мы погибнем несчастливыми

Это был обычный вечер. Один из тех, когда Курфейрак делится с друзьями своими футуристическими идеями, Жан Прувер пишет очередное любовное послание, а Грантэр с лицом мудреца рассуждает о жизни и всех её несправедливостях. Однако же, рассуждения его всё время сводятся к одному и тому же – вино перестало спасать от тоски, а нежные прикосновения молодых девушек не заставляют его сердце трепетать так, как раньше. В эти моменты Комбеферр сочувственно опускает свою ладонь на плечо успевшему захмелеть товарищу и советует пересмотреть взгляды на жизнь. Грантэр всегда смеётся и говорит, что его мир рушится ежедневно, и ничто не может остановить этот процесс. Анжольрас старается не вслушиваться в посторонние разговоры и, конечно же, он в них не участвует. Устроившись в кресле у окна, лидер студенческой организации составляет план завтрашнего собрания или же решает, кто отправится на переговоры с возможными соратниками. За делами «молодой бог», как прозвали своего идейного вдохновителя «Друзья Азбуки», не замечает «самой сути» людей, вверивших в его руки свои души. Он так далёк от всего, что касается простых человеческих слабостей. Кажется, Анжольрасу совершенно несвойственен страх, упадок сил или всепоглощающая страсть. В его глазах горит холодный огонь, голос всегда воодушевлён; он тот, кому все эти люди готовы всецело доверить свои судьбы, но так же тот, кто не способен разделить их радости и печали. Человек, поглощённый идеей не может позволить себе спуститься на землю ни на одну минуту. Его мысли выше жизни, выше смерти, выше всех материй этого мира. Грантэр смотрит на своего лидера полными печали глазами. Он хотел бы изменить ход вещей, перевернуть мир жреца революции с ног на голову. Но вместо этого молодой художник ставит перед собой бутылку дешёвого кабачного вина и пытается забыться. Его мысли здесь, так близко, в этой полутёмной комнате, лавируют между тенями студентов – заговорщиков. Но вместе с тем Грантэр метит выше, чем Анжольрас – он мечтает о простом человеческом счастье, которому, увы, никогда не стать реальностью. Что делает человек, если не видит никакого шанса на успех? Он насмехается над своими неудачами и пытается превратить боль в силу. Зачем? Больше ничего не осталось, больше не за что цепляться. Именно этот путь избирает для себя ни во что не верящий член клуба «Друзей Азбуки». Как иначе? Он с самого рождения смеётся над миром, в этом вся его суть. Сегодня Анжольрас словоохотлив, как никогда. Он говорит о вечности, о Франции, о людях и полной свободе личности. В его речи так много юношеской горячности, так много громких слов и порывистых жестов. Задний зал кафе «Мюзен» затихает; никто не прерывает торжественное объявление о заключении союза с рабочей партией даже вздохом. В этот знаменательный момент кажется, что весь мир обратился в слух. Даже шум улицы Парижа смолкает, отступает перед величием молодого революционера. Он заканчивает свою речь и садится на излюбленное место, тем самым объявляя об официальном окончании сегодняшнего собрания. Тут же возобновляется всяческое движение – улица вновь шумит, стулья двигаются, люди разговаривают. Анжольрас никогда не думал о том, что мыслит ограниченно; наоборот, его идеи обращены в будущее, и они абсолютно безграничны. Нет, этого молодого человека совершенно не волнуют человеческие печали и радости. - Сегодня я встретил такую мадмуазель! – с присущим ему бахвальством сообщает Грантэр таким громким шёпотом, что отзвук его грубого голоса доходит до самого «златовласого бога» - Она, смею утверждать, понравилась бы даже Анжольрасу. Комбеферр и Курфейрак, единственные люди, способные выдерживать главного, и, к счастью, единственного балагура «Друзей Азбуки» в течение длительного промежутка времени, переглядываются и молча пожимают плечами. Молодой художник нередко поддевает своего лидера, и делает это поистине мастерски, но каждый раз студенты слышат в голосе товарища что-то невообразимо печальное. - Будь добр, объяснись. – отзывается со своего места Анжольрас. Единственное, что волнует его так же сильно, как революция – собственная честь, поэтому реакция и не заставила себя долго ждать. «Уцепившись» за слова, брошенные ненавистным Грантэром, молодой человек тем самым втянул себя в неминуемую словесную дуэль. Ни для кого не секрет, что жрец революции испытывает крайнюю неприязнь к художнику–цинику, но благоразумно молчит до того момента, пока упомянутый выше юноша не сделает выпад в его сторону. - Твоё сердце отдано революции, и ни одна гризетка на моей памяти не сумела отвоевать ни единой частички у великой Патрии. – посмеиваясь, отвечает Грантэр. Он поднимает полупустой стакан и салютует своему богу. С некоторой жалостью смотрит на него Курфейрак, в то время как Комбеферр тихо просит ничего не говорить. Они, конечно же, знают и слепоту Анжольраса, и «особое отношение» к нему Грантэра. Знают также то, что после очередного столкновения последний напьётся и отправится на поиски приключений. - Ты забываешься. – немедленно отвечает лидер свободомыслящих студентов. Он поднимается со своего места и подходит к столу, за которым сидит его оппонент. Анжольрас действительно бывает жесток, но позвольте, кто вычислил бы тайное обожание за стеной чёрного юмора? Пожалуй, лишь тот, кто будет искать. - Стоит обратить свой божественный взор на одну из них. – покачав головой, советует Грантэр. Все надежды Комбеферра и Курфейрака рушатся в одночасье после этой невпопад сказанной фразы – их лидер воспринимает её слишком серьёзно. - Ты, Грантэр, личность совершенно безответственная. – опершись кулаками об стол, сообщает Анжольрас. В полутьме помещения его лицо выглядит ещё более грозным и решительным, чем обычно. Кажется, что этот человек вовсе не умеет улыбаться, что он так далёк от жизни. – Помнишь, я отправил тебя к Менской заставе? Вместо того, чтобы сподвигнуть рабочих к сотрудничеству, ты играл с ними в домино. Наши дела тебя не волнуют, ты потешаешься над революцией и лично надо мной. Одному Богу известно, с какой целью ты приходишь в Мюзен. В Париже много злачных заведений, господин художник, но раз уж ты решил, что мы достойны твоего общества больше остальных, будь добр – не мешай! –он обращается непосредственно к своему оппоненту, смотрит ему прямо в глаза. Подобного рода контакт – явление в крайней степени редкое, потому Грантэр и не сразу находит, что ответить. Он привык к пренебрежению, привык