Инквизитор.

- Большой Петр... А это — малышка Мария! - Маленький мальчик в черной робе из колючей шерсти засмеялся — он наконец-то, за год жизни в храме, научился различать голоса его колоколов. Их было мало, всего пять, — это был всего лишь небольшой храм отдаленного малонаселенного прихода, - но юный обитатель Божьего Дома считал их мелодичный и тяжелый звон лучшей музыкой — конечно, после молитв, что многогласно возносил Господу хор каждый день. Мальчик попал в храм случайно — его мать оставила ребенка на торговой площади города, а сама словно исчезла. Подобрал малыша один из хористов — и, расспросив, отвел в Обитель, где епископ решил, что новое имя найденыша — Сильван. Точный возраст не мог сказать и сам мальчишка — и потому тем же епископом было решено, что тому исполнилось шесть лет в день его нахождения. - Сильван, чего стоишь тут без дела? - Окликнул мальчишку один из хористов, мимоходом потрепав его по смоляным кудрям. - Иди-ка лучше и помоги отцу Силлиану, к нам еще одного потерянного ребенка привели. - Хорошо! - Воскликнул юнец, сверкая улыбкой и щуря серые глаза. Подобрав полы мешковатой робы, он засеменил в находившийся прямо за храмом дом епископа, где жил сам, — и где теперь, вероятно, находился его благодетель вместе с новой находкой. - Отец Силлиан? - Он остановился на пороге перед открытой дверью на миг и лишь после вошел, получив отклик и позволение. Служитель Господа нашелся в главной комнате дома — а перед ним стоял, казалось, настоящий ангел: светлая кожа (сам Сильван был смугловат, и потому это казалось ему необычным и красивым), мелкие золотистые кудри да невинные, широко распахнутые голубые глазенки. - Его зовут Айоэт. - Молвил епископ, огладив ласково мальчонку. - Вы погодки, так что подружитесь. Сильван, ты все покажешь и расскажешь. Мальчик кивнул, шагнув вперед и приветливо протянув руку. Айоэт сначала посмотрел на ладонь, словно зашуганный зверек, а после протянул свою в ответ, улыбнувшись. - Ну, идите, дети мои. - Епископ поднялся: у него было много дел в субботний летний день. Дети вышли следом за ним, по-прежнему держась за руки, но Сильван повел нового жителя храма в иную сторону — вокруг дома святого отца. - Смотри, здесь растут ягоды и травы для трапез. Каждый следит за своей грядкой. Твоя — он показал на стебли розмарина. - здесь, ухаживай. Маленький ангел, как его окрестил Сильван, кивнул, показывая, что все понял, - и потянул проводника в сторону, ступая по мягкой траве. - Что там? - Он указал на стоящий поодаль дом без окон, ничем иным не выделяющийся. - Пыточная... - Выдохнул юноша, посмотрев на новичка. - Я, когда вырасту, буду инквизитором и буду там помогать еретикам каяться. Но пока туда не пускают, маленькие еще. - А я видел, как казнят еретиков. Хочу быть палачом, мучить их за отступничество... - мечтательно протянул Айоэт, прикрыв глаза и улыбаясь. Сильвана такое желание очень удивило, но зацикливаться на словах мальчишки он не стал, ведя его дальше под звон Большого Петра. * * * С того солнечного дня прошло ни много ни мало десять лет. Юноши возмужали, окрепли, но так и остались служить при храме: Сильван практически по пятам следовал за епископом, в то же время готовясь к исполнению своей мечты и становлению инквизитором. Айоэт же, с возрастом лишь похорошевший, стал одним из хористов, возносивших молитвы Всевышнему. Тем не менее, он не упускал ни единой возможности подсмотреть за пытками и казнями еретиков, на которых в то десятилетия началась настоящая охота. Впрочем, был у юного «ангела» секрет похуже кровожадности: он ловил себя сначала за навязчивым наблюдением за своим другом, а однажды, заглядевшись, и вовсе ощутил, какое влечение к нему испытывает. Вполне