Музыка шести сердец.

      Юмелия Рокс.       Наступил вечер. Отец уже давно вернулся с работы и теперь пытался сообразить, почему же его ненаглядная дочурка, поджав губы, делает вид, что не замечает Ранмару. А тот, в свою очередь, лишь прожигал меня взглядом, намереваясь проделать во мне хорошую такую дыру. И ведь мужественно старается не потереть горевшую щеку, на которой красуется пять свежих царапин. Этой маленькой местью я и успокаивала свое сознание, которое жаждало убийства.       После того, как Ранмару самым наглым образом, без стука, ворвался ко мне в комнату и застал меня слегка в непотребном виде, он еще долго разглядывал меня, даже не соизволив отвернуться. Нет, я не против, пусть сколько угодно на девушек в чулках глазеет, но не когда эта девушка я! За что и получил по ухмыляющейся, похабной роже. А в том, что у меня ногти острые — моей вины нет. Все для имиджа. Благо, повезло, что когда я съездила ему по лицу, он не сразу сообразил, что произошло, и я смогла выставить его вон из комнаты. Потом с тяжелым вздохом съехала по двери и осела на пол. Сердце колотилось, как ненормальное. Пришлось списать все на злость и шок от испытанного.       — Юмелия, как на работе дела? Что новенького? — как-то обреченно спросил папа, видимо, для того, чтобы хоть немного разрядить гнетущую атмосферу.       — М? — очухалась я. — Да ничего особенного, все как обычно. Если не считать кучки идиотов, свалившихся на мою голову.       — Юми! — возмущенно воскликнула мама. — Разве…       — «Разве можно так говорить! Ты же девушка!», — подражая интонации ее голоса, передразнила, — ну и что, что девушка? Или я не имею права голоса?       — Не обращай на нее внимания, у нее просто критические дни внезапно нагрянули.       Куросаки Ранмару, вот тебе обязательно надо было встревать? Наградив парня самой любезной улыбкой голодного вурдалака, изо всех сил пнула его под столом. Зашипев от боли, потер пострадавшую конечность. Но молодец — сдержался и мстить не стал, хотя я все равно ноги под себя поджала — не дотянулся бы.       — Юмелия Рокс, — Виктор одарил меня тяжелым взглядом. — Прекрати уже.       — А что? — осталось только невинно похлопать глазами. — Я еще и не начинала.       — Ты ведешь себя, как ребенок! — довольно громко, чтобы привлечь общее внимание, произнес брат, поднимаясь из-за стола.       — Чья бы корова мычала! — пришлось тоже поднять из-за стола и продолжить дискуссию.       — Так-с, а может, хватит уже? — грозно поинтересовались близнецы. — Начали ссору не из-за чего!       — А ведь я только спросил, как на работе дела, — покачав головой, отец ударил ладонью по столу, призывая к молчанию. — Достаточно. Юмелия, выйди, пожалуйста из-за стола.       — Да, пожалуйста, — со скипом отодвинув стул, который оставил царапины на дорогом паркете, поспешила выйти из гостиной, в которой мне уже было тошно находиться.       На самом деле, я была очень благодарна отцу за то, что выпроводил меня. И нет, он сделал это не из-за моего поведения, просто он видел, что мне нужно побыть одной и поплакать. Чем, собственно говоря, я и занималась. Было до ужаса обидно и несправедливо, все они, кто собрался за столом, так или иначе знали и помнили моих настоящих родителей. Даже этот придурок Ранмару, даже Люк, которому на момент их гибели было всего четыре. И лишь я одна ничего не помню. Об их памяти не сохранилось даже ни одной семейной фотографии. Конечно, я в любое время могла зайти в Интернет и, вбив в поиск «Ангелина Рокс и Киоши Цубаки», смотреть на счастливо улыбающиеся, загримированные лица родителей. Но, увы, это было не то. В чем смысл смотреть на фото, предоставленные для всех? В чем смысл фото, если это не теплая домашняя атмосфера? И вновь, и вновь, вбив эти имена в поисковую систему, лицезреть статью шестнадцатилетней давности: «Известная оперная певица Ангелина Рокс и ее муж, скрипач-виртуоз Киоши Цубаки — погибли в авиакатастрофе» или «Франция и Япония скорбят о смерти своих кумиров»? Зачем расстраиваться понапрасну, зная о своих родителях лишь имена и род их деятельности? Зачем мне знать, как они погибли?       И, вот, год за годом, эти мысли не давали мне покоя. Да, я рада, что выросла в тепле и в достатке, и меня не отправили в детский дом. У меня есть любимые братья, лучшая подруга и профессия, которой я очень горжусь. Но, порой, слыша у себя за спиной мельком брошенные фразы, типа: «Она очень талантлива, вся в родителей пошла» или же «Видать, это все гены, родители-то сами музыканты» — меня охватывает злость и грусть одновременно. Теперь же, когда я выросла, понимаю, что мне все равно не доставало родительского тепла, которое досталось Виктору, Анри, Теодору и Люку. Да, у меня есть приемные мать и отец, но, даже так — родителей это не заменит никогда. Братьям не было смысла завидовать. А что толку? Ведь для них смерть родителей был большим ударом, чем для меня, никогда не видевшей их.       Шорох за дверью стал еще отчетливей, видимо, пытались спрятаться. Я скептически посмотрела на запертую дверь, вытерла подолом футболки слезы и зло гаркнула:       — Ну, и долго ты там торчать собираешь? — а потом более тихо добавила: — Заходи давай.       Как и предполагала, это оказался Ранмару собственный персоной. Вздернув одну бровь вверх, подперла ладонью щеку, чтобы легче было созерцать это чудо.       — Ну, и? Что хотел?       — Мелкая, не огрызайся, — фыркнув, присел рядом на пол, откинувшись на стену.       — Вот даже в мыслях не было, — раздраженно пожав плечами, вновь обхватила ноги руками и уткнулась в колени лицом. Кстати, весьма удобная поза.       Не знаю, сколько мы так просидели, полностью игнорируя присутствие друг друга. Но, по ходу, достаточно, потому что Куросаки насмешливо произнес:       — Что? При мне реветь сразу расхотелось.       Одарив его тяжелым взглядом, с полным отсутствием эмоций в голосе произнесла:       — Куросаки, отстань, а? Вот по-хорошему же прошу.       — А я вот не хочу, — ухмыльнулся этот придурок, одарив меня улыбкой чеширского кота. — Мне, может, хочется приласкать, утешить тебя, на полных правах старшего брата.       — Ага, или поиздеваться и позлорадствовать, тоже на полных правах старшего брата, — вздохнув, собиралась было встать. Но не успела я подняться со своего места, как за долю секунду оказалась прижатой к крепкой, широкой груди парня. Вырываться не рискнула, лишь уточняюще спросила: — Ну, и что ты делаешь?       — Когда я последний раз такое вытворял, это называлось — объятиями, — спасибо, просветил, да еще и с таким умным видом. Знаток прямо.       — Да, я вижу, — со вздохом проворчала, а потом, подумав, уточнила: — И чувствую.       — Тогда, в чем проблема? — вполне искренне удивился Ранмару. — Я же сказал, что мне хочется утешить тебя на полных правах старшего брата.       — Ран-Ран, знаешь, скажу тебе откровенно: когда ты пытаешься убить меня — мне не так страшно.       И сказала вроде со смешинкой в голосе, а вот тело дрожит. В ватных ногах распространилась слабость, и теперь конечности неприятно покалывало. Руки сами собой сжали футболку парня, да так, что костяшки пальцев побелели. И хотелось не отпускать этого наглого, нахального, напыщенного индюка. Хотелось прижаться еще сильнее, выплакаться в конце-то концов, рассказать, что он на самом деле не такой плохой, каким хочет казаться. Но все мое сознание вопило о том, что это не правильно, что нет даже и намека на то, что этот парень может мне нравится. Зато все нутро, как-то неприлично сладостно постанывало. Так, Юмелия, break! Никаких сладостных стонов и прочей ерунды. Еще этого мне для полного счастья не хватало! И вообще, у меня Токия есть, вот!       Пока мои мысли метались из одной крайности в другую, Ранмару успел слегка задремать. Впрочем, не забывая сохранять железную хватку. На мгновение, меня постигло чувство название которому — совесть. Будить его не хотелось. Сидим же спокойно, не грыземся, не деремся друг с другом.       — Мир к вам и мы к вам! — раздавшееся с первого этажа восклицание, заставило нас моментально сменить положение из состояния полусидя в вертикально-стоячее. Удивленно хлопаем глазами, пытаясь сообразить, что произошло, и где пожар.       Ранмару зло цыкнул и зачем-то ударил себя ладонью по лицу:       — Валери, — тихо и, оттого еще более угрожающе, прорычал он, — черт бы тебя побрал! Не могла явиться чуть-чуть попозже. Например, никогда?       — Я все слышу! — весело отозвалась подруга, маленьким торнадо врываясь ко мне в комнату. Увидев меня, девушка завизжала и бросилась ко мне на шею, чуть не удушив в объятиях. — И-и-и! Юми, наконец-то свиделись! Эти балбесы тебя не обижали? Не домогался? — последний вопрос был явно адресован парню.       Под пристальным взглядом подруги, Куросаки немного стушевался и, проворчав что-то по поводу психованных подруг, поспешил ретироваться, хлопнув напоследок дверью. Стоим, озадаченно хлопаем глазками. «Что-то как-то неожиданно быстро он смылся», — от мысли меня отвлек странный приглушенных звук. Обернувшись, смогла лицезреть, как Валери, согнувшись в три погибели, старается сдержать рвущийся наружу смех.       — Нет! Ты видела его лицо? Реально что ли домогался?       От озорного блеска в ее глазах мне стало чуточку не по себе и отступила назад, выставив вперед руки, как-будто это смогло бы спасти меня от демона, имя которому — Валери.       — Ну, так что? — хитро уточнила подруга.       — Да не-не! Никто ни до кого не домогался! — отрапортовала я, чувствуя, как щеки начинают предательски гореть.       — То-о-очно? Прямо точно-точно? — медленно, с грацией настоящей пантеры, девушка подошла ко мне и заглянула в глаза.       — Да вот тебе крест!       — «Никто ни до кого не домогался» значит, — ой, чего это она так улыбается страшно? — То есть, мог домогаться или же… Ты сама этого хотела?       — Валери, — взвыла я, запуская руки в волосы, взъерошивая шевелюру. — Ну, ей-богу! Ни он, ни я не собираемся лезть друг к другу. Да, порой дурачимся, но это нормально для брата и сестры.       — Братья, сестры… — скрестив руки на груди, девушка, с взглядом тирана, уставилась на меня. — Я только и слышу о ваших родственных связях на протяжении последних трех лет. Повторяю в последний раз: вы не родственники — значит можно. Ты что? Бедного парня совсем-совсем за мужчину не воспринимаешь?       — Ну, почему же. Тело у него ничего так, — промямлила, отворачиваясь от этих пристальных глаз.       — Ты можешь тоже самое сказать и о своих родных, подчеркиваю, родных братьях. Ты ведь не знаешь, может он тоже порой о тебе, как о своей девушке думает.       — Валери, — проныла, с мольбой косясь на подругу-тирана. — Он же меня терпеть не может! Ты что, не помнишь что ли, как я от него по всему дому носилась в детстве? Да Куросаки же меня готов был чем угодно, что под руку попадется, убить.       — Да уж. Помню, помню, как он за тобой с бейсбольной битой гонялся. О, было времечко! Стоп! Не об этом сейчас речь вообще! — ощетинилась она, единственное, что когти не выпустила. — Раз ты говоришь, что он тебя, якобы «ненавидит», то почему же он вышел из ТВОЕЙ комнаты.       Я устало потерла виски и вновь осела на пол. Валери ойкнула, сообразив, что с допросами явно сегодня переборщила, присела рядышком на корточки. Ладони от лица решила не убирать, дабы подруга не увидела мою красную от смущения рожу. Потом, осторожно обняв меня за плечи, девушка ласково прошептала:       — Юми, пойми, я хочу как лучше и желаю тебе только счастья. И я просто уверена, что твоя судьба не этот смазливый Хаято, а парень, который знает о тебе все — Куросаки Ранмару. И ты, сама того не понимая, подсознательно тянешься к нему. Но пока ты не поймешь, что к нему чувствуешь — все будет бесполезно. А если ты когда-нибудь сообразишь, что он тебе нравится больше, чем Ичиносе — будем брать его горяченьким.       — А может не надо? — неуверенно предложила я, опасаясь за здоровье парня.       Девушка как-то недобро оскалилась и нежно промурлыкала:       — Надо, Юмеличка, надо. Такие парни, как он — на вес золота!       Кивнула, тем самым подписывая себе приговор, поднялась с холодного пола. Надо все-таки спуститься вниз и, наконец, нормально поесть, пока желудок не завернулся в морской узел. А потом проведать могилу родителей и за работу. Как-никак, за месяц я должна сделать из STARISH нечто путевое.       Ранмару Куросаки.       