к молчанию – в такие моменты он позволяет себе любоваться своим божеством. - Аполлон, по… - усмехаясь, начинает художник. И снова ошибка. - Не называй меня так! – Анжольрас ударяет кулаком по поверхности стола, и голос его уже не кажется спокойным. Человек, сетующий на социальное неравенство, не может позволить другим называть себя богом. Он поразительно слеп для юноши своего ума и положения. Как можно не видеть очевидного? Как можно не замечать всех этих восхищённых взглядов? Как можно ими не упиваться? Грантэр долгое время считал детскую наивность своего лидера хитроумной игрой, но со временем убедился в том, что Анжольрас действительно не видит собственного величия. Цель, эта треклятая великая цель, перекрыла собой целый мир, состоящий из света и тени, из тонов и полутонов. – Ты сидишь за этим столом каждый вечер на протяжении полугода и пьёшь, позоришь наше общество и самого себя! В чём твоя общественная полезность? Повторюсь по поводу Менской заставы, и это, к моему сожалению, не единственный случай. Все твои высказывания сводятся к обсуждению ночных грязных похождений и смеху надо мной. Смейся, сколько угодно, но не смей смешивать моё имя с грязью. Будь добр, имей уважение. – Анжольрас прерывается только для того, чтобы набрать в рот воздуха и немедленно продолжить. Он редко обращает внимание на балагура, заполняющего своими глупыми представлениями антракты между обсуждениями серьёзных вопросов. Сегодня же тот самый день, когда Грантэр перешёл черту. Он всё чаще бывает неосторожен в высказываниях. - Я никогда… - вместо свойственного ему сарказма, отвечает художник. Никогда этот человек не признается в том, что подобные препирательства как раз и рушат его хрупкий мир. Никогда не скажет, что мир заключается в человеке. Никогда не откроен Анжольрасу глаза на наполненную красками действительность, потому что нет никакого шанса привести его в чувство. Холодные синие глаза светятся мечтой, жизнь в этом юноше бурлит, но вся активность и весь энтузиазм уходят на развитие идеи всеобщего равенства и благосостояния. Однако любил бы Грантэр своего бога в любом другом случае? Любил бы так же бескорыстно и чисто, если бы златовласый Аполлон был обычным человеком? Любить было бы проще, но каким могло быть это чувство? - Ты не веришь в нас. Зачем же ты здесь появляешься? Ты ведь вообще ни во что не веришь! – горько усмехается Анжольрас. Он не в состоянии смириться с тем, что кто-то из его компании не разделяет общих интересов, не видит никакого смысла в революционной деятельности, не стремится восстановить справедливость. Он не ненавидит Грантэра как человека – он просто не замечает его. Единственное, что заставляет лидера «Друзей Азбуки» возвращаться к этому столику и проводить подобного рода лекции – непринятие образа жизни и мысли некогда талантливого художника. В остальном же «Аполлону» он абсолютно безразличен. - Я верю в тебя, Анжольрас. – объявляет Грантэр, наконец подняв голову и взглянув в глаза своему лидеру. И прежде, чем объект такого пламенного восхищения успевает исторгнуть очередную тираду, Курфейрак поднимается со своего места и уводит его в другой конец зала. *** Один за другим члены клуба «Друзей Азбуки» расходятся по своим делам, и задний зал кафе «Мюзен» постепенно пустеет. Полутёмное помещение становится безмолвным с уходом всех этих людей. Никто не гудит, не смеётся и не обсуждает своих грандиозных планов на будущее. Лишь Анжольрас всё так же сидит в своём кресле с кипой бумаг на коленях и негромко дублирует собственные мысли. Последним сегодня уходит Комбеферр; он кидает прощальный сочувственный взгляд в дальний угол помещения и скрывается за деревянной дверью. Так наступает абсолютная тишина – слышатся лишь отголоски жизни парижской улицы. Грантэр не двигается с места, когда Курфейрак предлагает ему свою компанию на текущий вечер, он не двигается с места и когда «Мюзен» покидает последний человек. Перед ним всё так же стоит почти не початая бутылка красного вина, а различного рода ненужные мысли всё так же не позволяют отключиться. Так много раз он прощал Анжольрасу грубость, импульсивность и невнимательность, так много раз искал оправдание в его беспросветной житейской глупости. Это кажется естественным, правильным – продолжать. Что именно? Грантэр уже не может отделаться от чувства собственной зависимости. Когда-то он поверил в этого бога, а позже убедился в том, что пойдёт за ним и на смерть, и к победе. Нет смысла в революции, в громких витиеватых фразах, выкрикнутых на центральной парижской площади, но смысл есть в человеке. Грантэр верит в величие личности, потому что именно личность, а не идея, имеет тенденцию одерживать победу. Из безусловного лидера Анжольрас превратился в предмет личного восхищения, и незаметно для себя невнимательный к подлинным чувствам художник оказался пленён новыми ощущениями. Тихий шёпот белокурого бога нарушает естественную вечернюю тишину. Его лицо сейчас более чем всегда кажется выточенным из камня. Тусклый свет закоптелой керосиновой лампы освещает идеальный греческий профиль и золотые кудри. Как им можно не восхищаться? Однако же, впервые в жизни Грантэр уверен, что полюбил без физиологической подоплёки, без слепого желания немедленно завладеть объектом своего влечения. Он полюбил, полюбил человека, не его идею и не его тело, но то, что скрывается тщательнее всего остального. Несгибаемый характер воина, самодостаточность, интеллигентность, величие истинного лидера и до боли отвратительную душевную чистоту. Несостоявшийся художник ловит каждое движение губ своего бога, вслушивается в негромкие слова и невольно усмехается. О чём ещё может говорить сам с собой Анжольрас? Пожалуй, только о революции. И это очень печально. Грантэр поднимается со стула и направляется к королевскому трону. Какое только прозвище не успел получить лидер «Друзей Азбуки» за долгие месяцы существования этой организации! Все эти люди совершенно разные, но разделяют одну идею. Они верят в революцию меньше, чем в своего вождя. Для человека, который крадётся сейчас к единственному занятому в зале креслу он – весь мир. - Кого ты любишь, Анжольрас? – грубый голос Грантэра разбивает хрупкое таинство вечера на тысячи острых осколков. Нарушитель спокойствия встаёт за спинкой кресла и опускает на неё руки. Длинные смуглые пальцы едва касаются светлых кудрей, как будто разбросанных по лиловой обивочной ткани, и это уже кажется непозволительной