физически ощутил. И если с рук грех смыть могла вода, то с души — ничто. Айоэт, впрочем, сам порой ощущал на себе взгляды Сильвана — но никаких намеков не следовало, об этом и подумать было страшно под очами Господа и Всех Святых Его. Так и продолжились бы молчаливые переглядки да рукоблудие, но один ничем не примечательный, казалось бы, день круто изменил жизнь обоих воспитанников. В то утро Сильвана вырвали из кровати раньше обычного — Айоэт растолкал его, сообщая со смесью восторга и презрения: - Там еретика притащили, истый Дьявол в шкуре агнца. Отец Силлиан велел тебя разбудить и привести. Сильван, ничего не ответив, почти мгновенно вскочил со своей кровати, путаясь в сутане и стараясь быстрее все завязать и застегнуть, как полагается. Хорист пришел на помощь, едва сдержав вздох нетерпения и стараясь не оглядывать друга слишком жадно. Буквально через пять минут они вдвоем бежали в пыточную. Сильван влетел в нее первым — да так и застыл на пороге, не веря своим глазам: посреди тесной комнатушки на стуле сидел неописуемой красоты юноша. Длинные светлые волосы с чуть рыжеватым отблеском разметались по плечам и ниже, спутанные; зеленые глаза с любопытством посмотрели на вошедшего — впрочем, оно тут же сменилось испугом. На бледной коже одинаково хорошо были видны как веснушки, так и синяки со ссадинами. - Сильван, взгляни: его поймали за ведовскими делами сегодня ночью, когда он пытался... - начал было епископ, пригладив свои тронутые сединой пряди, но юный - едва ли старше юношей - узник воскликнул: - И ничего я с ним не... - Не перебивай, когда говорит пречистый раб Божий. - Строго заметил отец Силлиан, и юноша притих. - Он пытался совратить с помощью своих приворотов сына почтенного Генриха. Сильван вновь взглянул на привязанного к стулу еретика: тот поник и то и дело мотал головой, твердя что-то едва слышно. - Я хочу, чтобы ты все узнал от него и, если этот юноша пожелает раскаяться и войти снова в лоно Господне, сам его исповедовал. Юный кандидат в инквизиторы кивнул, но тут в беседу вмешался Айоэт: - А могу я помочь? - Глаза его жадно блестели, но епископ покачал головой, проговорив: - Твое — петь в хоре, туда и иди. Юноша вздохнул, развернувшись, и вышел вместе со святым отцом, оставляя еретика и инквизитора наедине. - Как тебя зовут и сколько тебе лет? - В повисшей тишине обратился Сильван к юноше. Тот помолчал минут пять — очевидно, раздумывая, стоит ли говорить с этим человеком, - а потом тихо ответил: - Эльт. Мне семнадцать. И ничего я не делал, он сам набросился! Слуга Господа подошел к узнику ближе, приподнимая его за подбородок и глядя в зеленые глаза. Ему показалось, что на миг в них мелькнуло удовлетворенное выражение — но его место тут же занял правдоподобный страх. - Я не хочу умирать, я ничего не делал... - Затвердил он, дрожа и жалобно глядя в серые глаза Сильвана, сейчас взиравшие на юношу с жалостью. Будущий инквизитор вздохнул, но принялся развязывать путы, стараясь не пересекаться с прекрасным юношей взглядом. - Ты отказываешься от своих злодеяний? Бог милостив, он примет в свои объятия потерянное дитя... - Да, пожалуйста, дайте мне исповедоваться! - С готовностью выпалил Эльт, не без удовольствия растирая занемевшие руки и ноги. Кое-как поднявшись, он оправил свою светлую тунику и посмотрел на Сильвана — тот же взял заблудшего грешника и повел его за руку прочь из пыточной — в храм. Там готовились к началу службы, и оставалось лишь пять минут на исповедь. Епископ, видя рядом с Сильваном покорно склонившего голову юношу, удовлетворенно улыбнулся и кивнул на исповедальню. В ее уютной полутьме бывший узник помолчал некоторое время, словно раздумывая, а потом шепнул тихо: - Я порой