Жар и холод

      Серый, больше похожий на пыль, песок раздражает: он то норовит попасть в рот, то путает волосы, то некрасиво оседает на белом плаще, отдавая ему свой цвет, и Хашвальту постоянно приходится его стряхивать. Прищурив глаза от ветра, квинси оглядывает пустой и однообразный пейзаж Уэко Мундо. Хотя иногда ему на глаза попадаются обрушенные и кое-где дымящиеся развалины, а порой и тела мертвых арранкаров, все равно ничего интересного нет. На сегодня его работа тут закончена – нужно было всего-то убедиться, что дела у отправленной сюда армии идут по намеченному плану. Стоит возвращаться, ведь император ждет его отчета.       Хашвальт открывает Тень, и прежде чем она обволакивает его, тот отдаленно чувствует какое-то волнение в воздухе и улавливает краем глаза вспышку - а потом все вокруг затмевается привычной холодной чернотой. Все, как обычно... Вот только по груди вдруг словно полоснули острием отлично заточенного ножа. Ноги касаются пола в коридоре Силберна, а рука машинально тянется к источнику неожиданной боли, и пальцы ощупывают разорванные края рубашки, пачкаются в чем-то горячем и мокром.       Яхве ждет своего советника в коридоре, что-то изучая в окне, и чувствует, что что-то не так, еще до того, как обернуться к нему. Когда он наконец смотрит назад, предчувствие подтверждается: Хашвальт стоит, замерев посреди коридора, на его лице легкое удивление, рука прижата к груди, а меж пальцев течет что-то подозрительно красное. По телу императора искрами пробегается какое-то странное, неприятное чувство, забирается под кожу ледяными пальцами, стискивает внутренности, натягивает нервы.       А Хашвальт действительно удивлен. Рана на груди определенно несерьезная, хотя тянущая боль неприятна, но это сейчас второстепенно - больше его волнует вопрос, как это вообще могло случиться. Среди погибших арранкаров притаился живой, выжидая своего часа? Нехорошо, но, впрочем, это лишь вопрос времени, когда солдаты Ванденрейха его обнаружат. Но...       Додумать Юграм не успевает - чужая реяцу касается его, заставляя вспомнить о присутствии императора, и он чувствует в ней какие-то странные, беспокойные нотки. Его Величество недоволен заминкой с отчетом?.. Да, скорее всего. Хашвальт выпрямляется и замирает по стойке смирно, по инерции не убирая руки от груди. – Ваше Величество. Разрешите...       Но Яхве вдруг знаком приказывает ему молчать. Разворачиваясь на каблуках – плащ развевается от резкого движения, – он быстрым шагом подходит к Хашвальту. Походка у Его Величества настолько уверенная, а взгляд пронзительный, что Юграм невольно отступает на шаг, лопатками упираясь в стену, которая оказалась за спиной так некстати. Император рядом уже через секунду, он нависает черной тенью, отталкивает руку Грандмастера в сторону. Его глаза бегают по разорванной, испачканной кровью рубашке и вдруг опасно сужаются, а под ребрами что-то начинает колоть и тянуть.       Это немного странно. Кровь уже давно не вызывает у него никаких эмоций: Бах видит ее, выплескивающуюся из отрубленных конечностей, растекающуюся по полу, пятнами застывающую на стенах или лезвии меча, в зависимости от ситуации и того, враг перед ним или же провинившийся солдат, самое редкое через день. Глупо и странно беспокоиться из-за крови, если у самого руки давно в ней по локоть. Но сейчас все немного по-другому, и он смотрит на расползшееся темно-красное пятно, а в груди что-то закипает, что-то темное, вязкое, злое, готовое вырваться наружу сотнями отравленных игл или потоком горящей лавы. Яхве хмурит брови еще сильнее обычного, и взгляд вдруг кажется совсем черным, прекрасно отражая его мысли.       Хашвальт чувствует это: чужая ледяная ярость пронизывает его с ног до головы, неприятно скручивая внутренности, заставляя неосознанно вжаться спиной в стену чуть сильнее. Он молится про себя, чтобы никому из солдат или слуг не пришло в голову идти мимо именно сейчас и нарушает тишину: – Ваше Величество, это только царапина. Вам не о чем беc...       Яхве кидает на него короткий взгляд, и Хашвальт сразу прикусывает язык, опуская глаза. Но император хватает его пальцами за подбородок, грубо разворачивая к себе, так что шею на секунду пронизывает боль. – Что там случилось?       