роскошью. Впервые чувство художника–циника так целомудренно. - Францию. – без запинки отвечает революционер. Он не обращал внимания на сидящего в дальнем углу зала наблюдателя, как не замечает ничего прямо перед своим носом. Другими словами, начало этого диалога для продумывающего каждый свой ход лидера – большая неожиданность. – Её великий народ и не менее великое наследие. – немедленно добавляет юноша, не отвлекаясь от своих записей. - Кого ты любишь, Анжольрас? – Грантэр выделает голосом первое слово, тем самым недвусмысленно давая понять, какой ответ хочет получить. Он усмехается, как и всегда. - Повторяю, я вверил всего себя во служение свободной Фра… - поясняет Анжольрас. Он не любит, когда ему задают подобные вопросы, и особенно не любит, когда их задаёт Грантэр. Извечное желание этого человека засмеять лидера революционной организации выше всяческого понимания. Сегодня он особенно невежлив – перебивает своего собеседника на полуслове. - Иными словами, ты никого не любишь. – хмыкает художник. В его голосе скользит та самая непередаваемая нотка безграничной грусти, тщательно прикрытая сарказмом. Грантэр смеётся сам над собой и над своими неудачами. Без преувеличений он считает себя человеком совершенно бездарным, не заслужившим ни признания, ни, тем более, любви бога. Но и отказаться от его холодного света он не в состоянии. - В моей жизни нет места плотским утехам, если ты об этом. – сообщает ранее известный факт Анжольрас. Он всё ещё отказывает своему собеседнику в удовольствии встретиться лицом к лицу, тем самым делая ему большую услугу. - А душевной близости? – всё так же усмехаясь, спрашивает Грантэр. Он заранее знает, какой получит ответ, как знает и то, что этот человек никогда не почувствует ничего. Слишком много того, что «над» простыми чувствами и «впереди» них. Слишком много важного и неотложного. Анжольрас всего лишь жертвует тем, что считает менее важным. - Скорее идейной. – подумав, отвечает молодой революционер. Он не понимает, с какой целью затеян этот разговор и не уверен, что хочет его продолжать. Грантэр – человек, не заслуживший к себе никакого уважения, не ставший настоящей личностью. Анжольрас надеялся наставить его, некогда талантливого художника, на истинный путь, привить ему правильную идею. В нём есть что-то. По крайней мере, чувство справедливости. Когда-то именно это заставило лидера «Друзей Азбуки» принять в свою компанию такого ненадёжного человека и до сих пор это спасает его от изгнания из рядов свободомыслящих студентов. Анжольрас готов терпеть насмешки, молчать в ответ на выпады, лишь бы это в конечном итоге принесло свои плоды. Чем дальше, тем больше он сомневается в том, что из Грантэра может получиться хоть что-то. Извечный раздражитель морщится, его руки непроизвольно крепче сжимают спинку кресла и цепляют жёсткие светлые локоны. В чём же дело? Это кажется так просто и одновременно с тем невероятно сложно. Нет никакой надежды, она рассыпалась на мелкие кусочки почти в самом начале истории. Нет веры хоть во что-нибудь, кроме этого человека. Грантэр привык к своей беспомощности, но не привык к полноценной зависимости от другой души. Не привык ненавидеть, проклинать, любить и желать одновременно. Но он просто человек, в то время как его лидер – бог. В этом нет сомнения. - Я люблю тебя, Анжольрас. – хрипит художник после минутного промедления. Революционер в кресле наконец откладывает свои бумаги, но не поворачивается и не встаёт. Он слишком далёк от того, чтобы принять эти слова за действительность, чтобы понять тот смысл, который вложил в них Грантэр. Он никогда не признает своей власти над чужой душой, никогда не поверит, что способен стать миром для кого-то. Особенно если речь идёт об отпетом пьянице. - Ты пьян, Грантэр. Иди проспись, не позорь себя. – холодно советует Анжольрас. Он совершенно не настроен шутить или ломать комедию. Пьяные речи этого человека обычно заканчиваются тем, что его нужно сопровождать до самой кровати. Делать этот жест доброй воли у революционера–идеалиста нет никакого желания. - Моя бутылка полна, ты можешь проверить. – фыркнув, отчитывается Грантэр. По неизвестной причине ему хочется, чтобы Анжольрас поверил и наконец-то принял очевидный для всех факт. Ненависть, эта плохо скрываемая и жгучая ненависть не денется никуда, но быть может, появится хоть что-то присущее человеку. - Значит, ты не понимаешь, о чём говоришь. – уже менее уверенно, но всё так же холодно говорит лидер «Друзей Азбуки» - Любить можно лишь человека, чьи идейные искания разделяешь. Он продолжает гнуть свою линию несмотря ни на что. Анжольрас неизменен, это стоило понять в самом начале. Тогда, когда он был всего лишь лидером, человеком с сильной волей, примером для подражания. Тогда, когда происходило становление культа личности, когда он, Грантэр, погружался в собственные мечтания и позволял себе представлять идеального греческого бога, в порыве страсти стонущего его имя. Тогда был шанс избавиться от возникающего чувства, забыться в объятиях красавицы, отказаться от всего настоящего, что ещё живо. - Любят человека, Анжольрас. – смеётся Грантэр. Хотел бы он поставить точку, хотел бы немедленно уйти отсюда и оставить всё на этом самом месте. Хотел бы, но он продолжает говорить. – Человека, вне зависимости от его идейных исканий, за один его образ, за его величие, за свет в его глазах, который озаряет твой мир. В состоянии твоя Патрия отдать хоть что-нибудь? Она готова принять твою жизнь, конечно! – смех становится ядовитым, художник в свойственной ему манере высмеивает все идеалы своего бога. Нет того горького чувства разочарования, ведь Грантэр не ждал взаимности. Тогда к чему же этот разговор? Именно сейчас это нужно, пока ещё есть время хоть на что-то. Потому что потом будет революция, и ни единого шанса выжить. Несмотря на все уговоры отказаться от пособничества товарищам идеалистам, Грантэр не отступит и не отпустит Анжольраса на смерть одного. Умереть не за идею, а за человека – вот его смысл. Потому что с потерей этого солнца пропадёт всякая радость. – Принятие чужих идейных исканий порождает единство мысли, солидарность, а любовь порождает трепет и сияние чужой души. Я люблю тебя, Анжольрас, но не за твоё желание убиться ради Франции. Твоя чистая кровь не нужна улицам Парижа, она не спасёт никого. – художник отходит от кресла к столу и опирается об него боком. Чем дальше от беды, тем лучше. – Тобой ведь нельзя не восхищаться! Ты