Вот никогда не любил я Валери, вот ни на грош! Но вот теперь думаю слегка переменить свое мнение. Не зря остался возле комнаты девчонки, слышал весь разговор от «А» до «Я». Если кратко можно описать мою реакцию, то это будут все эмоции на «о»: офигел, обалдел, охренел и так далее. Далее глубокий культурный шок сменился блаженно-мечтательным выражением. Ну, и, в самом конце, дьявольской ухмылкой.       — Так вот оно что, — скрестив руки на груди, поспешил спуститься вниз, пока не застукали.       Хвала богу, я услышал это. Иначе, зная Валери, могу предположить, что это ее «брать горяченьким» — дорого мне обойдется. Но про то, что я являюсь на вес золота — отдельное спасибо. Приятно, однако.       В общем, как понял, у меня есть два выхода. Первый — бегать от Юмелии и стараться не оставаться с ней наедине. Второй — принять условия игры от Валери. Первый пункт меня не устраивал, не привык решать проблемы, убегая от них. А вот над вторым надо было хорошенько поразмыслить. Как там Валери сказала? Разобраться Рокс в своих чувствах? Во, то что доктор прописал. С Юмелией встречаться все равно не хотелось. А может, я просто не вижу за маской этой взбалмошной, наглой девчонки девушку? Тоже вариант. О своих чувствах сейчас думать как-то не хотелось, да и в ближайшие пару дней я этот вопрос затрагивать не хочу.       — Блин, Куросаки, не тормози! Людям не даешь пройти, — и эта рыжая стерва нагло пихнула меня плечом, обгоняя по лестнице.       — Совсем охерела что-ли? — чувствуя, что начинаю «закипать», поспешил перевести стрелки на кого-нибудь другого. Например, на зазвонивший не вовремя мобильник.       Сняв телефон с блокировки, даже не посмотрев имя звонящего, рявкнул в трубку:       — ДА?!       — Псих, — с пофигистическим лицом девушка аккуратненько меня обошла и, вместе с Валери, которая была в самом наипрекраснейшем расположение духа, проследовала в столовую.       — Куросаки, совсем обнаглел?       Ну, бля! Рука-лицо прямо. Черт же дернул Камуса позвонить мне именно сегодня и именно сейчас. Прослушав нудную тираду о том, кто я есть на самом деле, с убранным от уха телефоном, думал, чем же я так провинился в прошлой жизни.       — Че надо-то? — оборвал его на самом центре его пламенной речи.       — Не «чокай» мне тут, — огрызнулся «граф», а потом более или менее спокойно, ну, по крайней мере, без истеричных ноток, добавил: — Можешь Рокс телефон дать?       Ну, совсем народ офигел! Нельзя что ли было у самой Юмелии номер попросить? Почему я должен давать ей свой мобильник, чтобы он поговорил с ней?       — Юмелия! Подними свою задницу и иди сюда.       Вот не ожидал, что без лишних вопросов встанет и подойдет, совсем не ожидал. Тихо, мышкой прошмыгнув у меня под рукой, взяла протянутый мобильник. Уж не знаю, о чем они там болтали, но догадываюсь. Ибо девушка не язвила, не смеялась, а лишь монотонно с грустной улыбкой на губах бормотала: «Да, да. Я в порядке. Еще раз спасибо», и так на протяжении десяти минут. При этом Юмемия умудрилась пять раз подняться наверх и столько же раз спуститься, обойти меня по кругу, так, что у самого голова кружиться начала, отстучать барабанную дробь на ключицах и, наконец, отдать мне мобильник, уже отключенный.       — Поговорили?       — Угу, кстати, тебе велели передать: — сощурившись и грозно нахмурив брови, подражая интонациям Камуса, прорычала: — «Только попробуй Юмелию сегодня обидеть, приеду и лично кастрирую! Оставь ее, наконец, в покое».       Не выдержав, заржал в голос. Вскоре ко мне присоединилась и девушка. Насмеявшись вдоволь, полюбопытствовал:       — Отличная пародия получилась! Просто блеск. Что-то еще просил передать?       — Ну, вообще-то велел дать тебе хорошую затрещину, чтобы мозги вправились. «Хорошую» у меня дать не получится, силенок не хватит. И, вообще, эту маленькую просьбу выполнять я не желаю. Но, если ты, конечно, хочешь, то могу взять сковородку. Нужно?       А взгляд-то какой. Невинный-невинный, прямо ангелочек во плоти. Если бы только не эти смешинки в глазах, то обязательно поверил бы в ее искренность. А так, фиг вам, а не вера.       Фыркнул, что мне это не нужно, а то после ее ударов всех мозгов лишусь. И, естественно, получил удивленный вопрос:       — А они у тебя разве были?       Р-р-р! Ну, все, зараза мелкая, сама напросилась. Я ломанулся за девчонкой, а та, в свою очередь, ломанулась от меня, да еще с таким диким визгом, что мама не горюй. Не имею ни малейшего понятия, сколько мы так носились по дому, но крики точно были слышны на пару километров.       — Стой, стерва, все равно ведь убью!       — А ты бы на моем месте остановился? — огрызнулась девчонка, показывая мне фак, впрочем, скорость это ей не убавило, даже наоборот, еще быстрее драпанула.       Все остальные просто наблюдали за этим небольшим представлением, кто-то даже предложил сделать поп-корн и принести колу. Но, к счастью, или к несчастью, нас обоих сгребли в охапку и, рявкнув в ухо «break», усадили за стол. Естественно, нашу перепалку это не остановило, но так как сидели в разных концах, пришлось ограничиться убийственными взглядами. Побеждала Рокс. Ну, естественно, кто ж с Горгоной Медузой сравнится-то?       Обед прошел относительно спокойно. Помянули светлую память Ангелины Рокс и Киоши Цубаки и отправились на могилу. Все время, пока мы добирались туда, ни Юмелия, ни ее братья не произнесли ни слова, да и вообще были мрачнее, чем сами грозовые тучи. Тут меня осенило… Нет, не так. Тут я понял, насколько все это время Роксам было тяжело. Обычно, считал, если даже не всех братьев, то Юмелию уж точно — заносчивыми, дерзкими и позитивными ребятами. И это несмотря на то, что я прожил с ними почти всю свою жизнь. Сейчас же мне открылась совершенно иная картина. У девчонки пропала привычная маска дружелюбия и улыбки, взгляд ее был несколько опустошенный и растерянный. Случайно, когда наши глаза встретились, она изобразила нечто подобие улыбки и радостно помахав рукой, повисла на Валери и о чем-то радостно с ней защебетала. Я невольно поморщился, все ее эмоции были пропитаны фальшью. Искоса посмотрев на ее старших братьев, убедился, что на тех надета та же фальшивая маска. Скрывая боль под фальшивыми эмоциями, заставляя себя делать вид, что все происходящее их совершенно не касается — не слишком ли много они могут вынести? Догадываюсь, что им было тяжелее, чем Юмелии, ибо они знали и помнили своих настоящих родителей. Между тем, девчонка только слышала о них, не имея возможности даже в детстве пообщаться с семьей.       