не чувствую Господа в душе, и мне становится одиноко... Сильван принялся неторопливо говорить все подобающие случаю фразы: о необходимости ежечасных молитв, постоянного причащения плотью и кровью Бога, - но вскоре за тонкими стенками стало слышно пение хора, и юношам пришлось выйти. - Извини... - Эльт слабо потянул своего проводника за рукав сутаны. - Ты не мог бы отвести меня домой? Я живу за стенами города... Сильван задумался. Спросить у отца Силлиана сейчас возможности не было, но и отправлять избитого и ослабшего юношу в одиночестве не хотелось. Чувствуя свою ответственность за Эльта перед епископом и Господом, он согласно кивнул — на что Эльт улыбнулся радостно. И снова проскользнуло в этой улыбке что-то странное... * * * Идти юношам пришлось долго. Сначала — через весь жаркий и шумный город, в котором день ознаменовался масштабной подготовкой к грандиозной воскресной ярмарке. Но и за городскими стенами дорога не стала проще — перед ними лежало огромное маковое поле, алый океан, разделенный надвое дорогой. И ни деревца, чтобы укрыться от солнца, - а путь нужно было держать до самой опушки дальнего леса. Добрались туда Сильван и его спутник лишь к тому времени, как солнце, миновав зенит, лениво клонилось в сторону заката. Встретила их небольшая деревянная хижинка. - Может, зайдешь?.. - Робко предложил хозяин жилища, жестом приглашая Сильвана внутрь. - Ты устал, да и не ел ведь ничего... Юноша оглянулся, посмотрев на город, лежащий, казалось, так далеко. - Да, пожалуй. Спасибо за приглашение. - Сильван вошел в дом вслед за хозяином, оглядываясь удивленно. Было, на что посмотреть: с балок под потолком свисали связки сухих трав и плодов, их легкий аромат, казалось, пропитывал весь дом. Пока юноша озирался, Эльт принялся хлопотать, выставляя еду на стол. - Раздели со мной эту скудную трапезу? - Он улыбнулся, приглашая своего гостя сесть. Угощение и правда было скромным: холодные картофельные лепешки, свежая малина да разлитый по деревянным кружкам напиток из каких-то трав, - впрочем, Сильван был рад и этому, потому умял свою порцию довольно быстро. Бежать бы ему еще при виде внутреннего убранства хижины — да не было у юноши ни опыта, ни интуиции; может, Господь своего раба сохранить не пожелал. Неладное юный служитель Церкви почувствовал лишь тогда, когда глаза стали закрываться против воли, а тело предательски обмякло. Эльт, видя это, улыбнулся с какой-то притворной лаской. - Отдохнуть бы тебе... - Сладко пропел он, и Сильван ощутил, как проваливается в мягкую и теплую тьму. Проснулся он, когда за окном уже царила ночь. Тело ощущалось средне — словно усталость удвоилась. В хижине тускло горел огонь свечи; тени причудливо двигались вместе с язычком пламени. - Наконец-то ты проснулся... - Прошептал кто-то на ухо. Сильван вздрогнул, повернув голову — и встретился с кажущимися темными глазами Эльта. Тот был обнажен, кожа его слабо блестела в свете свечи. Пахнуло мятой. - Что ты... - Протянул было будущий инквизитор, но юноша прикрыл его губы кончиками пальцев, усмехнувшись. - Пади со мной во грех?.. - Прошептал он, оказываясь ближе дозволенного — и Сильван почувствовал запоздало, что он обнажен тоже. Хуже этого было лишь осознание своего возбуждения — ладонь грешника все это время скользила по телу, которое, будь оно неладно, было совсем не против ласки. Юноша не запомнил точно, в какой момент губы Эльта накрыли его собственные — а после память и вовсе отказалась фиксировать происходящее. Все слилось в водоворот из полутьмы, жара, дурманящего аромата мяты и жаркого дыхания с редкими стонами. Лишь одно Сильван ощущал наверняка, сжимая в объятиях невольного любовника — ему было хорошо. Утро разбудило Сильвана