бог, ты чужой в ряду нас, простых смертных. Как ты можешь говорить о равенстве, когда кто-то свыше создал тебя для того, чтобы люди тебе поклонялись? – усмешка получается не ядовитой, а истинно грустной. Грантэр готов спорить на что угодно, что никто не видит Анжольраса таким, каким видит его он. Для «Друзей Азбуки» это человек, который поведёт их встречать рассвет республики, но не человек, ради которого стоит жить. Несколько растерянный революционер поднимается со своего места и подходит к облюбованному художником столу. Ни разу в жизни он не слышал таких слов, не знал, что Грантэр способен на что-то подобное. Не знал, что этот человек может подчиниться хоть чему-то. Воспринимаются ли эти слова теперь как злая шутка? Пожалуй, нет. Анжольрас пережил ту пятиминутную стадию, когда счёл этот разговор попыткой отыграться на неопытности «непоколебимого лидера». Но он всё так же не чувствует ничего. Ничто внутри не отзывается на слова грубого художника хоть каким-нибудь тихим звуком. - Но ты холоден, как мрамор. – Грантэр позволяет себе посмотреть на своё божество. Он проводит грубой ладонью по острой скуле и чувствует под рукой напряжённые мышцы. Не привыкший к подобного рода контактам юноша спешно отходит назад и возвращается к окну. – Идеальный по своей структуре и форме, но неживой. Это печально. - Проспись, Грантэр. – всё тем же тоном далёкого и недоступного лидера советует Анжольрас. – Не говори того, о чём будешь жалеть на трезвую голову. – он говорит так всегда, когда переносить пьяного дебошира оказывается невозможно. В такие моменты всегда сдержанный лидер становится раздражённым, он не скрывает своей неприязни к человеку, упавшему так низко. Этот молодой идеалист до сих пор не может понять, что не все люди такие, как Комбеферр и Курфейрак. Не все разделяют его взгляды. - Я буду жалеть только о том, что свет моей жизни исходит от мраморной статуи греческого бога. – подытоживает Грантэр. Он жалеет об этом, но лишь в те моменты, когда отчаяние охватывает всю его натуру целиком. Тогда он покупает ещё одну бутылку и запирается в своей маленькой невзрачной комнате. Но даже вино уже не спасает от тоски, потому что любовь к бесконечно далёкому богу вытесняет все банальные нужды и сторонние мысли. Не спасают и красавицы–гризетки, которые тают от одного ласкового слова. Они так далеки от идеала. От его точёного тела цвета слоновой кости, его идеального профиля, его глубоких всегда холодных синих глаз и вьющихся светлых волос. Как непреодолимо сильно желание зарыться в них носом, почувствовать любимый запах так близко, понять, что это реально. Нет, эти девушки не в состоянии заменить Анжольраса, этого чистого и ещё такого наивно-молодого юношу. Грантэр отходит к двери, ждёт ответа несколько мгновений, но, не получив его, немедленно уходит. На улице его встречает холодный мартовский дождь. *** Вечерние собрания «Друзей Азбуки» проходили так же, как обычно на протяжении всего последующего месяца. Грантэр напивался до беспамятства, критиковал идеи Анжольраса, тайно восхищался им и трясущейся рукой очерчивал его силуэт на поверхности стола. К этому моменту не осталось ничего, что имело бы право считаться надеждой – этот обман, если он и существовал в самом начале, растворился в вине. Мужские подвиги, порой даже придуманные, освещались отчаявшимся художником каждый вечер, и делалось это без какой-либо подоплёки. Ожидать реакции от Анжольраса бесполезно – Грантэр успел понять, что его божеству чужды человеческие слабости. Пожалуй, бахвальство нужно этому человеку для того, чтобы не потерять остатки уважения к самому себе. Каждый вечер он проводил в зале кафе «Мюзен» до самого его закрытия наедине с бутылкой вина или абсента, в то время как Анжольрас убегал первым по окончании собрания. Он бродил по оживлённым улицам Парижа и думал. Думал обо всём, в первую очередь о жизни и её глубинном смысле. Непоколебимая вера в революцию не пропала, как не пропало и пренебрежение к тому, что Грантэр окрестил любовью. Проблема же заключалась в том, что Анжольрас впервые в жизни признал свою ошибку – он не смог понять человека. Для фатального идеалиста оправдать собственный промах оказалось сложнее, чем простить оплошность любого из друзей. На самом деле, Грантэр всё так же оставался бесполезным, но что-то изменилось. Невольно Анжольрас обходил его столик стороной, не цеплялся лишний раз, не призывал его к какой-либо деятельности. В редких взглядах лидера по адресу вечно пьяного художника скользило нечто наподобие холодного сочувствия и полного непонимания. С того вечера месяц назад Анжольрас не мог отделаться от сомнений о полноте собственных знаний о мире. Ранее не разделявший любовь и солидарность, он неожиданно для себя заключил, что два этих чувства не могут быть идентичны. Не могут они и относиться к одному объекту, не могут одинаково считаться чувствами общественного характера. Любовь, которую Анжольрас разделял на плотские утехи и верность родине, являла собой нечто личное, сокровенное и труднодоступное. Со слов Грантэра можно было понять, что это чувство имеет поистине сложную структуру, а значит, такое грубое разделение не имеет право считаться полным. Он говорил, что любят человека, в то время как Анжольрас уверен – он влюблён в родину и готов отдать за неё свою жизнь. Разве не серьёзность намерений является мерилом истинности чувства? Солидарность же оказалась тем самым объединяющим фактором для «Друзей Азбуки». Невольно неопытный лидер сравнивал взгляды Курфейрака и Грантэра, обращённые к себе, и приходил к совершенно ошеломляющим выводам. Да, существует определённая грань, но она так тонка и непонятна… Некоторого рода любознательность толкала Анжольраса к крайности, и весь месяц после признания художника ему приходилось бороться с собственным желанием дополнить свою картину мира очередным знанием. Вечером двадцать седьмого апреля все делегаты «Друзей Азбуки» отчитываются о проделанной в других клубах работе. Курфейрак, Прувер и Комбеферр хвалятся своими успехами и заверяют Анжольраса в абсолютной солидарности фактически вверенных в их руки революционных образований. Лидер, укрывшийся в тени, коротко кивает головой в ответ на все громкие слова своих друзей. Их исчерпывающие отчёты не оставляют возможности задавать какие-либо вопросы, потому, поблагодарив активистов за проделанную работу, «молодой бог» выходит из укромного места и встаёт на маленькую табуретку. Анжольрас