До первых сладких яблок

Здравствуй, Листоухая. Я раньше никогда не писал письма, потому что вообще некому, поэтому понятия не имею, как письма принято начинать, что в них надо писать и чего не надо. Поэтому я буду писать сюда все, что придет мне в голову, даже не пытаясь скомкать лист и начать все заново. В общем, хочу сказать, что в первый день, когда ты ушла в Топь, я ощутил очень странную смесь облегчения и чего-то ещё. Эп сказал, что это просто тоска, но я не уверен, подходит ли одно жалкое слово в пять букв для описания тяжести в моей груди. Точнее, не совсем в груди, но это тягучее ощущение начинается где-то между легких и заканчивается рядом с желудком. Очень неприятно. Надеюсь, что оно скоро пройдет. Наверное, мне нужно тебе что-нибудь рассказать. 1. Буквально вчера был ошеломляющий закат. Не знаю, видно ли было его в Топи, мне Петра рассказывала, что там небо всегда либо мутное-грязное, либо просто темное. Так вот. Не хочу быть слишком романтичным и сентиментальным, но иначе сказать просто не получается: лучи окрасили весь Южный порт в розовый и золотой, вода слилась с небом в одну линию бесконечного света, а солнце золотилось в своем великолепии и розовых пушистых облаках. Я тогда возвращался из затопленного города, весь мокрый и раздраженный, но этот вид заставил меня так и остановиться и судорожно вдыхать густой воздух. Я бы хотел, чтобы ты видела этот закат. Еще больше я бы хотел, чтобы ты была рядом со мной. Не только во время этого заката, но и вообще, в целом. В момент, когда солнце уже практически скрылось за горизонтом, мне остро захотелось сделать три вещи: прыгнуть в воду, наплевав на то, что доспехи утянут меня вниз раньше, чем я что-либо успею предпринять, закричать на весь мир что-то нечленораздельное и отправиться в Топь. Очень уж хотелось тебя обнять. Прыгнуть в море помешали благоразумие и мешающие цепи кораблей - не хотелось бы закончить эту жизнь так жалко, сломав позвоночник об якорь. Согласись, глупо. Кричать я в целом не люблю, привычка осталась с тех времен, когда я еще пел в хоре и должен был дорожить связками. До встречи с тобой я, по правде, искренне старался не кричать и вообще говорить как можно тише, а уж про стоны и вовсе молчу, не важно, какие стоны: отчаяния, боли, стоны-вздохи или стоны наслаждения. А идти к тебе я испугался. Испугался не заблудиться, дороги-то я не знаю. Но я не знаю, чего именно я испугался. Может быть, в конце письма я сумею разобраться, чего же именно я испугался. 2. Недавно я бродил вместе с Петрой по Гавани, она рассказывала мне про повадки различных тварей и как лучше всего вести бой. Мы много спорили, потому что сражаемся совершенно по-разному, но в итоге все же сумели прийти к компромиссу. Я узнал, что металл проводит электричество очень хорошо и монстрам в доспехах против меня даже хуже, чем без оных. Пока мы бродили, Петра успела съесть две булочки с маслом, пирожок с черникой, арбузную дольку, маленький пирог с клубникой, три кекса и пару десятков конфет, которыми ее угостили больно сердобольные горожане и продавцы. Понятия не имею, зачем считал все это, но пока мы шли и Петра хомячила очередную булку, я заметил на прилавке яблоки. Я никогда не любил яблоки, но почему-то купил. Они были кислые и вообще неспелые. Даже хорошо, что ты их не попробовала. Эпиур называет это нежностью и заботой, но я не понимаю, как слова могут вообще описывать то, что творится внутри. Я вообще не понимаю Эпа, потому что он все время говорит странные для меня вещи. В общем. Скоро яблоки будут сладкие и вкусные. Надеюсь, к этому времени я уже буду в Топи. 3. Ал осматривал мои глаза и сказал, что это просто пустяки. Я никогда раньше не имел возможности ощутить на себе исцеление не в боевых условиях, да к тому же такое...тонкое?..