Я помню тот день, когда впервые увидел их. Тогда, когда услышали о катастрофе, отец тут же подскочил и куда-то уехал. Мама тоже не находила себе места, все время кусала губы и смотрела то в окно, то на экран входящих звонков. А новости о гибели известных музыкантов все никак не прекращались. День ото дня, с самых разных каналов слышались самые различные версии. И вот, наконец, спустя три дня вернулся отец и не один. Вместе с ним были дети погибших музыкантов — четыре мальчика и девочка, которой едва-едва исполнился один год. Признаюсь, несмотря на то, что мне тогда было всего лишь шесть лет, но даже за такой короткий срок жизни я ни разу не видел таких лиц. Будто их тела были здесь, но разум находился где-то в другом месте. Совершенно отстраненные, ничего не выражающие лица, бледные, как мрамор и исхудавшие, они казались мне чем-то вроде статуй. Лишь глаза, опухшие и красные от слез говорили мне о том, что это не статуи, а люди — дети, лишившиеся родителей. Я никак не мог представить их потерю и не мог понять, смог бы я пережить то, что пережили они. Девочка, еще даже не научившаяся разговаривать, плакала навзрыд, уже тогда понимая, что произошло. Мои отец с матерью очень дружили с семейством Рокс, да и мы с братьями пару раз видели их, так что, к счастью, наши родители являлись крестными родителями Виктора, Анри, Теодора, Люка и Юмелии, поэтому детей без промедления отдали в нашу семью, семью Куросаки.       Очень долго они привыкали и пытались смириться со смертью родителей, но окончательно это произошло лишь спустя четыре года. И лишь тогда братья Рокс позволили неуверенно назвать моих родителей — мама и папа, чему те были несказанно рады. Напрягало лишь то, что Юмелии, на ту пору ей уже было пять лет, не произнесла ни звука. Да, она спокойно понимала нашу речь, по ней было видно, когда она счастлива, а когда недовольна, но она не говорила или же просто на просто отказывалась. Отец и мама столько бегали по врачам, что те уже встречали их, как старых друзей. Через несколько месяцев пришли к выводу, что она немая. Но близнецы — Анри и Теодор упрямо твердили, что она будет говорить, просто в данный момент не может. Верить то верили, но с большим трудом. Когда же ей исполнилось шесть, отец подарил ей скрипку, принадлежащую ее отцу. Вот тогда то мы впервые и услышали ее голос.       — Спасибо, папа, — произнесла она, обращаясь то ли к моему отцу, то ли к скрипке, единственной памятью о ее настоящем отце.       Я тогда поразился насколько нежным, чистым и мелодичным был ее голос. Но в тот день я убедился, что передо мной стоит будущий музыкант, не менее известный, чем ее родители. Не знаю, была ли это детская уверенность или же чутье с интуицией сработало, но вскоре мои подозрения начали сбываться. И, если тогда я питал жалость к ней от того, что она не говорит, то спустя некоторое время очень сильно пожалел об этом, и, для меня было бы огромнейшим счастьем, если бы Юмелия замолчала, желательно навечно. Если бы она родилась не человеком, а, скажем, каким-нибудь предметом, то непременно она была бы бритвой. Видимо, мы сразу почувствовали взаимную неприязнь друг к другу, раз старались подстроить какую-нибудь пакость, и хорошо, что ограничивалось только этим.       Между тем, таланты семейства Рокс все развивались. Виктор и день и ночь сидел за пианино, порой так погружаясь в работу, что отказывался не только есть, но и пить. А порой так и засыпал, уткнувшись лицом в клавиши. Анри, Теодор и Люк все время ходили с перебинтованными пальцами рук, ибо после одной ночи игры на гитарах — все пальцы были стерты в кровь. То же самое можно было бы сказать и про Юмелию, чьи пальцы тоже представляли весьма грустное зрелище, но помимо игры на своей пиликалке, она пела. И вот однажды и образовалась ныне известная группа REBORN. Выступая совместно на улице, они покоряли прохожих, набирая все больше и больше фанатов вокруг себя. Вы спросите, почему же они это делали, и какой от этого был толк? Многим может показаться, что они красовались, как говорили их одноклассники, застукавшие их за этим занятием. Многие говорили, кто не знал об их происхождении, что они хотят прославиться. Но ни то, ни другое не было верным. Они просто хотели заработать карманных денег. Наш отец и так чуть было не рассорился с ними, заявив, что оплатит их учебу в одной из самых престижных школ. Рокс были весьма недовольны тем, что они причиняют семье лишние проблемы и сказали, что сами будут зарабатывать на учебу. Их старания не прошли даром. После первого своего выступления они пришли ни с чем и весьма расстроенные. После второго явились с такими довольными лицами, что даже я заинтересовался. Но и в этот раз они ничего не заработали, зато с твердой уверенностью произнесли, что в следующий раз у них точно все получится. И вот, после третьего «концерта» они гордые пришли домой с небольшой горсткой мелочи. Разубеждать их в том, что этих денег едва ли хватит на чашку кофе, не хотелось — настолько счастливыми их были лица.       Но Юмелия, видимо, поняв наши мысли, лишь улыбнулась и сказала:       — Пусть этого мало, но это первые заработанные нами деньги. Разве нету повода гордиться нашим маленьким успехом?       Итак, день ото дня они выступали после учебных занятий, принося в дом все больше и больше денег. Да, порой случались неудачи, но они делали все возможное, лишь бы не злоупотреблять добротой родителей и стараться как можно меньше зависеть от них. Даже в дождь они продолжали выступать. После очередного такого представления Юмелия очень сильно заболела гриппом. К счастью для всех, она смогла выкарабкаться. И вот, когда у них собралось достаточное количество денег, чтобы заплатить за учебу, отец с радостной улыбкой заявил, что уже все оплатил. Ребят оставалось лишь озадаченно хлопать глазами и молча возмущаться.       Тогда мама предложила:       — А почему бы вам не потратить эти деньги на себя? Вы же все равно начинаете на нас ругаться, когда мы вам покупаем вещи.       