на голову выше большинства своих соратников, но этот импровизированный постамент делает его по-настоящему великим в глазах «простых смертных». Светловолосый юноша до сих пор не понял, что все эти люди видят в нём живое знамя свободы, предвестника уходящей эпохи угнетений. Он не принял того, что одинокий пьяница, сидящий в дальнем углу за пыльным столом считает его своим богом и истинным смыслом жизни. Он не поверил в то, что кто-то способен отдать свою жизнь за человека, а не за идею. Грантэр цедит абсент с самого начала собрания. Один взгляд на него даёт «Друзьям Азбуки» понять – сегодня циничный художник особенно печален. Молодой человек испытывает некоторое подобие зависти к своим друзьям, способным сделать хоть что-то. В это же время он, как некогда заметил Анжольрас, пользы вовсе не приносит. Для этого божества всё в мире измеряется именно пользой, поэтому Грантэр никогда не сможет отвоевать ни единой частички его сердца. Так в чём же, казалось бы, проблема? Почему не стать тем, кем Аполлон сможет действительно гордиться? Что-то всегда мешает взять себя в руки, и это «что-то» - самая что ни на есть банальная слабость характера. Нет никакой веры в собственные силы, нет необходимой уверенности в себе. Где-то на уровне подсознания Грантэр понимает, что Анжольрас никогда не сможет полюбить его, потому что божественно прекрасное небо и грязная земля несовместимы друг с другом. Принятие собственного бессилия совсем не придаёт сил для дальнейшей борьбы. Как раз напротив, отдав всего себя на растерзание сладостным мечтам, художник не предпринимает никаких попыток добиться ответа на свои чувства. Аполлон истинно предан революции, он влюблён в саму идею справедливости, в то время как Грантэр готов предложить всего лишь свою жалкую душонку и крайне непривлекательное тело. В тех мечтаниях, что тянут несчастного пьяницу всё дальше вниз, в темноту безысходности, Анжольрас готов пожертвовать своими идеалами ради человека. В тех мечтаниях божество шепчет имя любимого человека, и его голос срывается на последней согласной «р», а губы расплываются в искренней улыбке. В тех мечтаниях нет страха смерти, нет выбора между свободой и любовью, важна лишь свобода любить. Анжольрас так же пламенно влюблён в Грантэра, как наяву влюблён в революцию. Но как смеет бесполезный человек даже мечтать о подобном счастье? Он обречён сидеть в этом зале и слушать воодушевляющие речи своего идеала. Он обречён на смерть и сознательно отдаёт себя в её холодные белые руки, потому что без этого голоса, без этих блестящих синих глаз и жёстких золотых кудрей его жизнь не имеет никакого смысла. Он понимает, что ничто уже не будет иначе, а его удел доживать отпущенное время. Как и Анжольрас, Грантэр готовит себя к смерти. Что-то всё-таки роднит этих абсолютно разных людей, связывает их судьбы невидимой нитью. - Грантэр, прекрати пить. – повелевает лидер «Друзей Азбуки» со своей табуретки. Художник усмехается и поднимает мутный стеклянный стакан до уровня глаз. - Как прикажешь, Аполлон. – отвечает он насмешливо, как всегда. Этот человек не учится, да он и не хочет учиться. Единственная радость в его жизни – эти отсветы далёкого солнца по имени Анжольрас. Грантэр знает, чем обходятся подобного рода выходки. Светловолосый лидер спускается с постамента и медленно, с присущим только ему чувством собственного достоинства, подходит к ненавистному столику. Он не терпит поклонения к себе, не терпит какого-либо проявления социального неравенства, потому художник дорого платит за своё неприкрытое восхищение. В лице Анжольраса бессменно читается отвращение к упавшему так низко человеку, и даже обращения к нему даются чистому морально и физически юноше крайне тяжело. Но сегодня он не подходит, не отзывается даже словом в адрес нарушителя собственного спокойствия. Комбеферр в очередной раз просит не поддаваться на провокации, на что Анжольрас отвечает: «Это не имеет значения». *** Грантэр не покидает своего места до самого окончания собрания. «Друзья Азбуки» дружно вываливаются из зала, оставляя его наедине с собственными мыслями. Привыкший к вечерам в отнюдь не гордом одиночестве, молодой человек подтягивает к себе бутылку абсента, отставленную ранее по первому требованию Аполлона. Сейчас, стоит полагать, можно нарушить данное обещание, потому что его светлые глаза не способны увидеть этот момент. Художник склоняет горлышко над пустым стаканом, но ёмкость успевает заполниться лишь до половины – сильная рука перехватывает бутылку и ставит её обратно на стол. Грантэр поднимает глаза и невольно усмехается – над ним стоит именно Анжольрас. Он брезгливо обводит взглядом место обитания самого бесполезного своего соратника и отвечает отказом на безмолвное предложение присесть. - В чём смысл любви, Грантэр? – спрашивает безукоризненный лидер. В его облике нет ничего, что выдавало бы хоть малейшее смятение и ничего, что помогло бы художнику понять, откуда взялся этот вопрос. Юноша не выглядит нимало смущённым, говоря о личном, как будто он учёный, и чувства – предмет его непосредственного изучения. - Как же ты умён, Анжольрас, и как поразительно бесчувственен! – посмеивается Грантэр, разглядывая свой стакан. Поднять голову и посмотреть на этого гостя с небес повторно кажется непозволительной роскошью, к тому же он знает, что может в очередной раз исторгнуть никому ненужное признание. – В любви нет смысла. По крайней мере, такого, как в преклонении твоей великой Патрии. Любовь – это чувство, лишённое обоснований и причин, лишённое какой-либо конечной цели, поэтому твои вопросы совершенно неуместны. Анжольрас испытующе смотрит на человека, который готов отдать всё на свете за минуту беспросветного счастья рядом. Он знает лишь то, что Грантэр по какой-то причине имеет на него виды, и это знание, помимо очевидного физического отторжения, являет собой некоторый интерес. Ни единого мгновения Анжольрас не сомневается в том, что подобного рода отношения его нисколько не прельщают, но отказать себе в желании узнать что-то новое он просто не в состоянии. Это, и только это служит причиной того, что объект поистине собачей верности сейчас мучает её субъекта. - Тогда расскажи, как она функционирует. – просит он. В холодных голубых глазах лидера лишь на одно мгновение зажигается искра, но по его прошествии всё затихает. Чувство, каким бы оно ни было в этот момент, капитулирует. Светловолосый юноша ловит на себе насмешливо-снисходительный