Хашвальт сам не вполне уверен, что понимает, откуда рана – не успел еще об этом подумать. Разве что часть созданной серо взрывной волны утянуло в Тень, где она настигла Грандмастера... Как же глупо, если это так, но другого объяснения он не видит. – Серо. - Юграм заставляет звучать себя как обычно, благо самоконтроль пока что еще не подводит. – Солдаты не добили одного из арранкаров... Думаю, он меня заметил. – Почему не использовал блут? – Голос императора звучит как раскалывающийся лед, и Хашвальт чувствует себя так, словно он не Грандмастер Ванденрейха и правая рука императора квинси, а в чем-то сильно напортачивший рядовой на допросе – ужасно неприятно. – Я... Не успел. Не ожидал удара, - признается нехотя квинси, все же заставляя себя не отводить взгляд, хотя желание как-нибудь пройти сквозь стену никуда не исчезает, потому что он чувствует, как напряжение в силе Яхве усиливается и температура вокруг снова падает на пару градусов, хотя, казалось бы, куда уж.       Тяжелая ладонь неожиданно опускается на плечо, давит вниз резко, внезапно, и Хашвальту не остается ничего другого, кроме как подчиниться ей, сползая по стене на пол. Император садится напротив и немного рваными движениями расстегивает белый плащ своего советника, стаскивает его с плеч и откидывает в сторону.       Хашвальт хочет что-то сказать, но горло сдавливает, и он лишь машинально кладет руки поверх рук Яхве, слегка сжимая – легкий успокаивающий жест, попытка хотя бы так сдержать рвущуюся наружу стихию, хотя с тем же успехом можно пытаться остановить лесной пожар стаканом воды. В мыслях смятение и лишь понимание того, что либо все успокоится сейчас, либо он умрет, но убедит Его Величество отменить вечернее собрание, иначе его переживут единицы.       Пальцы императора нетерпеливо расстегивают рубашку до середины груди, после чего он распахивает ее резким движением, открывая взору длинный тонкий порез. Грандмастер едва заметно вздрагивает: и от неожиданности, и от прикосновения холодного воздуха к коже. Яхве пробегается по ране колючим взглядом и сжимает губы. Действительно, просто царапина, даже не слишком глубокая, да и кровь уже остановилась. Конечно же, он и не думал, что Хашвальт ранен серьезно, но ярость продолжает закипать в нем черная и смертельная, как горящая смола.       Платок возникает в руке Его Величества немного неожиданно, и Юграм не может точно сказать, выхватил ли он его из воздуха, создав из духовных частиц, или попросту вытащил из кармана – да и какая разница. Яхве прижимает его к груди Грандмастера, стирая грубоватыми движениями уже начавшую постепенно засыхать кровь; ткань трется о кожу, и Юграм старательно сдерживает желание болезненно поморщиться. Платок быстро пропитывается кровью; Яхве отбрасывает его в сторону и наконец смотрит Хашвальту в глаза. Грандмастер смотрит в ответ, пытаясь прочитать эмоции своего императора, но видит только непонятный мрачный блеск и какой-то немой укор.       Юграм едва заметно дергает плечами: ему неуютно – а где-то очень глубоко в душе даже страшно – от этого взгляда. Ледяная стена холодит спину с одной стороны, а Яхве глазами прожигает с другой, контраст слишком сильный и непривычный. Квинси чувствует, что по груди снова течет тонкая струйка – видимо, растревоженная рана снова открылась, – но прежде чем он успевает хоть как-нибудь среагировать, Яхве наклоняет голову, проводит языком чуть ниже раны, слизывая кровь. Хашвальт шумно вздыхает и инстинктивно дергается назад: внезапное прикосновение отзывается тянущей болью, но горячие руки скользят под его рубашку, оглаживая плечи, сильно сжимая и удерживая на месте, а затем и вовсе придвигая еще ближе.       