Of Reps and Men

Она явилась только под утро – мокрая, продрогшая и несчастная; этот ребенок вообще улыбался редко, и Дектора ничего ей не сказала. Артефактный пушистый халат да кипяток, разведенный бренди ровно настолько, чтобы одна отрава уравновесила другую – вот и все лекарства. Телевизор Дектора включать не стала и хотела было уйти к себе – нужно было еще выспаться и порепетировать перед завтрашним выступлением – как вдруг Люси, вынырнув носом из кружки, тихонько сказала: - Он не пришел. И все. Она не кричала, не плакала, не швырялась туфлями в зеркала, не грозилась полицией. А ведь только вчера в глаза Кловису заявила, что любит Рэя Маккоя и хочет бежать с ним. И до сих пор Дектора не могла понять, как Кловис, который никому, кроме себя, не доверял, который холил и лелеял Люси, как холят и лелеют не всякое животное, разрешил ей позвонить Маккою. Будь Дектора чуть наивней, чуть более ребенком, как Люси, она бы решила, что в Кловисе проснулось сострадание, ни одному репликанту не доступное и не нужное, и что он второй раз в жизни позволил кому-то выбрать за него. Будь она чуть более циничной, она не гадала бы – ясно же, что Кловис с самого начала знал то, о чем она догадалась только, когда столкнулась с Маккоем лицом к лицу в своей гримерной. Да, танцовщице Декторе это короткое и странное знакомство с беглым репликантом и его группой дало удивительное чутье, в тысячу раз точнее громоздкого теста Войта-Кампфа: она могла безошибочно определить, что перед ней не человек. Она присела рядом с Люси на выцветший диван, гадая, как втолковать этому невозможному ребенку то, что сама пережила, перетерпела на собственной шкуре, но едва ли смогла бы объяснить словами. Как девочке, свято верящей, что где-то за углом раскинулась зеленая страна с цветами и бабочками, рассказать, что значат живые, еще слабо пахнущие цветы на столике в гримерной? Как вместить в слова Кловиса с его пылкими стихами и холодными пальцами, тяжелой, уверенной походкой и вечным вопросом в бесстрастных глазах – Дектора, я все делаю правильно? Она помнила еще, как дико боялась, что он захочет платы за свое покровительство, чуть не украла у Садика револьвер и как однажды просидела всю ночь на стуле в гримерной, кусая губы и повторяя в голове телефонный номер отдела Бегущих по лезвию. Но Кловис, предупредительный и безупречный, не переступал границы круга, очерченного им самим, и мало-помалу Дектора успокоилась, поняв: ему нужна не столько она, сколько семья, которой у него никогда не было и о которой он понятия не имел. Люси не приходилась Декторе родней: они впервые увидели друг друга в тот вечер, когда Кловис привел в гримерную грязную, дрожащую девочку – бог знает, где он ее нашел – и объявил, что с этих пор она будет их. Так решил он, и Дектора подчинилась – потому что не нашла что возразить и потому что этому ребенку, живущему бог знает в каком волшебном мире, еще как нужна была защита. Из-за щедро приправленной страхом тяги Люси к большому миру и ее нелепых представлений об этом мире Дектора и ее сочла такой же, как Кловис. Ненадолго – пока не научилась доверять своему чутью и не вспомнила, что бывают не только люди и репликанты; бывают люди и люди. Вот только к Рэю Маккою это не относилось. Дектора поняла, кто перед ней, стоило ему войти к ней в гримерную. Он не просто походил на Кловиса – он был Кловисом, с его тяжелыми шагами и глазами, поблескивающими, как фальшивые камни в лучах софитов. Их манеру легко спутать с наглой, развязной манерой полицейских, Бегущих, которые убеждены, что твоя жизнь ничего не стоит и они в любой момент могут тебе это доказать. Штука в том, что люди делают это с наслаждением, отвращением, со скукой, репликанты же работают. Ничего личного. И даже самые прекрасные позабытые строчки не могли этого изменить – если бы Кловис все же пожелал переспать с ней, он и это сделал бы, как убивал тех животных, трепал Люси по голове или обсуждал вполголоса с Садиком дела: профессионально. В Маккое ничего не было от озлобленного Садика, но неопытный глаз мог не узнать в нем Кловиса и Зубена. Маккой был твердо убежден в своей человечности, хотя, возможно, как раз для репликанта работа Бегущего подходила идеально. И Дектора, уже зная, что ему ничего не стоит достать пистолет и выстрелить ей в голову, больше того – что он это сделает, готовилась кричать, звать полицию, защищаться всеми средствами, которые только были в распоряжении обыкновенной человеческой женщины. Но Маккой не провел даже теста. Он сказал: «За вами охотятся» и сказал: «Не я», и Дектора опрометью выскочила из уборной, не веря и не смея надеяться. Она плюнула на все предосторожности и пошла прямиком к Кловису, и именно за это не встала у Люси на пути, хоть и не представляла себе, как это – пойти к репликанту по доброй воле. Может, странная девочка себя наконец нашла. Но все равно Дектора не смогла уснуть и, глядя на Люси, потягивающую горячее питье из чашки, почувствовала если не радость, то успокоение. И, пожалуй, что-то вроде уважения к Рэю Маккою. Все-таки он был Кловисом – не желал мириться со своей природой, однажды осознав ее, но, в отличие от Кловиса, не впутывал в свои планы людей. Может, бывают репликанты и репликанты тоже. - Я сказала ему про лунный челнок, - выговорила Люси. – Отец попросил, и я не могла обмануть его… их… Они так долго сидели молча, что в щели жалюзи начал пробиваться свет. Декторе нравилось думать, что это не штуки реклам, а настоящий утренний свет, которого в городе не видели уже очень, очень давно. Обычно работа – не столько танец, сколько одно нахождение в клубе Эрли – выматывала ее так, что засыпала она еще ночью, а просыпалась уже ночью; но ведь так было не всегда. Может, и не будет. Веки у Люси слипались: прошедший день дался ей тяжело. Дектора забрала у нее кружку, обняла за плечи – девочка не сопротивлялась – и, откинувшись вместе с ней на спинку дивана, стала чуть слышно напевать старую-старую песню, которую слышала давно и не помнила целиком: Эти ясные лучи Светят путнику в ночи. Кто ты, где ты – я не знаю, Но мигай, звезда ночная… Голос у нее был красивый; Эрли подумывал о том, чтобы включить поющую Дектору в свое новое шоу.