взгляд учёного Грантэра и невольно понимает, что перешёл черту собственной осведомлённости. Этот безыдейный человек при желании может поймать неопытного и совершенно не смыслящего ничего в чувствах мальчишку на любой фразе, тем самым нравственно опускаясь ещё ниже, но заставляя краснеть и своего лидера. - Ты хочешь узнать о том, как функционирует конкретно моя любовь? О чувствах других людей я не имею ни малейшего понятия. – отвечает Грантэр, одновременно радуясь выпавшей так внезапно возможности добиться внимания своего божества и страшась сболтнуть лишнего. Чувство собственной беспомощности одинаково тяготит и мудреца, и глупца. Анжольрас благоразумно не относит себя ни к одной из упомянутых выше категорий, но и он не может оставаться безучастным постоянно. Все его мысли об истинной свободе, он – жрец революции, её гонец в великую Францию. Не может быть того, чтобы этот человек ничего не чувствовал. Безучастность к повседневности ещё не говорит об отсутствии эмоций как таковых. Сбежав от родителей, Анжольрас остался в мире совершенно один, и задний зал кафе «Мюзен» смог стать для него тем единственным тёплым местом в этом мире несправедливости. «Друзья Азбуки» явили собой всё, что нужно человеку идеи, они стали настоящей семьёй. К каждому из них жрец революции по-своему привязан, хоть и говорит о том, что привязанностям в его жизни места нет. Он понимает, что все эти люди, вероятно, сложат свои головы вместе с ним, но оправдывает эту жертву великой целью. Революция восторжествует! Франция восстанет и будет воевать за свою свободу! Вот только те, кто начинал этот путь в непроглядной темноте ночи, не увидят плодов своей деятельности. Смерть была принята этим молодым человеком как должное, всего лишь. Но это не говорит о том, что Анжольрас вовсе не способен чувствовать жизнь. То, что находится вне его компетенции, а это, конечно же, именно общественные слабости, становится тяжело для восприятия. Красавец-Аполлон целомудренно краснеет, когда его друзья говорят об объятьях девушек и собственных к ним пламенных чувствах. Он никогда не знал ничего подобного – все его силы и эмоции отданы во служение великой Патрии. Признание же Грантэра отнеслось именно к нему, Анжольрасу, тем самым из обычной темы для обсуждения превратившись в нечто личное. Ответных чувств не возникло, конечно же, но появилось что-то вроде желания докопаться до причины. - Будь добр. – ненавязчиво отозвался молодой лидер будущего восстания, неловко оглядывая свои сапоги. - Моя любовь к тебе – это смысл жизни. – честно отвечает Грантэр и тут же жестом останавливает Анжольраса, готового озвучить своё мнение на этот счёт. Он поднимается со своего места и присаживается теперь уже на стол. – Я прихожу сюда каждый день, чтобы поймать твой воодушевлённый взгляд, запомнить очередную глупую проповедь, – художник в очередной раз просит своего лидера не протестовать – почувствовать себя живым хоть на какое-то мгновение. Я понимаю, что твоя проклятая революция погубит нас обоих, и сознательно иду на этот шаг. Ты умрёшь – я умру вместе с тобой. Есть смысл умирать за человека, поверь мне. Как ты влюблён в саму идею свободы, я влюблён в тебя, и готов заплатить за это чувство огромную плату. – в третий раз Грантэр взмахивает рукой, и Анжольрас замолкает. Он хочет упомянуть о том, что ни один человек не стоит жизни другого, что все люди свободны и равны. – Мои чувства не имеют под собой никакого подтекста, ну, физического, например. Впервые в жизни я чувствую, что нет никакого желания использовать, но безгранично желание отдавать. Поверь, я никогда не буду принуждать тебя ни к чему, не буду требовать даже внимания, не говоря уже о «плотских утехах». В некотором смысле это является одним из проявлений любви, но… - Грантэр замечает изменение в лице Анжольраса и останавливается на полуслове. Он не может сдержать в себе смешка, глядя на это покрывшееся румянцем лицо истинно чистого юноши. Его лидер теперь не кажется настолько же неуязвимым и великим, как всегда, но проявление подобной слабости не делает Аполлона менее желанным. – Неужели великий вождь французского народа смущается и краснеет, когда дело касается физической близости? Неужели мне удалось найти брешь в идеальном мраморном покрытии? – художник оказывается не способен избежать беззлобной усмешки. Камень как будто трескается прямо перед его глазами, и уступает место простой человечности. Как хотел бы Грантэр видеть Анжольраса таким! Но одновременно с этим как сильно влюблён он в несгибаемого бога, которому не подвластны пороки и слабости. Он восхищается героем, но хочет видеть человека. - Я не намерен разговаривать на эту тему. – холодно отзывается молодой лидер. Он чувствует себя пристыженным, хоть и не испытывает никаких сожалений об отсутствии опыта в подобных делах. - А я не намерен рассуждать о равенстве с человеком, которому готов покориться. – ядовито отвечает Грантэр. Его тон в выражении лица Анжольраса откликается обыкновенной неприязнью. Как будто до этого не было сказано так много слов, как будто не было сделано всех этих признаний. Молодой логик просто принимает информацию как факт, но цепляется именно за самую неприятную для себя тему (после ужасов роялизма, конечно). - Ты находишься в компании революционеров, так что будь добр говорить о том, чего просит ситуация. – фактически приказывает лидер. Он не может просто стать обычным человеком, не может избавиться от того, что составляет всё его «я». Анжольрас – воин и проповедник одновременно, он тот, кому захочется подчиниться. - Если ты попросишь, я скажу и сделаю всё, что тебе будет угодно. – шутливо отвечает Грантэр. Он возится на столе и оказывается чуть ближе к своему богу, чем следовало. Скорее по воле собственных эмоций, чем сознательно, художник преодолевает то пространство, которое могло бы считаться безопасным для его мыслей. - Я никогда не попрошу тебя ни о чём, если ты это имеешь ввиду. – Анжольрас презрительно усмехается. Он понял, что впервые за долгое время любое его неверное действие повлечёт за собой неотвратимые последствия. Дело ни в коем образе не в возникших из воздуха чувствах к Грантэру, но в простой физиологии. Стыдно признать, но даже этот идеальный герой не в состоянии избавиться от подобного рода потребностей. А стоящий так близко художник, неотрывно наблюдающий за изменениями в выражении лица своего божества, оказался единственным человеком, посмевшим перешагнуть незримую