Не рядом, но вместе

Даже воздух в этой квартире пропитан немым отчаянием. Иногда тишину разбавляли всхлипы, доносящиеся из ванной комнаты, которые вновь и вновь возобновлялись, когда, казалось бы, наконец-то стихли. Давид сильней сжал в ладони кружку и поднес ее к губам, чтобы сделать пару глотков холодного и уже ставшего противным на вкус чая. Ему только и оставалось, что ждать. Ждать, когда Сеск прекратит свою истерику, зайдет на кухню, аккуратно ступая босыми ногами по полу, теперь усеянному осколками посуды, которую они когда-то вместе мыли: один ополаскивал под краном, а другой, стоя сзади и нежно целуя в шею, с таким трудом отвлекался, чтобы протереть полотенцем. Вилья не пытался торопить Сеска, давая тому сколько угодно времени на то, чтоб нареветься и прийти в себя. Пусть сам решит, что делать с оставшимися двумя часами до того, как дверь за Давидом захлопнется надолго. Так, во всяком случае, изначально казалось самому Вилье. В конце их разговора Фабрегас дал ясно понять, что в таком случае эта дверь закроется навсегда. И так всегда. Сеск всегда отличался радикальностью своих решений: либо все, либо ничего. Вздохнув, Давид отставил кружку и мимолетно глянул на часы. Время шло. Беспощадно. Словно не зная, что этим двоим оно сейчас до чертиков нужно. Но Фабрегас всегда был транжирой. Мог тратить безумные деньги на фирменные часы и удивленно хлопать ресницами, когда ему напоминали, что у него уже есть практически такие же. В этот раз он транжирил само время. Под щелчок в двери ванной комнаты захотелось встать и зааплодировать, но была лишь одна преграда – не то настроение. А ведь Сеск знал, что этот день настанет и у Вильи не будет другого выхода. Он уже давно рвался из Барселоны – и клуба, и города, которые ему в какой-то миг так осточертели. Возможно, Фабрегас терпел и отмалчивался, лишь поджимая губы и угукая на «это всего лишь Мадрид, я не улетаю в Англию. И обещаю звонить и писать каждый день», но сегодня внутри него что-то сломалось и больше не давало так стойко держаться и продолжать мычать что-то нечленораздельное. Давиду было тяжело. Тяжело уезжать, расставаться, не встречать больше рассвет и не провожать закат, чувствуя любимое родное дыхание на шее. Это было, пожалуй, даже очень тяжело, но он каждый раз, как разговор заходил об этом, старался не поддаваться отчаянию и говорить только о хороших сторонах. Давиду было тяжело и от того, что Сеск даже слушать не хотел его в такие моменты, сразу же сжимаясь и переставая разговаривать, пряча застывшие слезы на глазах. Тяжело было и от того, что он не понимал, как это нужно Вилье – вырваться из этих оков и, наконец, взмахнуть крыльями, почувствовав, что может еще летать и способен подниматься высоко, а не перескакивать с ветки на ветку, топчась на одном дереве. «Барса» больше не верила в него. Это чувствовалось в каждом «сегодня в запасе», в каждом «иди разминаться» за 20-25 минут до окончания игры, что было особенно обидно по началу. Будто Давид может испортить игру, подставить одноклубников, не дать команде ни одного опасного момента за весь матч. И именно тогда, сидя на скамейке запасных и кусая пальцы, напряженно всматриваясь в каждое движение одноклубников и замирая на очередной атаке, но не в силах чем-то помочь – еще тогда в мозгу Вильи сформировалась четкая ясная мысль «Я уйду». Его мнение не изменилось и через полгода, когда относительно удачный сезон прошел, его место в старте перестало удивлять и он вроде бы снова стал частью «Барселоны». Со стороны. Но не внутри, какие бы теплые отношения не связывали его со многими одноклубниками, а с одним из них горячее искреннее и самое прекрасное чувство на земле, которое причиняло слишком много боли почему-то в последнее время, когда нужно было принять такое сложное решение. Давид знал, что будет скучать. Именно по игре рядом с любимым, который всегда так близко и готов подставить свою щеку под жаркий поцелуй после забитого совместного и такого особенного для них двоих гола. Будет скучать и по душевой после матчей, где он мог так нагло разглядывать и дразнить краснеющего как рак Фабрегаса, который прятал глаза, куда только мог, потому что рядом были одноклубники, а кровь с силой приливала вниз от откровенных взглядов и голого атлетичного тела любимого человека. Вода стремительно струилась по подтянутому телу, маленькими капельками