Подробности вербовки

О том, как тяжело порой, так тяжело, что хоть ложись и помирай — рассказать мог только ему. Только с ним поделиться самым сокровенным, как раньше, как всегда, как много лет назад. Сейчас есть Аллен, но Аллен – это не то, с ним вместе не прожил столько лет, не прошёл огонь и воду плечо к плечу. Аллену не признаешься в том, о чём без стеснения поведаешь ему. Раньше он только весело смеялся в ответ на твоё сухое «С добрым утром», подначивал: — Эй, ты чего? Отрасти себе ещё усы и затылок выбрей, будешь похож на эту канцелярскую крысу, своего начальника. — Он не канцелярская крыса, — огрызался ты и, чувствуя, как начинают гореть уши и щёки, бурчал под нос, опустив голову и разглядывая заголовок бумажной папки в руках. – И я тем более… — Ага, как же. Крыса-крыса-крыса, Говард — крыса… — Прекрати. И… мне уже пора. До свидания. — Что? Куда? А привет ребятам передать? Свинья, они ведь про тебя спрашивают, Тэвак всё хочет увидеться. — Передай им привет, и скажи, что… Что я не смогу, Левелье снова нужно уехать по делам. И я его сопровождаю, как обычно. Увидимся ещё… Мадарао. Ты знал, что рано или поздно всё закончится, что связь между вами оборвётся, потому что слишком редкие встречи, и слишком долгие расставания. Как несправедливо, думал ты, у него есть ребята, есть Тэвак; и она стала такой красивой, совсем расцвела. А у тебя нет никого и ничего, кроме воспоминаний, поблекших и потрёпанных, как старые фотографии. Только они. Так и вышло. Тогда, во Франции, ни он, ни его сестра не удостоили тебя и словом. Спасли тебе жизнь, но с таким видом, что ясно – они сделали бы это для кого угодно, такие уж обязанности у Воронов. После чего ты и сам не разговаривал с ними без особой необходимости, как, например, в день их прибытия в Орден, когда Гоуши напал на Аллена. А Токуса смотрел и ухмылялся. Как обычно, как и много лет назад, когда задумывал очередную пакость. Но тоже не сказал тебе ничего. Ничего. Всё пусто и мёртво. Они больше не твои товарищи, у них чужие имена, дурацкие и нелепые причёски, свой круг, куда ты более не вхож. И люди они теперь лишь наполовину. А ещё… Их, возможно, нет уже в живых. И стоило оно того, и правильно ли ты поступил почти десять лет назад, соглашаясь на предложение Ватикана? В тот день, когда, сидя перед странными незнакомцами, притворно-смелым голосом ты спрашивал: -Тогда почему же не отпускаете нас?.. -… Тогда почему же не отпускаете нас, сами же сказали, что нас тут никто не держит? Губы взрослых трогают снисходительные улыбки. — Разумеется, можете. Но вам, юные господа, не трудно уделить нам несколько минут вашего драгоценного времени? Мальчик недоверчиво сопит. Эти двое, что сидят напротив, очень подозрительны. Играют в добрых дядечек, а так легко скрутили их, когда от них пытались убежать. — Мы же с самого начала пытались договориться с вами по-хорошему, но вы кинулись бежать, ребята, едва с вами заговорили, — один из собеседников, человек в сутане, разводит руками, удивляясь дикости мальчишек. – Тем не менее, верите ли вы, или нет, но у нас добрые намерения. — Мы предлагаем вам сделку, — коротко говорит второй, усатый мужчина в возрасте. — Сначала скажите, что с остальными, — огрызается в ответ мальчик и оглядывается на своего товарища, ища у него поддержки. У друга соломенные волосы до плеч, стянутые грязной тесёмкой в хвостик, и тёмные внимательные глаза. А у этого волосы короче, чуть темнее и торчат во все стороны, и выглядит он испуганным и затравленным. — Им был нужен врач, и сейчас их осматривают, — отрезает усатый. Выдерживает прямой взгляд светловолосого мальчика. Среди маленьких бродяжек есть один паренёк, высокий, крепко сбитый, он совсем не пострадал. Но слишком туп и норовист, чтобы с ним можно было вести конструктивный диалог. Дети молчат, ждут дальнейших слов. — Мы хотим предложить вам работу, а в качестве платы, помимо денег, будет еда, кров… Мужчина в строгом костюме смотрит пронзительно, и от него не укрывается, как один из детей нашаривает и сжимает руку друга в поисках поддержки. Они спрашивают одновременно: — Что мы должны будем делать? – светловолосый, холодным