точное? Это совсем не похоже на то, что делаю я, на грубые мазки исцеления Эпа, это что-то волшебное. Исцеление Ала такое нежное и солнечное. Но самое главное - я теперь спокойно реагирую на свои молнии. Мне не хочется шипеть и выть от боли. 4. Пару дней назад я чувствовал постоянную злость. Всепоглощающую ярость. Я даже вызвал Эпа на дуэль. Признаю, мне было очень больно, хоть он старался даже не вполсилы бить. Конечно, дуэль я продул, но, кажется, успокоился. Потом мне еще Константент дал вдохнуть дым от своей трубки, и я понял, почему он всегда такой расслабленный. Потому что я тоже довольно сильно успокоился. Главное, это не наркотики, от которых появляется зависимость, а просто сбор трав. 5. Когда мы с Петрой гуляли, прошли мимо борделя. Петра, кажется, была знакома с хозяйкой, и та пригласила на пару минут нас внутрь, чтобы отдать Петре купленные для нее конфетки. Странно это все. Как у нее еще кариеса нет? Так вот. Когда я вошел и услышал где-то сверху чьи-то стоны, то понял, что как только ты исчезла из моей повседневной жизни, то и мое желание тоже себя исчерпало. То есть, мне больше не хочется вообще, хотя я и уверен, что стоит нам встретиться и... Знаешь, Листоухая, мне очень нравятся твои губы. Даже когда ты была мужчиной, твои поцелуи не то, чтобы сносили мне крышу, но приносили мне кучу удовольствия. Я не знаю, зачем я это пишу, но вслух мне бы это было жутко стыдно говорить, так что я лучше тебе об этом напишу. Потому что пока я начал писать эту часть, часть под цифрой пять, у меня в голове стоишь ты. И я даже не знаю, чего мне хочется больше: чтобы ты меня обняла, поцеловала или рассказала что-нибудь. Лучше все вместе. Так вот. Мы с Петрой стояли в холле борделя, и я заметил практически неодетого юношу. И подумал, что ты была гораздо лучше, даже когда была мужчиной. Еще я подумал, что мне все же действительно было все равно, мужчина или женщина, если это именно ты. Собственно, у меня каждый день случается куча мелочей, но у меня бумаги не хватит, чтобы рассказать тебе все. Да и чернила грозятся вот-вот закончиться. Мне невыносимо хочется и не хочется тебя увидеть. Кажется, Эп это называет любовью и я опять не уверен, что это слово правильное. Но к истине оно ближе всех остальных слов вместе взятых. Просто без тебя моя жизнь стала спокойнее, размереннее, я точно знаю, что происходит вокруг меня. Конечно, все вокруг стало каким-то блеклым, мне даже страшно представлять, каким ярким был бы тот закат, если бы ты была в этот момент со мной. Думаю, я бы ослеп от красок. Уверен, ты бы меня за руку отвела домой, если бы я ослеп. Так же с твоим уходом я стал слышать музыку мира гораздо лучше. Яснее, отчетливее, но что-то мне подсказывает, что это мне не приносит такого удовольствия, как до встречи с тобой. Получается, ты сломала мне жизнь и меня, подстроив под себя. Мне кажется, что и я сам стал каким-то блеклым, но все вокруг утверждают, что я наоборот еще более буйный, чем обычно. Еще все говорят, что я отвратительно выгляжу. Я и сам это заметил, увидев в отражении зеркала себя. Кажется, у меня щеки стали впалыми, я бледнее обычного, да и мешки под глазами. Не то чтобы я плохо сплю, но засыпаю с трудом, если вообще засыпаю. Мне ведь обычно не бывает очень уж холодно, я слишком привык к температуре Хребта, но теперь каждую ночь мне невыносимо. Не спасают даже куча одеял и чай. С тобой было гораздо теплее. К тому же, без твоих сказок ночь становится неинтересной. Я хочу засыпать с тобой под боком и с тобой же просыпаться. Расскажи мне о том, что происходит у тебя. Опиши Топь, я ведь там никогда не был, и мне жутко интересно. Я, конечно, наслушался рассказов и Эпа, и Петры, но все равно хочу услышать еще от тебя. Напиши еще в своем письме, если ты, конечно, его напишешь, какую-нибудь сказку. Я буду перечитывать ее перед сном. До первых сладких яблок, Твой Цефас.