Звезда по имени Ми

Из окон замусоренной квартирки в одном из грязных кварталов Токио доносился приглушённый голос диктора новостей. -Сегодня погибли двое преступников из Киото, оба были приговорены к пожизненному заключению за убийства и теракты. Они скончались в тюремных камерах, почти одновременно, от сердечных приступов… Щелчок пульта перебил его, и телевизор, робко вспыхнув в последний на сегодня раз, погас. Мэтт поднялся со старого, обитого выцветшим плюшем дивана и прошелестел шоколадными обёртками, разбросанными по полу, пробираясь к компьютеру на другом конце грязной комнатушки. Его взгляд, скользящий мимо неисчислимого полчища ярких фантиков, остановился на чёрной кожаной жилетке, валявшейся в углу, рядом со столом. Он медленно поднял её, и, словно одержимый, резко прижал блестящий кусок кожи к лицу, вдыхая пряный, терпкий, такой родной аромат. Вдруг, серб швырнул жилетку обратно в угол, и нервно закурил, глядя, сквозь испещрённое сальными отпечатками пальцев, окно на кирпичную стену противоположного дома. Его фасад был изрезан сухими трещинами, их тонкие, неровные пальцы тянулись по облезлой штукатурке к крыше. Дом недоверчиво моргал вываливавшимися оконными стёклами, словно не мог поверить в то, что разваливается по частям и затравленно смотрел на Мэйла, прося о помощи. Тот затягивался едким дымом и неспешно выдыхал серые колечки, вглядываясь в узкий проулок за немощным, дряхлым домом. Ему казалось, что оттуда вот-вот выедет чёрная тонированная машина и из неё выйдет Он. Весь в чёрной коже, как всегда, и с этим дурацким шоколадом. Зайдёт сюда и молча усядется на пол, шелестя фольгой. И посмотрит на Мэтта своими ясными бирюзовыми глазами, и скажет какую-нибудь чушь, а лучше даже ничего не скажет. Просто посмотрит и всё. Мэтт научился и привык понимать его без слов. Слова, в конце концов, врут в большинстве случаев. На Токио неумолимо опускалась ночь, возвещая о начале своего царствования неясными, размытыми бледным туманом сумерками. Серб выкинул окурок в окно и, надев свои любимые очки и замшево – меховой жилет, вышел из квартиры, захлопнув дверь. Выбравшись из душного подъезда в тёмный проулок, он вдохнул полной грудью свежий прохладный воздух и зажмурился, пытаясь прогнать тоскливые осенние мысли. Вдруг, в кармане его старых джинс завибрировал мобильник. Джавис, посмотрев на дисплей, порывисто нажал на зелёную кнопку и, стараясь сдержать радостное волнение в голосе, ответил. -Мэлло? На другом конце провода помолчали несколько секунд, и затем раздался хрипловатый голос , искажённый расстоянием и телефонными вышками. -Ненавижу твой долбанный определитель номера. Серб улыбнулся и сжал трубку, вслушиваясь в шуршащие помехи. -Мэтт, я еду домой. -Почему? -Потому что… - Кель замялся и тихо пробормотал, - Потому что… Я скучаю по тебе. Джавис зажмурился от счастья, вцепившись в сотовый, словно это была хрупкая, молочно – бледная рука Мэлло. -Правда? -Правда, я еду домой, или правда, я скучаю? -Перестань! Снова пауза и потом ответ. -Правда. -Ты далеко? -Да. Я сейчас в том переулке, помнишь, где завалили того чёрного эмигранта? Месяца два назад, что ли… - Ещё так долго … - расстроенно протянул Мэйл. -Я… Я постараюсь, как можно быстрее. Я поеду теми кварталами, которыми мы недавно уезжали от копов. -Я жду. Раздались безразличные, усталые короткие гудки, лениво царапавшие сердце Мэтта ржавым ножом. Такими и были их отношения, с самого приюта до сегодняшней секунды. Всегда боль и грубость, тоска и ожидание, а потом несколько дней, кажется, бесконечного, счастья. Джавис запрокинул голову и нашёл на почерневшем небе тусклую, робко мигающую голубоватую звезду. Он улыбнулся и перед его глазами красочным воспоминанием встал один из долгих осенних вечеров в Вамми. Они сидели на остывшей, холодной терракотово – красной черепице крыши приюта и всматривались в ночное небо. -Мэтт, скажи, мы всегда будем вместе? -Наверное… Кто знает?.. -Ты так говоришь, как будто тебе всё равно… - насупился мальчик. -Мэлло, нам