собиралась вокруг сосков, заставляла мокрую челку постоянно сползать на лоб. Как же Сеска возбуждало это и с каким остервенением он набрасывался на раздразнившего его в душевой Вилью, прижимая того уже к родным стенам, как только они переступали порог собственной квартиры. Это был незабываемый страстный, дикий, иногда даже животный секс, только воспоминания о котором, кажется, вызывали спазмы внизу живота. По этому он тоже будет безумно скучать. Тихие шаги в коридоре. Почти крадущиеся, стыдливые и все равно упрямые. Боже, он будет скучать даже по ним, вспоминая родное шарканье с теплой улыбкой на губах и застывшей в глазах влагой. Но Давид «эгоист», «предатель» и «для него важней футбол», чтобы Фабрегас поверил в то, что сердце Вильи готово разорваться на кусочки и держалось сейчас лишь на ниточках-воспоминаниях, которые грели и не давали свихнуться — Сеск, аккуратней, - устало произнес Давид, не оборачиваясь. Не хотелось, чтобы его мальчик по неосторожности поранился осколками, в которые превратил то, что когда-то было частью их воспоминаний. Фабрегас молчал. Неизвестно, что творилось у него в голове, поэтому Вилья повернулся и увидел, что тот стоит к нему спиной возле буфета и просто смотрит перед собой в стену. Тяжело выдохнув, Давид поднялся и подошел к нему, в очередной раз опустив руки на талию и готовясь к грубости в ответ, но сейчас Сеск не оттолкнул. Побесился, выплакался и успокоился. А теперь как побитый звереныш не мог найти себе места и остро нуждался в том, чтобы пожалели. Вилья готов был прождать этот час, чтобы вновь нормально коснуться любимого, только вот не хотелось смотреть сейчас на заплаканное лицо Фабрегаса – от такой картинки даже самые прочные ниточки могли не выдержать и разорваться. — Здесь везде осколки, - тихо сказал Давид. – Пойдем в спальню. Не дожидаясь кивка, он приобнял Сеска одной рукой и развернул к двери, направившись с ним в комнату, до которой ураган, к счастью, не добрался. Усадив Фабрегаса на кровать, Вилья все же заставил того поднять взгляд и сам чуть поморщился: красные круги под опухшими глазами никого не красили. На какое-то мгновение Давиду показалось, что если Сеск попросит – он останется. Останется с Фабрегасом здесь, не нужный больше «Барселоне», продавшей его за смешную для футболиста такого уровня сумму, которая в другой ситуации более, чем обидела бы, и кинув «Атлетико», который с восторгом забрал ТАКОГО футболиста за ТАКИЕ деньги. — Не плачь, пожалуйста, Сеск… - тихо прошептал Вилья, обхватывая обеими ладонями мокрые щеки от бесконечных за сегодняшний день соленых дорожек. — Я не смогу без тебя… — Я понимаю, маленький, - сглотнув, горячо кивнул Давид на эти слова. – Я сам чуть… — Не смогу… — …держусь, - они замолчали одновременно, но один голос звучал горячо, а другой просто никак. Словно и человека самого уже не было. Осталось только одно безжизненное эхо. — Не говори так, - покачал головой Вилья. – Пожалуйста, Сеск. Не говори. Ты же прекрасно понимаешь, что я не могу остаться. Я не нужен здесь. — Нужен! – Фабрегас очень больно сжал его плечи, на что Давид прикусил губу и накрыл его руки своими ладонями, чуть сжал, а потом мягко убрал, поднеся к губам и покрыв их мягкими поцелуями, чем вызвал очередной всхлип. — Это другое, малыш, - Вилья заглянул в любимые и такие большие, всегда немного по-детски наивные карие глаза, а потом не выдержал и притянул его к себе, усаживая сверху на свои бедра. Крепко обхватил Сеска руками, заставляя того с силой прижиматься. — Ты меня не любишь… - тихо произнес Фабрегас, слабо обнимая за шею. — Не говори глупости, - чуть поморщился Давид, мягко покачивая на себе своего мальчика. – Люблю больше всех на свете. И до этого еще никого так сильно не любил. И не полюблю никогда другого. Сеск почувствовал, как на этих словах по его щеке прочертила еще одну дорожку новая слеза, и закрыл глаза, вытерев ее рукавом. — Не плачь, - сильней сжав Фабрегаса, произнес Вилья и зажмурился, чтобы самому не поддаться уже рвущим горло эмоциям. — А ты поцелуй меня. Медленно оторвавшись от любимого тела, которое окутывало таким родным теплом, Давид посмотрел в родные заплаканные глаза, а после коснулся таких мягких губ. Сначала невесомо, чтобы просто почувствовать дыхание, а потом уже проскользнул в его рот языком и начал ласкать, упиваясь ласками языка Сеска в ответ. Через пару минут