Подумали, подумали и согласились. Деньги же все равно нужно было куда-то деть. И ведь потратили же… На новые гитары, синтезатор и струны и на униформу для выступлений. Когда Юмелии исполнилось двенадцать, ее и группу заметил директор компании M.O.E, что дословно означает Music is our everything. Название, конечно, странное, но зато верное. В то время они как раз набирали новых людей с нераскрытым талантом, и REBORN стали их золотой находкой. Без труда пройдя прослушивание, показав свои отдельные навыки и поразив все судейство — они дебютировали и сразу же поднялись на высоты. Было ясно, что дети не выдержат такой нагрузку и не смогут работать наравне со взрослыми, но все доказали обратное, дав им шанс. Но обретенная слава никак не влияла на Рокс, они все лишь перестали петь на улицах, предпочтя огромные сцены. Больше всех старалась Юмелия, денно и нощно сидя то за уроками, то за музыкой. Она старалась вложить то, что отличало бы их, объединяя способности своих братьев, она создавала музыку, которая с каждым разом становилась все лучше и лучше. И это сейчас можно сказать, что ей все легко дается, что она гений. Но я, живший с ней на протяжении многих лет, знаю, что это не так. Помню, сколько она плакала, когда до костей сдирала кожу на пальцах, в какой она была депрессии, когда слова не складывались в песню, а ноты не желали становиться музыкой. Часто от недосыпа и недоедания она заболевала, но даже в таком состоянии находила в себе силы взять в руки смычок. Мы все часто переживали, как бы она не сорвала голос, но наши переживания были напрасны. Виктор, Анри, Теодор и Люк не отставали от нее, но и по мере возможного старались сделать хоть что-нибудь для своей сестры. Люк занялся вокалом и вскоре стал вторым солистом группы, облегчая в сложные времена давление, которое падало на девушку. Анри и Теодор научились копировать голоса, как женские, так и мужские, а Теодор, ко всему прочему, научился играть на ударных. А Виктор — стал самым юным известным пианистом, говорят, это у него от матери. Когда Юмелии исполнилось пятнадцать, она с братьями уехала на свою родину — во Францию, где они и провели последние два с половиной года.       Даже сейчас, спустя пять лет со дня их дебюта, они продолжают совершенствоваться. Да, сейчас ребятам легче даются некоторые вещи, но они продолжают искать что-то новое для себя. Как говорится: век живи — век учись. Продолжая изучать языки, путешествуя по странам, узнавая их традиции и музыкальные предпочтения, они стараются угодить всем. Но и подвергаются жестокой критике. И хотя, они привыкли не обращать внимания на пустую болтовню и косые, завистливые взгляды конкурентов, только моя семья, да, еще и Валери, знаем, как на самом деле они болезненно это переносят. Признаться, я не могу не восхищаться ими, а Юмелию, хоть и недолюбливаю, я — уважаю её, как никто иной.       Погрузившись в собственные философичные мысли, даже и не заметил, как мы пришли к могиле Ангелины Рокс и Киоши Тсубаки. С неохотой, но я заставил себя посмотреть на надгробия.       «Ангелина Рокс. 1969 — 1998. Пусть земля Вам будет пухом, покойтесь с миром!».       «Киоши Цубаки. 1963 — 1998. Пусть земля Вам будет пухом, покойтесь с миром!».       «Покоиться с миром? Как такое возможно, если тут до сих пор страдают ваши дети?», — прикусив губу, покосился на Юмелию, которая тихо с грустной улыбкой читала молитву. Близнецы, встав по обе стороны от сестры на коленях, с еле сдерживаемыми слезами рассказывали о последних новостях, произошедших в этом году. Люк, опустив глаза, молчал, но его безмолвный жест, когда он положил руки на плечи Анри и Теодора, будто накрывая всех троих разом — говорил о многом. Виктор, дольше всех пробывший с родителями, на чьих руках выросли младшие братья и сестра, стоял поодаль, глотая рвущиеся наружу слезы. Валери тяжело вздохнув, подошла к нему со спины, заключая в крепкое кольцо рук, и уткнулась лицом в его лопатки. Одними губами прошептав: «Спасибо», парень накрыл руки девушки своими. Отец с матерью, да и Рюу с Макато прикрыв глаза, молились. Да и я, сложив руки в молитвенном жесте, закрыл глаза.       — Спасибо вам за жизнь, — синхронно произнесли Юмелия, Анри и Теодор и поднялись с колен.       Рокс улыбались бы искренне, если бы не еле срываемая боль и грусть, притаившиеся в уголках губ. Попрощавшись с Ангелиной и Киоши, двинулись домой. Сидя в машине, посмотрел в окно, и тут меня посетила мысль, которая, оказывается, все это время не давала мне покоя: «Смогут ли они когда-нибудь забыть и простить?». Возможно, но для этого понадобится очень много времени. Любовь к погибшим родителям сможет заглушить лишь любовь новой семьи, которой они обзаведутся в будущем.       Юмелия Рокс.       Сказать, что я устала — это вообще ничего не сказать! Оказывается, когда переживаешь какой-то стресс или сильное потрясение — все силы уходят на восстановление нервных клеток. Кто сказал, что они не восстанавливаются? Очень даже восстанавливаются, иначе, как человек может столько стрессовых ситуаций переносить? Зайдя в комнату, предварительно заперев дверь на щеколду, скинула кеды и бегом переоделась в домашний костюмчик. Только уселась за письменный стол, как в дверь начали долбить, грозя, что ежели не открою, то мне ее просто на просто снесут. Кряхтя, как столетняя старуха, поднялась со стула и, быстро отперев дверь, отскочила на безопасное расстояние, дабы не убили. Валери влетела в комнату и, усадив мою тушку на кресло, расположилась напротив меня.       — Есть новости, — коротко и ясно.       — Я вся во внимании, — хмыкнула, подперев рукой подбородок.       — С какой начинать?       Я недовольно поморщилась:       — А что? Они по категориям? — и получив в ответ кивок, махнула рукой. — Давай с плохой.       — Итак, хорошая новость, — гордо начала она, проигнорировав мой возмущенный взгляд. — Тебя приглашают в театр на прослушивание. Не волнуйся, будешь работать со мной. Уж я позабочусь, чтобы ты досталась мне. Ради всего святого, не таращи ты на меня так глаза, аж до дрожи пробивает.       — Я не хочу, — испуганно пискнув, вжалась в кресло.       — Да тебя никто не спрашивает, — отмахнулась подруга. — Пройдешь прослушивание — возьмут, не пройдешь — все равно примут. Нет, ты, конечно, можешь нарочно провалить его, но, зная тебя, ты этого не сделаешь. Ты же до одурения правильная, даже соврать-то толком не можешь, сразу краснеть начинаешь, как девственница перед первым свиданием.       — Очень смешно, — буркнула, отворачиваясь обратно к столу. — Боюсь спрашивать, какая тогда плохая новость?       Судя по ощущению, из-за которого у меня зачесались лопатки, Валери оскалилась:       — О-о-о! А «плохую новость» я припасла на сладенькое, — и, получив мой заинтригованный взгляд, объявила: — Блистательный впихнул на прослушивание Ичиносе и Куросаки.       — О боже-е-е! — простонала я, хватаясь за голову. — Теперь уж точно не хочу!       А подруга издала какой-то победный вой и дико, как сказочный злодей, расхохоталась, что с ее внешностью смотрелось эффектно. Валери Руже была обладательницей роскошных черных, как смоль, волос, которые доходили ей чуть ниже лопаток. Пронзительные синие глаза, буквально в душу глядели. Небольшой рост, хрупкая, на вид, фигура и пышные, для ее строения, формы, приманивали парней, как варенье мух. Да вот только «варенье» предпочтет, когда на него сядет один единственный «шмель». И сейчас именно такой «шмель» сидел в соседней комнате и жутко тупил. И да, после ближнего знакомства с девушкой, все парни предпочитали держаться от нее подальше. Кому охота, чтобы его девушка была физически сильнее, чем он сам? Да и десять лет занятий ушу давали о себе знать. Кроме того, девушка обладала весьма требовательным характером прирожденного полководца. Валери двадцать лет, а в театре она работала с пятнадцати. И, если первоначально ей доставались незначительные роли, то, в последствии режиссеры начали примечать ее талант и, один раз рискнув дать ей главную роль — остались довольны.       — Ну, подумаешь, какое дело, — усмехнулась она, чуть ли не мурча от удовольствия. — Тебе всего лишь надо будет спеть с этими двумя, влюбленными в тебя, парнями.       — Да не любят они меня — это раз. Во-вторых, так нужно играть или петь?       — Всего лишь спеть, — пожав плечами, подруга достала сценарий и протянула мне. Название гласило «Призрак оперы». Я облегченно вздохнула. — А потом сыграть.       — Садистка! — раненым буйволом взревела я, непроизвольно поджав губы. — У вас что, актеров, что-ли, мало? Почему я?       — Директор решил, что нашему театру нужна, своего рода, реклама. Поэтому, его осенила гениальная идея — мюзикл! Но, так как почти никто из наших актеров не умеет петь, то решили набрать людей из певцов. Не волнуйся, на сцене тебе не придется корячиться. Считай, что это буду обычные съемки фильма.       — Тогда вообще не понимаю смысл этой рекламы! — недоуменно произнесла я, еще раз пробегая глазами по сценарию. — Если это будет происходить ни на сцене, ни с привычными актерами, а будет поставлено, как обычное кино.       Валери раздраженно пожала плечами:       — А мне почем знать? Насколько мне известно, заменят только три основных персонажа, остальных же будут играть наши.       — И что за сценарий такой? Почему прописана только середина?       — Ой, Юмелия, мне не известно ничего, кроме того, что режиссер полностью хочет переделать сюжет. Но на этом все. Тебе самой придется разговаривать с ним, ты же знаешь, что он товарищ очень скрытный.       — Когда это будет? — поняв, что попала по крупному, понуро опустила голову.       На лице подруги появилась счастливая улыбка.       — Я знала, что ты согласишься!       — Издеваешься, да? — мрачно поинтересовалась я.       — Нисколечко, — поспешила заверить, но по нахальным глазам было заметно, что еще как издевается. — Ну, если только чуть-чуть.       — Просто признайся: вы все сговорились и решили меня убить? Мне месяц надо работать со STARISH, чтобы протащить, кого возможно, на новый уровень. И так каждый день приходят задания на новые песни и музыку, и с каждым днем долгов все больше и больше. Через два месяца у меня съемка в России. А теперь и мюзикл…       — Опа, что за съемка? — тут же оживилась Валери.       — Ты вообще меня слышала? Или как обычно мимо ушей пропустила? Да ничего серьезного, всего лишь сняться в каком-то фэнтезийном ролевике. «Нэко» вроде бы называется. Да, точно «Нэко».       — А читала, читала, — кивнула брюнетка, — интересненький сюжет, только малость запутанный. А выдержишь столько на русском говорить?       — Выдержу. Зря, что ли девятимесячный курс русского языка проходила? — вздрогнула, вспоминая этот Ад наяву. — В конце концов, мой голос могут и дублировать.       — Вот, когда снимешься, тогда и узнаем. Так что? Когда придешь-то?       — На следующей неделе, думаю, немного найду времени, как раз дела оставшиеся разгребу, — вздохнула, представив, что придется пожертвовать на пару ночей драгоценным сном.       — Вот и славненько! — подскочив, подруга чмокнула меня в щеку и быстро ускакала, только ее и видели.       Проследив за хлопнувшей дверью, уткнулась лицом в стол. «Ну почему мне вечно так не везет? Почему я должна работать именно с этими двумя, неужели других не нашлось?», — с грустью подумала о несправедливости судьбы и взяв мобильник, набрала номер Харуки.       — Д-да, семпай, добрый вечер.       — Добрый, добрый, — хмыкнув, взяла лист бумаги и ручку. — Ты лучше мне вот что скажи, сколько, в данный момент, у тебя написано песен?       — Если уже готовых песен, то около двадцати, — я мысленно застонала. — А если только музыка, то тридцать, — у меня от шока глаза полезли на лоб. Она что, издевается? Ох, кажется, зря я это все затеяла, очень-очень зря. Но, раз уж взялась, надо бы до конца выполнить.       — Отлично, — хорошо, что Харука не видит моего искривившегося лица, а то опять извиняться бы начала. — Вы сделали задание, о котором я просила?       — Д-да, почти.       Я нахмурилась:       — Так «да» или все-таки «почти»?       — С-сделали.       — Ну, тогда ладно, я сейчас скину номер своего факса — скиньте ваши песни, музыку и домашнее задание.       На другом конце провода повисло гробовое молчание, а потом девушка обреченно произнесла:       — А мы устно делали.       Настала моя очередь сидеть с раскрытым ртом, правда, тут же привела себя в порядок и расхохоталась:       — Что за детская отговорка? Я разве просила сделать устно? Запомните хорошенько: если хотите, чтобы в вашей памяти что-либо отложилось, то всегда давайте письменный ответ! — а сама покосилась на конспекты, состоявшие из пяти больших папок. — Короче, через час жду все, о чем просила. Вместе с письменно-выполненным заданием. Это ясно?       