неожиданно, стуча в окно проливным дождем и завывая ветром в печной трубе. Холод заставил его сесть, просыпаясь окончательно. В хижине больше никого не было — словно все случившееся было сном. Увы, нет — тело слишком живо помнило жар Эльта, его поцелуи, то, как он сжимался в миг наивысшего удовольствия... Чувственного паршивца и след простыл. - Вот же черт... - Юноша, осекшись, перекрестился — и вдруг едва не расплакался от ощущения пустоты внутри. Словно он потерял что-то важное, святое, что было в его душе прежде. Не медля ни секунды, он надел нашедшуюся в изголовье кровати сутану и покинул чертову хижину, стремясь добраться как можно скорее до обители Бога и искренне... Покаяться? Но тогда он уже не смог бы продолжать служить в храме, стать инквизитором, был бы выброшен в иную, светскую жизнь... В этих печальных размышлениях о том, как быть дальше, Сильван добрался до распахнутых городских ворот — и, войдя, принял решение, что облегчит душу перед Айоэтом, своим верным другом. В храме было пусто и тихо, когда он вошел. Айоэт словно ждал его — сидел на одной из скамей, осунувшийся и уставший. Увидев Сильвана, он бросился было к нему, но юноша покачал головой и кивнул на исповедальню, умоляюще взглянув в голубые глаза. Дважды просить не пришлось. - Айоэт, прошу, выслушай меня. - Хрипло пробормотал парень, как только дверцы закрылись за ними. - Я согрешил с тем еретиком. Хорист судорожно вздохнул, стараясь рассмотреть лицо объекта своего вожделения через мелкую резную решетку — но тот стоял с опущенной головой. Его голос ощутимо дрожал. - Он опоил меня чем-то, и мы вдвоем пали во грех, наслаждаясь друг другом. И, что самое страшное, мне было хорошо с этим дьявольским отродьем, он выгибался в моих руках, стонал, прижимался всем телом — и даже вкусил мое семя... - Его пальцы судорожно сжали ткань сутаны. По лицу текли слезы отвращения к себе. Он не обратил внимание на то, как Айоэт вышел, вывел и обнял его — целомудренно, едва касаясь. - Я отпускаю тебе этот грех. - С усилием выговорил он, глядя в полные отчаяния глаза Сильвана. - Стань инквизитором и отправь этого грешника в Ад. * * * С той злополучной ночи утекло много воды. Сильван и сам едва ли заметил, как прошло семь лет. Он остался при храме, даже исполнил свою мечту — стал инквизитором, как того и хотел, возвращал заблудших обратно ко Господу — а некоторых все же, скрепя сердце, вынужден был за неисчислимые грехи предавать анафеме и отдавать на казнь. Своего добился и Айоэт — он насилу упросил епископа позволить ему во имя Бога казнить отступников. Но оба юноши не изменились в одном — все эти годы они помнили Эльта: палач мечтал убить его своими руками, инквизитор же... Он вспоминал о юноше, разрываемый противоречивыми желаниями: приласкать его и вынести ему смертный приговор. Возможно, эти мысли так и остались бы мечтами, вот только случай снова вмешался в судьбу юношей, предоставляя им искомую возможность все осуществить наяву. - Ну здравствуй, мой дорогой Инквизитор. Сильван криво усмехнулся, слыша голос, что так хотел бы забыть. Они снова находились в пыточной, как и в первую встречу: Эльт, вытянувшийся и похорошевший, был прикован к полу. Его руки были вывернуты и привязаны к вмурованным в стену кольцам. Но даже такой: коленопреклоненный, избитый, со спутанными и побуревшими от крови волосами — грешник оставался дьявольски прекрасен. - Что же ты молчишь, мой Инквизитор? - Прошептал он разбитыми губами, покрытыми коркой крови, глядя Сильвану в глаза и едва заметно улыбаясь, несмотря на усталость и боль. Очевидно, Эльт был рад видеть своего бывшего любовника. Тот подошел ближе, не в силах отвести взгляд — и начал было привычно: - Покайся, еретик, и... - и