нежность сменила страсть. Такая сильная, сметающая все на своем пути. Как только Фабрегас коснулся спиной кровати, тут же выгнулся в спине и медленно стянул с себя футболку под горячие волнующие поцелуи, постепенно поднимающиеся выше за скользящей тканью. Сняв ее через голову и небрежно кинув на пол, Сеск тут же со стоном обнял Давида, пока тот целовал его шею и что-то ласково и так страстно шептал. Колени сами разъезжались в стороны перед любимым, ноги обхватывали бедра и заставляли прижиматься к себе максимально плотно, чтобы через грубую ткань джинсов чувствовать горячую твердую плоть. Сеск цеплялся руками, стонал, скулил, сжимался и умолял не прекращать делать глубокие нежные, но иногда и чересчур резковатые, толчки в свое тело, словно Вилья мог бы остановиться. Но он еще никого и никогда не хотел так сильно, как своего мальчика. Время шло, как всегда беспощадно и невозвратимо. Жизнь кипела за окном и продолжала идти вперед: где-то нервно просигналила машина, когда двое молодых парней перебежали дорогу в неположенном месте; кто-то выронил мобильник на асфальт и обложил матом толкнувшего его в плечо подростка, который тут же слился с толпой; где-то в недавно открывшемся летнем кафе, сидя друг напротив друга, кто-то впервые, так робко признавался в любви и с замиранием сердца ждал ответ, а у Сеска и Давида мир сократился только до этой небольшой спальни, наполненной их несдержанными стонами и нежностями в губы и на ушко друг другу. — Я люблю тебя, - прошептал Давид, сжимая в объятьях голого влажного и такого любимого мальчика. – Безумно сильно, - он аккуратно убрал прилипшую мокрую челку со лба Сеска и прижался к нему губами, заставляя того прикрыть глаза. — Я буду думать о тебе каждую секунду, - произнес Фабрегас, немного успокоившись и, скрипя сердцем, принимая неизбежное. – Обещай каждый день обрывать мой телефон. И днем, и ночью. Обещай писать смс постоянно, чтобы я знал все о тебе… Во сколько ты встал, что ел на завтрак, как провел день, о чем думал… Я хочу знать все… — Хорошо, - тепло улыбнувшись на такие слова, Вилья поцеловал Сеска в шею. — Обещай мне секс по вебке, - горячо выпалил он, прильнув к Давиду всем телом и пряча свое пылающее лицо. — Оох… - только и выдохнул Вилья, покачав головой и все же улыбнувшись. – Я не совсем представляю, как это, - честно признался, но Сеск тут же перебил, заставив своим «Я просвещу» искренне рассмеяться. – Хорошо, когда я буду там дома или в одноместном номере – обещаю, маленький. Мягкое влажное прикосновение к любимым губам, после которого пришлось все же отстраниться от Фабрегаса. Гребанное нерезиновое время! — Такси скоро должно подъехать, - тихо произнес Давид, мягко проведя кончиками пальцев по щеке Сеска. — Я понимаю… — Я буду приезжать при любой возможности. Даже на пару часов, - снова легкий поцелуй. — Я тоже буду стараться выбираться, - сердце разрывалось от понимания, что на самом деле обоим светит плотный график и иногда даже расстояние между Мадридом и Барселоной будет казаться целой вечностью, не говоря уже о дальних городах и странах, в которые им придется ездить на игры. Но сейчас эти обещания были необходимы, как и воздух. Такси просигналило через десять минут, когда Давид уже застегивал джинсы под какой-то беззащитный потерянный взгляд Сеска. Было слишком сложно, чтобы что-либо говорить. Молчание звенело. Такси второй раз просигналило. — Давид… - в последний момент через уже знакомую соленую пелену посмотрев на расплывающееся лицо того, без кого жизнь теряла просто свой смысл, Фабрегас буквально запрыгнул на Вилью, сцепив ноги за его спиной. Торопливые поцелуи по всему лицу, один глубокий и долгий в губы, а после пара секунд глаза в глаза, словно пытаясь запомнить каждую черточку, каждую морщинку, каждую родинку. — Не рядом, но вместе. Это главное, так? – повторил Сеск когда-то уже сказанные Давидом слова. — Так, мой хороший. — Я справлюсь, - опустив голову, пообещал Фабрегас. – Смогу. Вилья улыбнулся. Стало немного легче отпускать такое любимое и вечно юное создание. Обязательно сможешь, - пронеслось в голове. - И я постараюсь. Обещаю. Уже садясь в машину и захлопнув дверцу, Давид почувствовал, что его словно ополовинили. Но мысль о том, что вторая половинка всегда будет ждать его здесь, грела и придавала сил не сказать таксисту развернуться на полпути. Хоть и так хотелось.

Fin.