всего по четырнадцать. Давай жить сегодняшним днём? -А что если завтра что-нибудь случится? -Это случится завтра. И тогда ты будешь вспоминать, как хорошо было сегодня. То есть, уже вчера. -А если я завтра умру? Мэтт вздрогнул и посмотрел на мальчика. Тот отвернулся и потёр замёрзший нос. Потом резко взглянул в тёмно – карие глаза Джависа и тихо проговорил: -Если завтра случится что-нибудь и я не успею тебе сказать одну очень важную вещь, то лучше я скажу её сейчас, чтобы ты вспомнил её завтра. Я.. – он запнулся, но не отвёл взгляд, ища что-то родное и доброе в тёплых ореховых глазах серба. Мэтт ласково и бережно взял его за руку и улыбнулся. -Я люблю тебя, Мэйл Джавис, - медленно молвил немец, порывисто сжав в холодной ладони пальцы Мэтта. -И я тебя люблю, Михаэль Кель, - тихо, почти шёпотом ответил тот и робко коснулся губами его губ. Мэтт не умел целоваться, это было преимущество Келя, пользовавшегося огромным и постоянным спросом у девушек. Но это не смутило серба в тот момент. Наверное, потому, что он был уверен, что Мэлло его не оттолкнёт. Бережно взяв в ладони лицо немца, прижимая его к себе, Мэйл вдруг понял, на краткий миг, что это не обычная юношеская привязанность. Это останется с ними, будет их счастьем и их горем, только их и ничьим больше. До самой смерти, и после неё, в Раю или в Аду, или в ледяной мглистой пустоте, если только всё это есть там, по ту сторону чёрных тисовых гробов. Кель ласково и осторожно целовал его губы, навсегда запоминая этот сложный сладковатый привкус. Тогда, на той крыше, той ночью он не был холодным и грубым, каким стал потом. Он был обычным, и оттого уникальным. С тёплыми, переливчатыми бирюзовыми глазами и морем мягких пшеничных волос. Тогда Мэлло будто знал, что завтрашним утром ему и Ниару сообщат, что L мёртв. Что он уйдёт из Вамми, что Мэтта не будет рядом, что он не сумеет сказать ему, и потом они расстанутся на долгие годы. Годы поисков, ошибок, злости, тоски, ожидания, сумасшествия и слёз. Но только Мэйл знал, а точнее, верил, что потом они снова увидятся. Так умел только он. Через презрение, отчаяние и бессильную ярость пронести и отогреть слабую, но наливающуюся силой с каждой секундой веру. Возможно, только благодаря этой безумной и необоснованной вере они и встретились потом? Михаэль прижался всем телом к сербу и радостно улыбался, в последний с того момента раз в жизни. Мэйл навсегда запомнил эту его детскую светлую улыбку. -Келюшь, а давай у нас будет звезда? Если завтра что-нибудь случится и нам придётся расстаться, мы будем смотреть на эту звезду из разных мест, и будем как будто вместе. -Давай, - тихо ответил тот, перебирая рыжевато – каштановые волосы Джависа, по которым лёгкой светлой дымкой скользили лунные лучи. – Можно, это будет вон та? И он показал пальцем на бледно – голубую мерцающую звезду, маленькую, горящую яркими частыми вспышками. -Она похожа на бьющееся сердце, - объяснил Мэлло свой выбор и снова ласково поцеловал Мэтта. -Давай назовём её Ми? – предложил Мэйл, оторвавшись от его губ и коснувшись пальцами бледной щеки Михаэля. -Хорошо... - ответил тот и прижался к Мэйлу. Мальчик обнял его и тихо прошептал в самое ухо: -Я люблю тебя. -И я тебя люблю, - послышался сонный ответ и Кель заснул в объятиях Мэйла, смутно предчувствуя горькие события грядущих лет. Посмотрев в ночное небо, серб в очередной раз убедился, что Ми следует за ним, не исчезая из поля зрения, словно летя по хмурой, тёмно – синей небесной глади. Он много раз засматривался на неё из окна своей машины и как-то чуть не влетел в фонарный столб на обочине. Ми ярко мигала светло – голубоватыми проблесками в колком ночном небе. Мэтт засунул руки в карманы тускло – синих джинс и неспешно зашагал навстречу Мэлло по слякотным осенним проулкам. Он шлёпал по мутным серо – коричневым лужам и улыбался. Мэйл шёл и шёл, и мог идти до бесконечности долго, сутки, сутки и сутки, лишь бы иметь в ладонях пусть даже размытую и неясную, но всё же надежду на встречу с его вздорным