осекся. Стражники, приведшие узника, сказали, что юноша убил человека, того самого, кого он пытался совратить семь лет назад. Для таки все было кончено — но инквизитор, дрогнув, хрипло заговорил вновь, не в силах совладать с жалостью: - Покайся, отрекись от содеянного, тебя ведь ждет костер. Господь помилует тебя... - А помилует ли меня твой палач, твой милый мальчик? - Эльт рассмеялся горько, подняв голову и давая рассмотреть свое тело. На коже едва находилось живое место. - Это он оставил мне из мести за тебя... Сильван опустил взгляд, дивясь жестокости Айоэта. Через запятнанную побуревшей уже кровью робу, разорванную посередине, было хорошо видно, что бедра юноши изрезаны, и пусть кровь на ранах уже запеклась — они уж точно причиняли сильнейшую боль. Сильван видел и куда более жуткие истязания — но смотреть на изувеченное тело прекрасного еретика было больно. - Он не мог сделать такого, скажешь ты? - Эльт тяжело застонал, поведя затекшими руками. Он не питал иллюзий насчет того, помилует ли его Церковь: понимал, что костер аутодафе уничтожит лишь его тело — но не душу, что взвилась в костре греховной любви. Грешник не пытался солгать себе и в этом: он полюбил инквизитора, пусть и осознал это год спустя их ночи вместе — не мог перестать вспоминать Сильвана. Потому теперь, застигнутый на месте преступления, бежать не стал — это был единственный шанс на встречу. В это время дверь пыточной распахнулась снова, и внутрь вошли епископ и Айоэт. Последний с ощутимой ненавистью взглянул на узника, словно еще недостаточно боли тому причинил. - Мы пришли, чтобы быть свидетелями. - Проговорил отец Силлиан. - Но ты же понимаешь, какое наказание должно быть вынесено? Сильван с видимой холодностью кивнул — и, вдохнув поглубже, озвучил вынужденный приговор: - Раб Божий Эльт, за твои прегрешения и отступничество ты подвергаешься отлучению от Церкви. Завтра на рассвете тебя отведут на аутодафе и прилюдно сожгут заживо. Эльт, слыша свою участь, даже не поднял головы. * * * Время до назначенного часа аутодафе прошло для Сильвана одновременно и невыносимо медленно — и слишком, слишком быстро: он не мог думать ни о чем, кроме грешника, но даже не смел молить Господа о милости к нему, лишь надеялся, что завтра не настанет. Ночь он провел в раздумьях и сожалениях, в попытках заставить себя относиться к Эльту так, как должен относиться инквизитор к своей жертве. Он не хотел даже идти на казнь — но не смог, чувствуя, что должен увидеть это. Несмотря на столь ранний час, людей на городской площади было так много, что не яблоку — вишне бы места не хватило упасть. Толпа волновалась, ожидая зрелища, шушукалась, делая предположения о том, дадут ли приговоренному умереть от дыма, подложив влажный хворост... Сильвана передернуло. Он молча ожидал, не отводя взгляд от помоста со столбом, уже изрядно обгоревшим — немало казней прошли здесь. Вскоре туда начали заносить пучки хвороста — а пару минут спустя Айоэт, одетый в белое так, что лишь глаза можно было различить, грубо втащил на помост юношу в алой робе. Тот едва стоял на ногах. Толпа бушевала, из нее летели проклятия. Инквизитор едва смог заставить себя взглянуть на то, как палач привязывает грешника, как поджигает сучья... На площади гудение сменилось тишиной. Каждый был готов услышать крик агонии, как только пламя разгорится. Миг, другой... Языки огня вдруг скользнули вверх по алой ткани, но звуки, пронесшиеся поверх человеческих голов, поразили каждого сильнее, чем те предполагали. Многие повторяли эхом слова, что выкрикнул молодой еретик, объятый пламенем. - Я люблю тебя. - Раздалось множеством голосов вокруг Сильвана. - Я навеки люблю тебя! Вдали раздался тяжелый звон Большого Петра.