мама. папа. я.

prvlrn - степень искренности prvlrn - не дрогнет твоя рука (советую включить во время прочтения) У Клаудии всегда было полно всяких методических книг. Знаете, по типу "как сделать ваш брак счастливым", "как улыбаться каждый день" и т.д. Не то чтобы она воспринимала их всерьёз, нет. Ей просто нравилось читать эти глупые советы смеху ради. Самые забавные отрывки она выделяла карандашом, чтобы потом зачитать вслух. Стайлз был слишком мал, не всегда понимал такие шутки, а вот Шериф улыбался, тепло и любяще, даже если это был очень тяжёлый день. Книги были красиво разложены на полках стеллажа в гостиной, там всегда был порядок. Мальчику бы хотелось, чтобы такой же порядок был бы и у него в комнате без его личного участия. Клаудия всегда смеялась, когда слышала это, помогала собрать все игрушки, которые он раскидал за целый день. В такие моменты, Стайлз был уверен, книга "Как стать счастливым" им никогда не понадобится. Зачем, если он и сам может пересказать её в три слова. мама. папа. я. Но, знаете. Были и другие моменты. Например, когда шериф сгрёб всё с книжных полок в мусорный пакет дрожащими руками. Он просто смахнул весь порядок, который никто не тревожил уже несколько лет. Стайлз выбежал, слыша шум от томиков, упавших на пол и тихих всхлипов отца. Практически еле слышных. Он посмотрел на шерифа недоумевающими глазами. Мальчик не понимал, что происходит. А когда дошло, то даже попытался остановить. Кричал, топал, цеплялся маленькими ручками за рукава закатанной рубашки, но он всё ещё был всего лишь ребёнком. А шериф... Шериф, когда вернулся домой с уже пустыми руками, вдруг осел на пол, содрогаясь в немых рыданиях. Стайлз бросился к нему и обнял крепко-крепко, сбивчиво шепча, что всё будет хорошо. У них всё будет хорошо. Как в цитате из той глупой книжки. Шериф как-то обреченно кивнул, будто его голова сейчас упадет под хруст шеи. Слёзы капали на детскую футболку, оставляя небольшие влажные следы. мама. папа. я. Если бы сейчас кто-нибудь поинтересовался мнением Стайлза, то он бы не отказался от парочки методических книг. "Что делать если твой друг оборотень?" "Как избежать очередного пиздеца?" "Ты слабое звено? Не беда!" Ох, они бы, блять, очень пригодились. Каждый день бы, он только и делал, что читал. Как молитву, тихо шевеля губами. Потому что каждая минута - бойня, а он устал сражаться. Устал рисковать, бросаться под колёса очередной мохнатой проблемы. Устал от глупой привычки рисковать собой, ложиться всеми костьми поверх каждого из стаи без всяких сверхъестественных примочек. Устал спать с порошком рябины под подушкой. Устал от тупых попыток сохранить всех, словно это он тут гребанный истинный альфа. Но больше всего устал приходить домой, чтобы увидеть руку отца, крепко сжавшуюся на горлышке стеклянной бутылки с янтарной бурдой. Затуманенные глаза сверлят деревянный стол с кучей царапин. Невысказанное сожаление так и застывает в воздухе. В том, которого Стайлзу остро не хватает в эти моменты. Дальнейшие действия - чистая автономия: забрать бутылку в комнату, а отца в ванную - окатить холодной водой, чтобы протрезвел. Завтра на работу. Шериф не сопротивляется, только что-то бормочет заплетающимся языком, послушно опираясь на плечо сына. Стайлз перестал вслушиваться, после того, как когда-то смог разобрать тихое "я так скучаю по ней". Стилински выкручивает кран до синей полоски и ледяная вода льётся мужчине прямо на голову. Тот резко выдыхает, словно вынырнув со дна озера и непонимающе хлопает глазами. Это уже, какой? Пятнадцатый раз? Шериф постепенно привыкает, начинает выстраивать себя заново, медленно, подбирая с пола осколки, но в глаза сыну старается не смотреть. Наверное, боится, что в один день всё-таки увидит Клаудию. И вот тогда, именно тогда, сорвётся окончательно, безвозвратно. До разъедающей кислоты в сердце. А пока, ещё под действием виски, внутри наступила долгожданная тишина. И ему хорошо. Весь воздух, кажется, выходит, когда Стайлз наконец садится на кровать. Бутылка с янтарной бурдой стоит на столе, мозоля взгляд. Жидкости осталось примерно с палец и подросток уверяет себя, что это совсем не заманчиво. Забыться на пару часов. Он бы возможно так и сделал, если бы не видел состояние отца, не помогал ему выбраться со дна этой ямы каждый день. Бутылка летит в мусорный бак. Каждую неделю Стилински забегает в участок не совсем для того, чтобы заглянуть к шерифу. Он не доходит до кабинета, останавливаясь у патрульной стойки, за которой всегда стоит Бет. Теперь женщина больше не помогает делать домашку, а приглядывает за Джоном по просьбе Стайлза. Каждый неделю, стоит только увидеть вихрастую макушку парня, понимающе кивает и всё равно не может убрать сочувствие и каплю