немцем. Он вязко топал по густой грязи, залившей улицу противным склизким потоком, и курил. Размеренно и вдумчиво, спокойно и мирно, оставляя за собой тонкую серую струйку дыма. Время от времени он поглядывал на Ми и удовлетворённо улыбался, убедившись, что их с Келем голубовато – золотое сердечко всё ещё бьётся. Вдруг, он остановился и удивлённо потёр кончик носа. Прямо на него ехала тонированная чёрная машина, которую он не мог спутать ни с одной другой. Он застыл на месте, вглядываясь в тёмные непроницаемые окна. Хлопнула дверца и из автомобиля вышел Он. Встряхнув светлыми волосами, Мэлло медленно подошёл к оторопевшему сербу и взял его за руки, вглядываясь в его лицо. -Что – то не так? – тревожно спросил он. -Мне казалось, тебе ещё ехать и ехать… -Я нашёл более короткий путь, хочешь, покажу? Нужно ехать не вдоль тринадцатого дома, а поворачивать, а потом… - но Мэтт не дал ему договорить, зажав его рот рукой, предварительно вырвав её из цепких пальцев немца. -Я никуда сейчас не поеду, - внятно и чётко проговорил он, - потому что я хочу простоять здесь вечность, с тобой, понимаешь? Он отнял руку от его рта, и уголки губ Мэлло тронула едва заметная улыбка. -Понимаю, - ответил он, и нежно поцеловал серба, вспоминая вкус его губ, с едким оттенком сигаретного дыма и глубоким, спокойным привкусом диких роз, варенье из которых они как-то пытались варить. Тогда они перемазались им с ног до головы, и Мэлло украдкой бросил туда плитку шоколада, но вкуснее того варенья немец ничего не пробовал никогда в жизни. Долго и спокойно, бесконечно долго, казалось, несколько часов простояли они посреди узкой улочки, окружённой рядами обшарпанных пятиэтажек, прижавшись, друг к другу и молча вслушиваясь в биения их сердец, гармонично и мирно создававших совершенную, неповторимую, идеальную музыку. -Михи, а давай поженимся? – вдруг предложил Мэйл. -Хрень всякую не мели, - посоветовал ему немец, угрюмо зарываясь носом в его впадинку над ключицей. -Ты всё такой же грубый… - с неслышной горечью проговорил тот, прикрыв глаза. Мэлло промолчал. Затем, вдруг, резко отстранился от него и тоскливо сказал, - Прости. Мне, просто, обидно, что всё так по-дурацки получается. Все умирают, в день по десяткам, если не сотням. Мы ведь тоже умрём, а что тогда? Кому нужны все эти идиотские сказки? Они никого не спасут, Мэйл. Я просто хочу, чтобы у нас всё было хорошо, понимаешь? Я хочу, чтобы мы всегда были вместе, чтобы тебе не было со мной плохо, но не получается так... -Если бы мне было плохо, Кель, я бы ушёл. -Да? Ты в этом так уверен? Ты слишком добр, чтобы бросить меня одного. -Ты слишком хорошего мнения обо мне… -Я правдивого мнения о тебе, Джавис! Я тебя знаю не хуже, чем ты меня. -Хорошо – хорошо, - быстро согласился Мэтт, и обнял сутулую, хрупкую спину немца, бережно и ласково. – У нас теперь всё будет хорошо, я обещаю. Мы всегда будем вместе. Мэлло недоверчиво вздохнул и взглянул в ночное небо. -Смотри, Ми всё ещё горит… -Она будет гореть, пока я буду тебя любить, то есть вечно, ясно тебе? – строго спросил Мэтт и, вдруг, встал перед немцем на одно колено и серьёзно спросил. – Михаэль Кель, выйдешь ли ты за меня замуж? Кель ошарашенно воззрился на него сверху вниз и тут же улыбнулся, тепло и радостно, впервые за многие годы, - Я согласен, – ответил он и, взяв Мэйла за руку, поднял его с колен. – Отныне и навеки, в горе и в радости, в болезни и в здравии… -Пока смерть не разлучит нас, и дальше, после неё, - продолжил Джавис, сжав ладонях хрупкие белёсые пальцы. Так они и стояли, обнявшись, в тени ветхих, рушащихся домов, посреди замусоренной осенней улочки, и молча улыбались. Не зная, что будет завтра, но живя сегодняшним днём, настоящей секундой. А в глубине колкого, холодного и равнодушного, серо – синего ночного неба, тусклая голубоватая звезда по имени Ми будто забилась жарче, и её слабый тёплый свет в этот миг затмевал саму высокомерную, величественно восседавшую на троне из тёмных облаков, надменную и безразличную Луну.