черту. Он говорил о любви так много и так поразительно искренне. Не естественно ли желание Анжольраса хоть раз в жизни почувствовать, что значит быть частью этого чувства? - А если я помогу решиться? – взявшаяся из ниоткуда уверенность в собственных силах сейчас играет одному из собеседников на руку, другого же заставляет смутиться. Грантэр позволяет себе прикоснуться к точёному боку своего бога, скрытого широкой рубашкой и красным жилетом. Эта вольность была пределом мечтаний лишь минуту назад, но теперь жадный до ощущений художник позволяет себе пойти дальше, насладиться ещё хотя бы парой мгновений. Он понимает только сейчас, что готов положить к ногам Анжольраса всё, что имеет, и не пожалеет об этом ни единой секунды. Если он попросит… если он захочет, никчёмный человек отдаст ему свою душу и своё тело. Грубая ладонь тянется к золотым кудрям и опускается на впалую щёку. Грантэр замирает в таком положении на мгновение, оценивая реакцию своего божества. Сложно скрывать то, что рвётся наружу, на своём пути сметая все преграды, включая благочестие и вдохновлённость великой идеей. Анжольрас закусывает губу в абсолютно бессмысленной попытке искоренить объявившиеся так не вовремя потребности. Принципиально важно победить, потому что поражения молодой бог себе не сможет простить. Но он видит горящие огнём желания глаза Грантэра, именно сейчас кажущиеся такими манящими, чувствует его горячее дыхание на своих руках, когда художник сжимает пальцы растерянного юноши в своих ладонях и покрывает лёгкими колючими поцелуями выпирающие косточки, и на какое-то мгновение отступается ото всех главных жизненных принципов. Этого момента хватает, чтобы сделать глупость. Анжольрас в несвойственной ему манере перехватывает запястья Грантэра и тянет его на себя. Прежде, чем непоколебимый лидер успевает понять, что своими дальнейшими действиями может подарить отчаявшемуся человеку что-то, издалека напоминающее надежду, он накрывает губы так пламенно влюблённого в него художника своими в неумелом поцелуе. Идеальный во всём, этот не успевший набраться опыта юноша выглядит крайне нелепо в данной ситуации, но Грантэр тысячу раз предпочтёт грубые ласки этого идеалиста ласкам повидавшей виды красавицы. Он жадно хватается за подаренный момент и позволяет себе наконец погрузиться в то самое беспросветное счастье. Анжольрас теснит его к столу, заставляя локтями подпирать его деревянную поверхность, и целует с совершенно неожиданным желанием. Стило бы подумать о том, что чувства не могут вспыхнуть просто так, но Грантэр не хочет думать об этом именно сейчас. Когда-нибудь станет понятно, что никаких шансов не было. Когда-нибудь он снова опустится в пучину отчаяния. Когда-нибудь, но не сейчас. Потому что именно в этот момент влюблённый художник хочет добраться до такого желанного молодого тела, провести своей грубой ладонью по его идеально ровной коже, очертить каждую мышцу на его подтянутом животе. Он освобождает руки и принимается за пуговицы жилета, кляня всё на свете за то, что нельзя просто разорвать оставшиеся преграды. Грантэр закрывает глаза и мычит в разгорячённые губы, оказываясь не в силах сдержать в себе подступившую буквально к самому горлу эмоцию. Счастье накрывает не верящего ни во что на свете циника с головой, оно кажется теперь почти осязаемым. Нестерпимо хочется больше, и немедленно. Анжольрас своим телом вжимает Грантэра в стол, и тот невольно стонет от удовольствия. Нет ничего в этом мире, чего изведавший все искушения жизни художник хотел бы больше. Нет ничего, что может заставить его остановиться и подумать. Охраняемые Аполлоном принципы чистоты забыты напрочь – вперёд выступает собственное слепое желание получить от него хоть что-то. Исступление придёт потом, когда Грантэр поймёт, что за этим порывом не было ничего, кроме прихоти тела. Тогда же он поймёт, что Анжольрас не сможет простить себе этой слабости и будет презирать само своё существо. Как же всё это сейчас безразлично! Неловкими движениями лидер «Друзей Азбуки» расстёгивает брюки влюблённого в него молодого человека, толком не понимая, к чему хочет прийти. Он знает, что именно этого требует ситуация и именно это диктуют его собственные желания, но чем должен закончиться эксперимент неопытный юноша пока не представляет. Он хватается за губы Грантэра, кусает их и ловит негромкие стоны. Любовь не кажется такой омерзительной сейчас, когда сильно желание. Обычно ненавистный художник не кажется таким противным, когда хочется впитать в себя его чувство без остатка. Анжольрас понимает, что в нём просыпается жадность до человеческих слабостей, но ничего не может с этим поделать. Грантэр прерывает поцелуй и спускается губами на шею своего божества, языком выводя одному ему понятные узоры. Его длинные пальцы развязывают ленты на белоснежной рубашке, задевают кожу и заставляют светловолосого бога ещё отчётливее почувствовать собственное желание. Оно кажется непреодолимым оттого, что до этого момента не находило выхода, и поэтому же теперь грозится обрушиться на несчастного влюблённого во всей своей полноте. Анжольрас невольно стонет, когда Грантэр возвращается с поцелуями к его губам. В этом слиянии чувствуется металлический привкус крови, отчего-то сводящий всегда разумного лидера с ума. Он готов повалить податливого художника на стол и позволить себе все возможные вольности – эгоистичное желание получить захватило даже этого человека. Но он останавливается так же внезапно, как и несколько мгновений назад даёт слабину. Грантэр подтягивается на локтях за очередным поцелуем, но встречает сопротивление. Анжольрас отпускает его и отходит в сторону, чтобы отдышаться. Он закрывает лицо руками и всячески проклинает эту взявшуюся из ниоткуда слабость. Это нахлынувшее чувство чуть было не стоило ему всех жизненных убеждений и собственной чести. Дело не в Грантэре и не в чьих-либо желаниях, но принципы должны оставаться непоколебимыми. - Этого не должно было случиться. Прости. – чувствуя горячее дыхание на своей шее, неожиданно произносит раскрасневшийся бог. Он никогда не извиняется, и кому, как не объекту его отчасти неоправданной ненависти, знать об этом? Однако же сейчас этот объект хочет добиться отнюдь не извинения, а удовлетворения их общих желаний. Поняв, что мечта может стать реальностью, Грантэр отпустил все сдерживающие его моральные принципы. Он изменил концепцию своей любви ради единственного момента счастья, который позднее должен