The Good Wife

— Им это правда нужно. Пойдет на пользу, — произносит Пит со всей уверенностью, на какую только способен, разминая в руках внушительных размеров кусок теста. Все его тело охвачено судорожной жаждой деятельности, но он всячески пытается скрыть нервозность от своей гостьи. К сожалению, выходит у него не ахти. Но, в любом случае, если носишься по кухне, пытаясь разом уследить за десятью вещами, покоя в атмосферу это не привносит. Джоанна ему не отвечает, по большей части оттого, что рот у нее постоянно набит всяческими вкусностями, которые хозяин только что вынул из духовки. Пороша из сахарной пудры сыплется у нее изо рта и оседает на уже заметной выпуклости живота. Пит месит тесто увлеченно, с отчаянным энтузиазмом, потом делит его на небольшие части, которые в его руках быстро превращаются в мини-багеты.  — Знаешь, уже все-таки два года прошло. Думаю, она готова излечиться. Все к лучшему. Все будет прекрасно, правда. Джоанна все еще не отвечает, и ее локти покоятся на крошечном пространстве кухонного стола, который еще каким-то чудом остался свободен. Все остальное заставлено банками с ингредиентами или посудой для выпечки, какая только есть в этом доме, и все так или иначе идет в дело. Она же одним махом уминает целый шоколадный круассан.  — Не то чтобы это было так просто. Мне полгода не удавалось заставить ее поговорить о нем. Но она все равно по нему скучала, как бы там ни было. Ведь они были лучшими друзьями, а это так просто…  — Пит? — прерывает его Джоанна самым сладким голосом.  — Да?  — Ну-ка заткнись. Он так и делает. А раз не нужно больше отвлекаться на разговоры, скорость его бурной пекарской деятельности еще сильнее возрастает. Джоанна же берет маленький пончик и пожирает его с бесстыдным причмокиванием. Долгое время они оба молчат.  — Ты ей доверяешь? — спрашивает она его наконец о том, что действительно важно, но о чем все обычно молчат. Яйцо, которое Пит хотел расколоть, буквально взрывается в его руках, и он вздрагивает от неожиданности. Закрыв глаза, он вцепляется в столешницу и держится за нее, пока костяшки пальцев не белеют. Лишь через несколько секунд ему становится полегче, и он хватает воздух ртом.  —  Да. Полностью. Абсолютно. Больше, чем кому-либо в этом мире, — обтерев испачканную яйцом руку о фартук, он спрашивает немного тише. — А ты ему доверяешь? Джоанна отвечает далеко не сразу.  — Да, — она нежно трогает живот и добавляет сардонически. — А что еще мне остается делать с учетом вот этого всего? Он улыбается ей ободряюще, а затем берет еще одно яйцо и без усилий раскалывает его пальцами над миской. И вдруг она выпрямляется:  — Но от этого нам с тобой сейчас не легче.  — Нет.  — Ты хоть можешь напиться, — она отправляет в рот печенье. Он горько улыбается:  — А вот и нет. Вообще не могу пить. Даже невыспаться или умаяться позволить себе не могу.  — Ох, точно, — говорит она с набитым ртом. — Прости, забыла. Он пожимает плечами:  — Да все нормально. Я даже не могу думать об алкоголе — сразу вспоминается голый Хеймитч под душем. Казалось бы, раз уж правительство взялось кромсать тебе память, могли бы заодно хоть ради приличия стереть оттуда такие вот моменты. Джоанна фыркает, крошки попадают ей в нос, и она заходится в кашле.  — Так чем же нам с тобой заняться, чтобы усмирить нашу дикую паранойю, пока они не вернутся? — спрашивает он.  — Ну, мы всегда можем устроить то, чем в наших худших кошмарах заняты они. Он усмехается и трясет головой.  — Ты все равно бы со мной не справилась, — он громко рассмеялся. — Еще посмотрим… Можем повязать узлы. Верное средство для душевнобольных.  — Думаю, что перевыполнил план по вязанию узлов на сорок жизней вперед. Внезапно расстроившись, она вдруг падает обратно в кресло.  — Не знаю, Пит! Что ты делаешь, когда испытываешь напряжение?  — Да я этим и без того уже занят. Или ты правда думаешь, что пять дюжин сырных булочек сгодятся нам на ужин?  — Спасибо, конечно, от меня и моего паразита в животе за все эти бесконечные угощения, но мне определённо срочно нужно сделать что-то, чтобы не сойти с ума. Вот это, — и она показывает пальцем на свой живот, — означает, что я не смогу помахать топором еще полгода. От этого там может что-то порваться, что-то в этом духе. Понятия не имею, что там внутри творится.  — Ты можешь пойти разбудить Хеймитча. Он вчера не так уж и напился, Китнисс даже смогла с ним разговаривать. Уверен, что я слышал их голоса часа в два ночи. Это бы тебя взбодрило.  — Да меня от одного запаха его перегара тошнит. Что ты со мной творишь? — орет она своему животу, а потом поворачивается обратно к Питу. — И вообще, почему ей надо с ним поговорить? Может же она поговорить с тобой…  — Она на меня злится. Джоанна удивленно смеется:  — Почему?  — Я ей сказал, что очень важно, чтобы она поговорила с Гейлом. Смех на ее губах замирает сам собой. — Хватит быть таким чертовски хорошим, Пит.  — Приму это к сведению, — его голос звучит отстраненно, ибо все его внимание сосредоточено на раскатывании новой порции слоеного теста. Он замирает, явно собираясь что-то прибавить, но стоит ему это сделать, и его с ног до головы обсыпает мукой. Отойдя от потрясения, он берется за край фартука и терпеливо стирает им муку с глаз, губ и носа.  — Ты уверена, что хочешь этого, Джоанна? — говорит он, оказавшись снова в состоянии это сделать. — Как ветеран легендарных мучных баталий, могу тебе сказать, что у тебя просто нет шансов. Цапнув одну из мисок, она ныряет с ней наперевес за кухонную стойку.  — Булочник, ты вообще видел 71-е Голодные Игры? Может, ты и забыл, но притворяться рохлей вообще-то мой конек.