тоном. — Что вам от нас нужно? – запальчиво, взъерошенный мальчик. Запальчиво и слишком взволнованно. Так не пойдёт. Он улыбается в усы. — Беспрекословное подчинение приказам. – Приятно наблюдать, как вытягиваются детские лица. Правильно, сначала надо ошарашить их, напугать, поразить вплоть до отторжения и неприятия, постепенно снижая градус. – Работать будете постоянно, и днём, и ночью, если понадобится. — Что за работа такая? – зло спрашивает лохматый мальчик. — Это как-то связано с тем, что вы священник? – замечает другой, глядя на человека в сутане. Теперь черёд мужчин переглянуться между собой. — Верно, — после некоторой заминки отвечает усатый. – Сейчас я расскажу вам кое-что, о чём не знает большинство обычных людей. Идёт война. Священная война между врагами Господа нашего Бога и Ватиканом. Враг человеческий силён, как никогда. Богу нужны волонтёры. — Война… — уважительно произносит взъерошенный мальчик, словно пробуя слово на вкус. — Как я уже сказал, большинство людей об этом не знает, но именно благодаря церкви они до сих пор живут в мире и покое, и Судный День ещё не наступил. — Это опасно, — блондин не спрашивает, просто констатирует факт. — Да. Очень, — без колебаний отвечает усатый. – Но и вознаграждение соответствующее. — А что будет с остальными? – перебивает второй мальчик. Человек в сутане улыбается, перебирая бусинки чёток. Капюшон его надвинут так, что лица не видно, но эту улыбку они ощущают шестым чувством, то ли по еле слышному звуку шевеления губ, то ли по неуловимому движению воздуха вокруг его лица. — Вы нужны нам все, — отрезает усатый, и, пресекая возможные возражения со стороны детей, добавляет. — Мы не сможем прокормить всех дармоедов на свете, особенно если они в состоянии заработать себе на хлеб. — Нет, спасибо, нам это не интересно, — отзывается лохматый мальчик. – Мы как-нибудь сами. Блондин согласно кивает. Он произносит эти слова и удивляется, почему взрослые не выглядят ни расстроенными, ни разочарованными. Они словно ожидали подобный ответ. — Та светловолосая девочка, что была с вами, она не твоя сестра? – медовым голосом осведомляется священнослужитель, обращаясь к блондину. — Не-а, его, — мальчик кивает в сторону приятеля. Тот настораживается. Первым начинает второй заход усатый. Стукнув кулаком по столу для пущего эффекта, он громко вопрошает: — Думаешь, ты сумеешь её защитить, если продолжишь побираться и шляться по улицам? Мальчик шмыгает носом и с ненавистью глядит на спрашивающего. Но ничего не говорит в ответ. Буквально сегодня утром на их компанию напала шайка подростков, так же, как и они, ошивающихся у церкви. В той банде не было трогательных малышей, которым прихожане охотно кидали милостыню, и они не так ловко срезали кошельки, поэтому им приходилось тяжелее. Но они были очень завистливы, и их было больше. Брат скрипит зубами, вспоминая, как плакала его сестра, прижимая к груди изувеченную руку. Выродки, не пожалели даже девочку. Четверо старших сражались изо всех сил, и им удалось продержаться до прихода странных людей в красных одеждах, от которых врагам удалось сбежать, а обессилевшей после драки шестёрке детишек – нет. — Я думаю… — тихо и смущённо начинает мальчик, но усатый мужчина перебивает его. — Нет, не сможешь. Вас было пятеро парней, и вы все вместе не смогли защитить одну девчонку. (Пятеро — это он загнул, думает блондин. У нас самый маленький младше неё, его чуть не затоптали свои же в той драке.) Её или забьют насмерть, или помрёт от какой-нибудь болезни. — Или пойдёт по рукам, — вкрадчиво вставляет свою порцию яда священник. — Как вы смеете!.. – подскакивает на стуле мальчишка, но товарищ удерживает его на месте. — Ради Бога, ты же не первый день живёшь на свете, неужели никогда не видел уличных шлюх, мальчик? – человек в сутане качает головой, удивляясь наивности некоторых людей, и – дети готовы поклясться – снова улыбается. — Да, таких много. Когда хорошеньким девочкам надоедает голодать и холодать, они идут к тем, кто накормит и обогреет… Поначалу стыдно, но тепло и сытно. И это куда лучше, чем замёрзнуть холодной зимней ночью в подворотне, если можно переждать