был стать болью. - Я отдам тебе всё, что захочешь… - шепчет художник, покрывая поцелуями шею своего бога. Он проводит ладонями вверх по его спине и не может удержаться от глубокого вздоха. Всё в этом человеке возбуждает желание, даже его стремление к идеалам. Особенно его стремление к идеалам. – Всё. Только позволь мне… - Грантэр зажимает в своих ладонях мягкие пальцы любимого человека и тянется к его щеке. Он закрывает любимое тело своим, как будто уже наступила революция и Анжольраса нужно спасать от смерти. Он непроизвольно жмётся грудью к его спине и пытается возобновить то, что могло принести им обоим хотя бы несколько минут радости. - Тебе нечего предложить революции. – тон златовласого юноши меняется так же быстро, как скользят его мысли на задворках сознания. Он тяжело и прерывисто дышит, но говорит спокойно и холодно, несмотря сбивающую с толку бурю эмоций. - Анжольрас, пожалуйста. – Грантэр готов умолять, если это будет нужно, потому что позволив себе объединить мечту и реальность он уже не в состоянии вернуться к начальной стадии. Он не может смириться с тем, что продолжения не последует, и его бог никогда больше не подарит своему почитателю ни единого поцелуя. – Я научу тебя, я сделаю всё для того, чтобы ты был счастлив. – эти слова звучат так глупо. Что может этот человек? Что он может дать своему Аполлону? Очевидно, что ничего, кроме себя самого. Но этого всегда будет мало, потому что цель Анжольраса там, в далёком поднебесье, и он будет рваться к ней до конца жизни. - Я буду счастлив, когда революция восторжествует. – без былого энтузиазма рапортует молодой лидер. Он не двигается с места несмотря на то, что в любой момент может снова поддаться своим желаниям. Теперь он уверен, что виноват Грантэр. Что-то в его речи послужило причиной этому толчку и заставило невосприимчивого к человеческим слабостям героя захотеть испробовать чужую любовь на вкус. - Чёрт бы подрал твою революцию, Аполлон! – не сдерживая возмущения, объявляет во всеуслышание Грантэр. Он отпускает руки своего бога и начинает шествие по комнате из угла в угол. Пришло ли время встретиться лицом к лицу с действительностью? Пожалуй, да. Художник понимает, что его единственный шанс канул в лету несколько минут назад, и, несмотря на не утихнувшее желание, Анжольрас не повторит своей ошибки. Обманутые ожидания, как правило, причиняют мучительную боль и ломают все остатки веры. Но вера в него, в этого человека, непоколебима, поэтому боль не кажется настолько нестерпимой. Печально, но Грантэр привык к собственной бездарности, он привык к лишениям судьбы и к постоянным неудачам. Не в состоянии он и полноценно винить единственного виноватого человека, поэтому снова ссылается на его идею. – Ты готов был впечатать меня в этот стол несколько минут назад, ты хотел, ты хочешь до сих пор! Хочешь испытать на себе мои чувства. Так в чём же у тебя сейчас проблема? – брюнет намеренно выделяет каждое слово голосом. Даже сейчас его волнует не физическое удовлетворение, но минуты близости с единственным человеком, чьи глаза имеют значение. В чьих глазах кроется самый яркий свет и самый глубинный смысл. Божество ответило, по воле Всевышнего оно ответило и позволило задержаться в поднебесье хоть на одно мгновение, но затем вновь спустило грешника на землю. - Я говорил тебе, Грантэр, что плотские утехи меня не интересуют. – отзывается Анжольрас. Его голос не кажется таким уверенным, как в любой другой день, что заставляет усомниться в истинности сказанных слов. Сейчас и сам лидер не уверен, что говорит абсолютную правду, потому что впервые в жизни он почувствовал что-то абсолютно иное, нежели удовлетворение от выполнения миссии. Те пару мгновений опьянили его, подчинили эмоциям и прихотям тела, позволили увидеть себя совершенно другим. И это не может не пугать идеалиста-революционера, для которого честь и чистота фактически являются залогом победы революции над узурпаторами. - О, я заметил! – кричит в ответ Грантэр. Его слова пропитаны ядом, и он отплёвывает их в спину своему любимому человеку. – Я тебе любовь свою предлагаю, а не плотские утехи. – усмехнувшись, добавляет художник намного тише. Не злиться не получается, но возненавидеть – выше его сил. Не этого человека, не в этой жизни. Отказаться от жалких отсветов этой звезды по адресу его далёкой и почти мёртвой планеты Грантэр просто не в состоянии. Анжольрас молчит, потому что сказать в своё оправдание нечего. Он понимает, что не может ответить на чувства этого человека, а значит не может дать ни ему, ни себе, того счастья, которое необходимо каждому. Его мир заключается в борьбе за справедливость и всё, что к этому делу не относится – не должно иметь никакого значения. Оно, собственно, и не имеет никакого значения. Намного больше, чем простые переживания революционера волнует то, что собственной неосторожностью он чуть было не превратил свою деятельность в ничто. Разговор на этом официально закончен. Грантэр всё ещё слышит, как его лидер шумно вдыхает носом воздух и еле сдерживается от очередного выпада в его сторону. Неразумность подобного поступка кажется очевидной простому человеку, в то время как Анжольрас переживает о своей чести больше, чем о собственных физических потребностях. Молодой лидер пропускает тот момент, когда художник выходит из помещения. Он молчит, как будто пытается собраться с мыслями и вернуться к исходному состоянию. Виноват Грантэр, конечно, и дело именно в нём, в его чувствах. Ни разу в жизни Анжольрас не испытывал такого желания, ни разу в жизни не срывался. Быть может, есть что-то, что может оказаться губительно для его уверенности в собственной правоте? - Это слишком большая жертва. – запоздало отвечает светловолосый юноша. Он хочет добавить, что в этой любви нет совершенно никакого смысла, ведь с собой она принесёт только ненужную смерть. Хочет сказать так же, что Грантэр не должен приходить больше на собрания «Друзей Азбуки» потому, что не разделяет их убеждений, а он, Анжольрас, не может принять его жертву во имя человека. Идея, и только идея может послужить причиной для действий, но погибать ради своих чувств более чем неразумно. Жизнь может измениться, и чувства вспыхнут вновь к кому-то совершенно другому, и тогда появится новый смысл. Если он и есть, конечно. Этот божественно красивый юноша мыслит глобально, он не понимает, как можно жить ради человека. Он никогда не сможет понять, что представляет собой мир Грантэра.