***

Часа полтора спустя Гейл и Китнисс открывают парадную дверь, обсуждая самую что ни на есть нейтральную тему — насколько же чище стал Двенадцатый после того, как здесь перестала оседать мерзкая угольная пыль. Она дрожит, а его глаза опухли и покраснели, но напряженность в их манере держаться медленно тает. Теперь они могут хотя бы смотреть друг другу в глаза.  — Пит? — зовет она своего мужа. После того разговора, который сейчас состоялся, все, что ей нужно — это свернуться калачиком в его объятьях и беспробудно спать всю ночь. А может быть и весь следующий день. Очень виноватый голос долетает до нее из кухни:  — Ох, вы уже вернулись? А мы тут… просто… печем. И тут небольшой беспорядок. Я сейчас подойду, дай-ка мне минутку. Китнисс обменивается с Гейлом тревожным взглядом. Но его взгляд оказывается скорее подозрительным, чем тревожным. И разве можно его в этом винить? Подсознательно он все еще не доверяет Питу Мелларку и полагает, что тот может опять втихаря похитить его девушку. Даже если эта девушка — вошедшая в историю жестокая убийца и сейчас носит под сердцем ребенка Гейла. Безмолвно кивнув друг другу, Гейл и Китнисс занимают свою обычную охотничью позицию, спиной к спине, и устремляются на кухню. Пит вовсе не обманывал. Он действительно здесь пек. Видимо, все четыре часа, что их не было дома. Множество подносов с хлебом, булочками и печеньями теснится на всех поверхностях возле плиты. Но остальная кухня достойна отдельного упоминания. Мука там рассыпана повсюду. Содержимое, наверное, мешка муки покрывает все, что видно глазу. Даже на потолке виднеются белые разводы. И на панелях стен. На чистой посуде в соседней комнате, совмещенной с кухней. Мука набилась в носик чайника. В крошечные дырочки солонки. Но больше всего ее на столе, на кухонном островке и на полу. Часть муки отчего-то намокла и теперь превратилась в мерзкую жижу. Короткая стрижка Джоанны будто в побелке, как и весь левый бок Пита. Весь этот хаос дополняют следы десятка разбитых яиц на стенах, окнах и, наконец, на лице самого Пита. Еще есть маслянняе пятна. А бутылка ванильной добавки явно взорвалась — или ее кто-то бросил — и от Джоанны разит ванилью. А это, что это такое? Голубика в ухе у ее мужа.  — Что…? — пытается выдавить Гейл, но не может в итоге сказать ничего связного. Джоанна лежит на боку посреди кухни и дико беззвучно хохочет. Маленькие облачка муки взмывают в воздух от каждого ее истерического всхлипа. Пит явно огорчен. Он медленно идет в сторону своей застывшей в изумлении жены.  — Нам стало скучно.