её в чьей-нибудь тёплой постели, верно? Так что, пока твоя сестра ещё молоденькая и хорошенькая, она будет сыта и довольна… Он замолкает, и тут же усатый, не давая мальчикам осмыслить услышанное, подхватывает: — Мы не изверги и не идиоты, чтобы бросать без подготовки детей на поле боя. Вас научат постоять за себя, из вас сделают отличных бойцов, — говорит он, как припечатывает, презрительным взглядом проходясь по синякам и кровоподтёкам на их лицах. Мальчики растерянно хлопают глазами. Решение, которое требуют от них напористые взрослые, слишком тяжёлое, слишком неподъёмное для тощих детских плеч. В комнате, освещаемой лишь маленьким зарешёченным окошком, что пристроилось под самым потолком, воцаряется тишина, и можно услышать биение собственного сердца. Светловолосый наклоняется к уху друга и что-то почти беззвучно шепчет ему. Тот испуганно вздрагивает, оборачивается, слабо кивает в ответ. — Мы должны сказать вам о своём решении прямо сейчас? – спрашивает он с несчастным видом. Даже усатый мужчина не может сдержать улыбку. — Разумеется, нет, — ворчливо отвечает он. — Нет-нет-нет, — шелестит священнослужитель, — как можно решать всё за товарищей! Поговорите с ними, взвесьте все «за и «против», хорошенько всё обдумайте. Мы предлагаем вам опасное дело, согласится тут не каждый. Вас никто не торопит. — Мы… теперь можем идти? – с нажимом спрашивает блондин. – …к ребятам? — Идите, — отвечает, как рубит, усатый. – Вас проводят. Дети встают, настороженно поглядывая то на взрослых, то на охранников у дверей, ожидая любой подлянки. Но священник машет Воронам: — Проводите наших юных друзей к их приятелям во врачебные палаты. – И, обращаясь непосредственно к детям. – Но на вашем месте я бы долго не тянул с ответом. Уже осень, а скоро и холода… Фраза, невинная по сути, произнесена таким тоном, что обладателю хорошенькой белокурой сестрёнки сразу же вспоминаются слова о «холодной зимней ночи» и «чужой тёплой постели». Да, он видел их немало, уличных шлюх разных мастей. Молодые ещё симпатичные, свежие, хоть и щеголяют синяками, которыми награждают их любовники и грубые клиенты. А чем дальше, тем всё более страшными они становятся: раскисшие губы, отвисшие щёки, дряблое тело – как будто бесчисленные мужчины выпивают из них все жизненные силы и молодость. И представить себе сестру в таком виде, и думать, что виноват будет лишь он, который не смог её накормить, дать ей крышу над головой… Он поджимает губы, яростно мотает головой и быстро идёт к дверям, худенький взъерошенный ребёнок, брат девочки, у которой никогда не будет счастливой жизни. — Эй, постой, — окликает усатый мужчина, и оба мальчика оборачиваются. Но он обращается непосредственно к блондину: — Как зовут? — Говард Линк, — отвечает светловолосый и выходит прочь. — А меня… — начинает другой мальчик, но мужчина перебивает его: — Твоё имя я не спрашивал. Сконфуженный ребёнок краснеет, опускает голову и выходит вслед за своим товарищем. Человек в сутане издаёт тихий довольный смешок. — Что, приглянулся паренёк, а, Малькольм? — Как будто ты не за этим меня звал с собой, — раздражённо отзывается его собеседник, вытирая со лба пот батистовым платком. — У детишек неплохой потенциал, согласись. Себе бери этого Линка, после предварительной подготовки, разумеется, а остальных я заберу к Воронам. Нам нужна свежая кровь, пусть и с улиц. Дворняжки крепче породистых собак, забавно, правда? Левелье морщится, сравнение детей с животными ему претит. — Сколько жизней будет сложено во славу Господа, — раздаётся у него под ухом тихий шёпот. Их лишили настоящих имён, заменив нелепыми прозвищами. Муштровали, заставляли заниматься изматывающими тренировками, отправляли на опасные задания, а в конце концов подвергли чудовищному эксперименту, внедрив в человеческие тела тёмную материю и лишив их, по сути, права именоваться людьми. Но они же знали, на что идут, они были в курсе, что есть на свете нечто куда более худшее, чем их нынешняя жизнь. Их никто не обманывал, и, как ни крути, получается, что во всех своих бедах виноваты они сами. Но откуда же тогда у Линка чувство, что ребят обманули и предали?