жалости из глаз. Стилински делает вид, что не замечает и улыбается, пытаясь не развалится на части прямо там. С каждым разом становится всё труднее. Между ним и шерифом бесконечная стена из вечернего молчания и многовековой тишины в тех моментах, когда нужно было говорить. Между ними выгребная яма имени Клаудии, которую никто никогда не решится переступить. Между ними медленно рушится их небольшой хрупкий мир. мама. папа. я. У Стайлза режим жизни 24/7. Всегда готов для волчьих проблем, семейных и иногда остаётся пара секунд на личные самокопания. МакКол таскает его за собой, как личного ассистента, принимает его присутствие за данность, а Стилински и не против. Пока он в гуще событий и забывает, зачем вообще существует. Кратковременная амнезия сроком ровно до того момента, как он переступит порог собственного дома. В тишину. В гостиной отец, которого он всегда крепко обнимает - очередной способ спрятать собственные лица друг от друга. Ступени скрипят под подошвой резиновых кед, пока он медленно поднимается в свою комнату. Внутри него полнейшая тишина, но он особо и не прислушивается. Спать хочется больше. А потом всё просто меняется. И вместо тишины внутри просыпается буря в лице китайской лисицы. Она медленно ступает по рассыпающимся кирпичам души, разрушает изнутри едким, полным яда, голосом. Стайлз его игнорирует. Ворочается ночью, стараясь не вслушиваться в шёпот старого демона. Закутывается плотнее в одеяло, прясась от темноты внешнего мира. Но потом просто перестаётся получаться. Он просыпается и видит Клаудию, склонившуюся прямо над его кроватью, так близко, что, кажется, можно почувствовать её дыхание. Карие глаза с любопытством смотрят в глубину таких же напротив, совершенно спокойных. Стайлз чувствует лёгкую дрожь в пальцах, когда кладёт руку на сердце, стараясь остановить молоток, бьющийся в груди. Он смотрит прямо в чужие глаза всю ночь, кажется, даже не моргая. Запоминая уже другие черты. На утро она просто исчезает, а Стайлз чувствует себя так, словно не спал тысячу лет. Сейчас встанет, и посыпется песок, треснут кости. Он молится на то, чтобы развалиться при первом же шаге. На следующую ночь она опять дырявит его глазами. До противного скрежета, до шипения в голове. Рядом с ней стоит ещё одна тень. Это сам Стилински. С пустыми глазницами, бледной кожей и спутанными глазами. Это, наверное, будущее. Стайлз безразлично отворачивается к стене, закутываясь в одеяло. Он знает, что два силуета стоят у края кровати всю ночь. Ему всё равно. Себя он уже потерял. Холодный камень в лесу - его пристань пустой мысли. Сигарета тлеет в замерзших длинных пальцах, теряется в мутном дыме. У Стайлза на губах привкус ментола и разъедающей пустоты. Он затягивается сильнее, до ожога всех внутренностей, до мучительных шрамов на лёгких и всё равно не чувствует ничего. На пачке написано, что курение убивает. Стайлз усмехается до хрипа в горле. Неужели никто не знает, что умирают не от сигарет? Умирают от этой пустоты в душе. Он знает. Он грёбанной спец в таких делах, дайте заслуженную мантию. Лисице от жара сигарет тепло-тепло. Хейл смотрит на него так удивлённо, что Стайлзу хочется расхохотаться, согнувшись пополам. Давиться от внезапного порыва, растворяясь в собственных руках и раскачиваться из стороны в сторону. Чтобы псине стало брезгливо, чтобы он свалил на свои спалённые развалины, поджав хвост. На самом деле, этого не хочется, но Стилински слишком хороший актёр, а Дереку слишком насрать. Смех застревает в глотке вместе с сухими слезами. Стайлз стремительно заканчивается. Лисице так нравится мальчишка, что его кости ломать приятнее медленно. С протяжным хрустом и потерей сознания. Мальчишки, к сожалению, практически не осталось. Папаша, наверное, сильно расстроится, думает Ногицунэ, когда вдавливает холодное дуло в висок Стилински. Руки чужого тела дрожат чисто рефлективно. В глазах абсолютная пустота. Стреляй - вышибать уже нечего. Играть Ногицунэ так совершенно неинтересно, но игрушка уже давно сломалась, ещё до его появления. Дело, наверное, в ком-то другом. Волк - лиса. Самая настоящая, подлая и забитая всеми. Хейл, тому пример. Прицел направлен ему прямо меж глаз, и Ногицунэ, если честно, сам запутался, кто именно это делает. Кто кем управляет. Ведь, кажется, он потерял свой контроль. Стайлз - пустая оболочка - стреляет оборотню в колено и разворачивается спиной к скулящей фигуре. Через тридцать минут, псина снова будет здорова, как и всегда, чего не скажешь про Стилински. Стилински запрыгивает в свой джип, хлопая старой дверцей со всей дури и гонит, как ненормальный куда-то за черту. Звёзды шепчут ему советы матери по ночам, разбавляя пустую голову, но он почему-то больше не слышит. мама. папа. я.