Чужой язык ходит по груди, зализывает рану – это больно и сладко одновременно, Хашвальт совсем теряется и не может понять, что происходит, но попросить остановиться для вопроса он не посмеет, да ему и не хочется. Он лишь тихо часто дышит, изредка мелко вздрагивая, и кусает губы. Его руки машинально ложатся на плечи Яхве, проводят по ним ладонями, мягко надавливая, а затем и вовсе обнимают голову императора, зарываются пальцами в густые жесткие волосы. Вскоре Юграм неуверенно утыкается носом в макушку императора, тихо поглаживает пальцами затылок и с трудно скрываемым облегчением отмечает, что буря постепенно затихает. Яхве проходится по груди отрывистыми поцелуями, а его руки соскальзывают на спину, и Юграм громко выдыхает, прижимаясь, сильно зажмурившись на пару мгновений. – Ваше Величество... – Тихий, немного сбивающийся шепот возвращает к реальности, и Яхве, коротко прижимаясь губами к острой выпирающей ключице Хашвальта, поднимает голову и смотрит в лицо своему советнику, который так и сидит, обнимая его, слегка хмурясь, сжимая губы. Яхве стал свидетелем одного из тех немногих случаев, когда великий Грандмастер Ванденрейха не знает, как себя повести и что сказать.       Они смотрят друг на друга и молчат какое-то время. В наступившей тишине, кажется, можно услышать, как небольшой кусок льда откололся от стены снаружи. – Я знаю вас довольно давно, Ваше Величество, и каждый раз, когда вы делаете что-то настолько неожиданное, я думаю, что больше вы меня не удивите. Я ошибаюсь раз за разом, – Хашвальт решается заговорить первым. Голос его звучит хрипло и немного глухо.       Яхве, похожий сейчас на хищного зверя – взъерошенные черные волосы, горящие глаза, перепачканные в крови губы, – только тихо усмехается в ответ. Штернриттер задерживает взгляд на губах и бездумно тянет руку, прижимаясь подушечкой пальца к уголку чужого рта, слегка нажимает и проводит по нижней губе, стирая красные капли. Император замечает краем глаза, что это та самая рука, которой Хашвальт зажимал рану. Его Величеству словно что-то не нравится, и он недовольно фыркает, берет испачканную кисть и сжимает ее в своей. Его губы прихватывают один палец, язык проходится вдоль по нему, после чего Яхве скользит губами ниже по ладони, целует запястье – и Хашвальт тихо стонет, ибо это уже слишком.       Стон разносится по коридору, а Яхве переводит взгляд на своего советника, невольно любуясь интересным зрелищем. Редко, очень редко когда тот теряет самообладание, а маска сдержанности осыпается, но сейчас тот самый случай: лицо Хашвальта горит, забавно контрастируя с голубыми глазами, губы слегка дрожат, и почему-то в сочетании с разодранной окровавленной рубашкой это выглядит почти беспомощно. Император выпускает его руку, и Юграм медленно, словно сомневаясь, убирает ее, замирая. – Вы никогда так раньше не делали. – Кто знает, зачем он это сказал. Слабое оправдание тому, что сердце сейчас стучит так, что того гляди выскочит из горла, а вся кровь, имеющаяся в теле, кажется, прилила к щекам? – Тебе раньше удавалось возвращаться целым.       Его Величество встает, небрежно перекидывая разметавшиеся волосы за спину, стирает остатки крови со рта тыльной стороной ладони, а Хашвальт, будучи не в силах подняться, вспоминает их первый поцелуй: тогда он тоже был вжат в стену и смотрел на Яхве сверху вниз, скованный одновременно легким страхом, удивлением и возбуждением.       Яхве смотрит на него немного странным взглядом, а затем разворачивается и уходит вдаль по коридору, по пути оправляя плащ, чтобы не мешал идти. Но вдруг среди стука подошв тяжелых сапог об пол проступает его голос. – Юграм.       Тот в очередной раз вздрагивает: император называет его по имени крайне редко, и обычно это происходит в его спальне при совсем других обстоятельствах. – У нас меньше месяца. У меня нет времени искать тебе замену. И желания тоже нет. - Эхо от шагов мечется по коридору, немного перекрывая слова, но последние слова слышны отчетливо. – Осторожнее в следующий раз. Ступай к себе. Вечером зайдешь, и отчет о случившемся не забудь.       Шаги удаляются, а Хашвальт зачем-то застегивает обратно рубашку, которую теперь придется, конечно, выбросить, рассеянно поправляет воротник. Царящего в коридоре холода он уже не замечает — ему жарко, жарко до дрожи, он зачем-то снова прижимает руку к груди, ощупывая пальцами порез.       Фарфоровую маску ледяного спокойствия удается собрать не сразу. Юграм дотягивается до белого плаща, накидывая его обратно на плечи, и уходит по коридору в сторону своей комнаты, как никогда ранее радуясь тому, что у него длинные волосы — никто, кто мог бы встретиться ему на пути, не сможет увидеть, как пылают кончики ушей советника Его Величества.