Откуда-то издалека раздались приглушенные ругательства. Все понятно, значит STARISH тоже там.       — Се-семпай? — тихонько позвала Нанами.       — Ну, что еще? И я же просила называть меня по имени.       — Тут с вами Ичиносе хочет поговорить.       Вверх поползла одна бровь, и я с интересом прислушалась, как что-то бормоча, передает трубку.       — Юмелия, это ты? — раздался в мобильнике привычный холодный баритон парня.       — Ровно десять секунд назад была я. А ты ожидаешь услышать кого-то другого? — скептически принялась рассматривать свои ногти. Ну, нет, что за тупой вопрос-то был? Сам же попросил поговорить, так зачем спрашивать, я это или же кто-то другой. Блин, надо будет в следующий раз Валери дать трубку, вот пусть она и разговаривает.       — Раз язвишь — значит в порядке, — как-то облегченно выдохнул парень, а я напряглась. А Ичиносе поспешил объяснить: — Сегодня же годовщина смерти твоих родителей, вот я подумал, что тебе наверно сейчас нелегко. Решил немного приободрить.       Невольно вспомнилась сегодняшняя сцена, когда пришел Ранмару и обнял меня. Значит, он тоже переживал за меня? Очень мило с его стороны. Ой, чего это я вдруг о Куросаки вспомнила? Пока приводила мысли в порядок, поняла, что Токия уже две минуты пытался до меня докричаться.       — Да, прости, отвлеклась немножко, — а схватилась за покрасневшие щеки. — Очень приятно, что ты обо мне хоть немного побеспокоился, но я в порядке, честно.       Из-за повисшего молчания, поняла, что парень переваривает мой ответ, а потом, судя по интонации, улыбнулся:       — В таком случае, я спокоен.       — Ага, можешь спать спокойно, — а потом, подумав, добавила: — Без кошмаров.       — Мне сейчас показалось, или ты меня прокляла? — усмехнулся он.       Я закатила глаза:       — Показалось, показалось. Отдай уже телефон Харуке.       Отдал, правда отключился. Ну, и ладно, все, что я хотела сказать — уже сказала. Откинувшись на спинку кресла, вздохнула.       — Чего вздыхаешь? Прямо, как корова в стойле, — ну, этот ехидный голос я узнаю везде, даже в своих кошмарах.       — Хочу и вздыхаю, — огрызнувшись, запустила в парня книгой.       Тот ловко уклонился, и несчастная, с глухим стуком, ударилась о шкаф и с тихим «шмяк» упала на пол. Подобрав книгу, Ранмару положил ее на самую верхнюю полку, подальше от меня. С тоской огляделась вокруг, но ничего, что могло бы послужить оружием, не нашла.       — Что Ичиносе звонил, чтобы утешить тебя? — на секунду мне почудилось, что я его голосе помимо ехидства промелькнуло и раздражение.       — Да, — пожав плечами, отвернулась обратно к столу и принялась бесцельно перебирать бумаги с места на место. — Но я не нуждаюсь в сочувствии, уже пережила тот момент, когда мне надо было соболезновать.       — Ты в этом так уверена?       Его голос прозвучал настолько близко, что я почувствовала горячее дыхание, обжигающее мое ухо. Взвизгнув, подскочила с места, зачем-то держа папку с бумагами на расстояние вытянутой руки, как щит. Правда, Ран-Рана это нисколечко не остановило. Молча отодвинув папку, уперся руками в подоконник по обе стороны от меня. Эй, а как насчет личного пространства?       — Ну, так что? — поторопил от меня ответа, буквально пожирая своими разноцветными глазами. Захотелось просто на просто раствориться в воздухе, ну, или, в крайнем случае, обзавестись хорошей чугунной сковородкой.       — Ран-Ран, милый мой, — криво улыбнулась я, стараясь как можно незаметнее выползти из-под руки. — Я уже ведь сказала, что не нуждаюсь в чьем-либо сочувствии, хотя бы из тех соображений, что большинство из них неискренне.       — Даже так? — совсем не удивился он. — А что на счет этого парня — Ичиносе Токии?       Вот тут уж я разозлилась. Недобро прищурив глаза, оскалилась в недружелюбной улыбке и скрестив руки на груди, с издевкой произнесла:       — Ран-Ран, если бы я тебя не знала, то подумала бы, что ты ревнуешь. Причем очень некрасиво ревнуешь.       На секунду парень опешил, а потом рассмеялся и повалился на кровать, которая, к счастью для него, оказалась рядом. Хохотал он долго и со вкусом, даже братья прибежали с криком: «Кому 911 вызывать?». Я, по-честному, старалась сохранять невозмутимое выражение лица, но, смотря на вовсю веселящегося парня, который, к тому же, так заливисто смеялся, что не смогла сдержать улыбки и вскоре присоединилась к нему. Хихикая, схватилась за разболевшийся живот.       — Ребят, может, хватит уже нас так пугать? — взмолился Люк, смотря на нас несчастными глазами.       Все еще продолжая похрюкивать от смеха, с трудом кивнула.       — С тобой все в порядке? — на всякий случай уточнил Анри, не рискуя подходить ко мне близко. Я подняла вверх большой палец.       — Юмелия, — с трудом выдохнул Ранмару, приподнимаясь на локтях. Сейчас все это холодное, надменное выражение исчезло, как по команде, и, перед мной сидел обычный, веселящийся парень с растрепанными волосами и яркими, сияющими глазами. — Я сколько раз просил не называть меня Ран-Раном?       — Много, — улыбнулась, — но Ран-Ран легче произносится и это мило.       Хмыкнув, Куросаки с трудом поднялся с кровати и пригладил ладонью всколоченную шевелюру, а потом, под пристально-офигевшим взглядом братьев, двумя пальцами взяв меня за подбородок, притянул к себе и одними губами, чтобы слышала только я, прошептал:       — А насчет «если бы я не знала тебя, то подумала, что ты ревнуешь» — видимо, ты все же плохо меня знаешь.       Я недовольная тем, что мне со всей дури сжимают несчастный подбородок, нахмурилась и прошипела:       — Что ты хочешь этим сказать? Я не твоя девушка, не твоя сестра и не твоя собственность, что бы меня ревновать.       — А кто сказал, что я ревную? — удивился он, а я осталась стоять с открытым ртом, медленно сообразив, что меня провели, как малолетнюю девчонку. Парень щелкнул меня по носу и, рассмеявшись, сообщил: — Два:один — в мою пользу.       — Ну, ты, блин… — пощелкала пальцами, собираясь с мыслями. — Зараза, вот!       — Спасибо за комплимент! — усмехнувшись, Ранмару засунул руки в карманы и вышел из комнаты. Как раз в это время факс отчаянно запищал и буквально выплюнул мне кучку листов. Собрав их в одну стопочку, повернулась к братьям, которые все еще находились в состояние культурного шока.       — Ну, и? Чего уставились? — недобро произнесла, придумывая, какой бы работой их загрузить.       — Да нет, ничего. Уже уходим, — Люк, будучи единственным, кто умел читать мои мысли по глазам, поспешил вытолкнуть опешивших от такой наглости Виктора, Анри и Теодора. Около самого выхода, он отсалютовал мне рукой. — Адьёс, амиго!       — Я опять должна все одна делать что-ли?! — завопила я от такой несправедливости и наглости.       Дверь вновь распахнулась, и внутрь просунулась голова брюнета:        — Эта твоя работа, — и улыбнувшись, выскочил до того, как подушка познакомилась с его физиономией.       — Тоже мне! А еще «любящими братьями» зовутся! Гады! — последнее слово буквально выплюнула.       Сев обратно за стол, принялась разгребать гору бумаг. Читая песни STARISH, морщилась, но упорно продолжала исправлять слова, переделывая их в более или менее пригодные для прослушивания песни. С рифмой у ребят были проблемы, но они этому научатся. Ничего, через пару лет, если потренируются, будут стихами говорить. Музыка у них была годная, но не хватало какой-то резкости. Плавная, переливающаяся, до мурашек пропитанная розовыми соплями. Раздраженно грызя ноготь, попыталась представить их «любовь» в несколько ином плане. Пока что получалось не ахти. Чувствуя, как уже устаю от этого, зевнула. С десяток переделанных песен отправила обратно, получив через пару секунд смс: «Спасибо вам огромное, семпай! \^-^/».       Поморщившись, поставила мобильник на беззвучный режим, а потом, подумав, и вовсе выключила. Решив, что закончу с песнями завтра утром, принялась за эссе ребят.       «… Звучит прекрасная музыка, и ваша душа рыдает, или летает от восторга, она посылает в мозг импульсы своих чувств, которые трудно описать словами. Потому что это чувства, неземные, они существуют в том мире гармонии. Душа любит гармонию, ведь это ей знакомо и мило. Это ее норма жизни. Это — ностальгия, по тому миру, в котором все прекрасно и наполнено любовью. И музыка приходит к нам оттуда, как озарение. Тонкие люди, с чувствительной душой воспринимают это и, переработав небесные звуки в оркестровые, дарят их другим людям, чтобы и их душа радовалась здесь, на земле».       «Зачем с Интернета-то брать? Разве нельзя вывести определение из собственного сердца?», — с тоской просматривая все восемь сочинений.       «В каждом человеке соединены три существа. Именно так — существа, а не сущности. Сущность в нём одна — это его душа (как это принято обозначать). Она, сущность, представляет собой одно из этих трех существ. Душа живёт по своим законам, как правило, самодостаточна и редко входит в конфликт с двумя остальными, потому что стоит по уровню развития намного выше их».       Без угрызения совести поставив парням большие красные двойки с подписью: «Хоть с разных сайтов берите, идиоты», взяла сочинение Харуки. А вот это уже было интересно, хотя бы из-за того, что было оформлено в стихотворной форме. «Чуть пониже губ, чуть повыше сердца — Там Душа живет, без окна, без дверцы. Вольная она, словно птичья стая, Когда ей легко — она воском тает, Когда есть в Душе хоть немного света — Она — словно май, нет… кусочек лета! Когда лживых фраз брошена охапка, Чуть пониже глаз, нежно, словно лапкой, Вытрет мокрый след и вздохнет от боли — Здесь защиты нет — словно горстка соли Брошена туда, где чуть выше — губы… И больней всегда, когда очень любим… Чуть пониже губ, чуть повыше сердца…» *1       Я совершенно выбилась из времени, не зная, сколько я смотрела на это стихотворение. Почти на автомате взяла ручку и чиркнула на листе пару слов. Потом так же, ничего не видя вокруг себя, взяла новый лист бумаги и быстро-быстро застрочила по нему.

***

      Время было шесть утра, когда Ранмару зашел в комнату Юмелии. Сколько раз он ночью поднимался, но все слышал, как девушка скрипит ручкой по бумаге, порой прерываясь, чтобы зафиксировать что-то в компьютере. И, даже сейчас, свет, видневшийся из-под щелки двери, все продолжал гореть.       — Пора бы и меру знать, — проворчал он, открывая дверь и намереваясь отчитать Рокс за бессонную ночь.       Но девушка уже спала. Уронив голову на руки, лежавшие на столе, Юмелия тихо посапывала, иногда вздрагивая от ветра, врывающегося через открытое окно.       — Вот же… — тихо рыкнув, Куросаки закрыл форточку и, аккуратно, чтобы не разбудить спящую, накрыл ее валяющимся рядом одеялом.       Судя по все еще включенному компьютеру, девушка даже не успела закончить работу и уснула прямо так, за столом. Хмыкнув, парень аккуратно подцепил прядь волос, падающую на лицо, и убрал за ушко. Тут он заметил исписанные, скомканные листы, которые уже образовали в мусорной корзине Пизанскую башню, лишь пара листов осталась лежать на столе. Взяв их, Ранмару с интересом принялся их разглядывать. Судя по всему, что это были работы парней из STARISH, и на каждом листе красовалась красивая жирная двойка с весьма интересным посланием. Усмехнувшись, разноглазый посмотрел на последнюю работу, принадлежащую Харуке Нанами. Под сочиненным стихотворением стояла небрежная пятерка, от которой сразу же начиналась неаккуратная, беглая подпись «хорошо, молодец, Нанами». «Неплохо», — подумал он, бегло просматривая стихотворение. Оставался последний лист, который не был подписан, а значит, принадлежал он самой Юмелии. «Блин, пишет, как курица левой лапой, причем задней». Очень долго парень вообще пытался понять, что же накарябано и, вскоре, ему это удалось. «Моя душа — как битое стекло, Не прикоснуться голыми руками, А, если и хрустит под сапогами, То все равно тем сапогам назло. Моя душа — пылающий камин, Что зимним вечером создаст уют и негу И будни одинокого ночлега Она согреет пламенем своим. Моя душа — как выпавший птенец И не найти ей родственной опоры: В водовороте человечьей своры Она давно измучилась вконец. Моя душа — пьянящий плеск вина, Моя душа — изменчивая дама, Она, почти как жизнь, всегда упряма, И я почти такая, как она…» *2       Слабо улыбнувшись, парень взял красную ручку и нарочно медленно, будто продлевая этот момент, вывел на листе « 5+. Умница!» и, разложив листы так, как они и лежали, выключил светильник и вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь.