Я просто играл с тобой, Грейнджер

- Я люблю тебя. Ты не можешь меня бросить. Холодный ветер астрономической башни пронизывает до одури. Но двое отчаявшихся подростков, кажется, даже не замечают этого разъедающего дуновения. Ведь то, что сейчас леденело в их душах, было страшнее холода. Страшнее боли. - Не могу, - чужой неестественно хриплый голос слегка ломается, будто соглашаясь, поддаваясь на только что сказанное признание. Но лишь слегка. Потому что в следующую секунду насмешливый взгляд и ожесточенная ухмылка врезаются в девушку стремительным потоком, оставляя в ее душе новые рубцы. Новые шрамы. Которые не срастаются. Не затягиваются. - У нас ничего не было. Быстро. Жестко. Четко. На выдохе. Эти слова режут больнее всего. И Гермиона просто не понимает, не может найти рациональное объяснение тому, что тогда происходило между ними все это время. Неужели все, что их связывало, было лишь пустотой, разъедающей чернеющей пустотой, которую она заполняла только своими иллюзиями. Своей выдуманной историей. Нет. Грейнджер до боли закусывает губу. И в неверии качает головой. Ложь. Она не будет признавать этого до самого конца. До последней связующей мысли в своей голове. - Поэтому я просто уйду. Голос Драко течет ровным потоком. Не дрожит. Не срывается. И это выворачивает наизнанку сильнее всего. Так как у самой Гермионы внутри рушится что-то очень важное, не поддающееся контролю. Она не сильная. Не такая как он. Она просто не может сдерживать лавину чувств, разрывающую ее прямо изнутри. Старается из последних сил, зная, что выходит до ужаса неправдоподобно. До безобразия неестественно. Но Грейнджер не была бы собой, если бы так просто сдалась. Ни за что. Особенно ему. - Почему? - Голос все-таки срывается, но гриффидорке уже плевать. – Ты не сможешь так со мной поступить. Не посмеешь. Только не после того через что мы прошли, раздрабливая друг друга до последней косточки. Только не после того, как извращенно оголяли души, вытаскивая самые грязные тайны, выуживая самые потаенные страхи. Только не после того, как вихрем попали в точку невозврата. Только не после всего этого. Гермионе хочется кричать ему это прямо в самое лицо, чтобы хоть как-то пошатнуть непоколебимую стену, что с упорством выстроил вокруг себя слизеринец. Кричать до разрыва гортанных связок, чтобы маска ледяного принца прошлась трещинами от ее срывающегося голоса. Гермионе хочется, но она молчит. Потому что воздуха больше нет. Потому что реальность слишком сдавила виски. Потому что Гермиона ломается, как дешевый хрусталь. Такой же ненужный, как и она сама. Поток ветра подхватывает ее распущенные волосы, и взгляд против воли врезается в неестественно помутневший лед. Сталь. Стекло. Все смешалось воедино, безразборчиво и молниеносно. И гриффиндорка не понимает, как еще выдерживает остроту этого тяжелого взгляда. Который будто все пытается донести до нерадивой ученицы что-то очень важное, но совершенно неуловимое. Секунду Гермионе кажется, что ее крыша все-таки поехала, не выдержала натиска, так как отчаяние, поглотившее взгляд Малфоя, слишком нереальное. Слишком сильное даже для него. Малфои не испытывают сильных чувств. Но ей это только кажется. - Уже. Уже посмел, - короткая усмешка, как фирменный знак самого Драко. Клеймо самой Гермионы. Шаг. Другой. Слизеринец словно пытается убежать с этой чертовой башни. Словно пытается закрыться еще больше от сжигающего насквозь разговора. Словно слова действительно даются ему с непосильным трудом. Словно с каждым вздохом он ломается вместе с ней, с каждым словом дарит своему сердцу еще один заостренный осколок. И Гермионе отчаянно, до боли в легких. Сердце. Теле. Хочется верить в это. Потому что иначе она просто не выдержит. Не сможет. Когда его рука почти касается дверной ручки, внутри гриффиндорки что-то падает, разбиваясь вдребезги и оглушая своим звоном каждую клеточку тела. И ее плотина рушится, вызывая отчаянный, надломленный, тихий всхлип: - Почему?.. Ей нужен ответ. Ей необходимо знать, почему он оттолкнул ее так резко. Так неожиданно. Почему слова любви, срывающиеся с его губ, вдруг стали лишь пустой. Ложью. Плечи Малфоя вздрагивают будто от удара хлыста по спине. Он не оборачивается. Не двигается. Не говорит. И не дышит. Именно в эту минуту лед рушится и в нем. Не плавится, а именно ломится. С хрустом, воем, плачем. И он почти сдается. Почти поддается на провокацию. Почти оборачивается, чтобы сказать, чтобы все объяснить, как делал тысячи раз до этого. Чтобы обнять до хруста в костях и никогда не выпускать. Чтобы срывая стоны с губ шептать отчаянное прости. Он сдается. Он всегда проигрывал ей. Но последние слова все же успевают сорваться с его уст, прежде чем ручка двери поворачивается, и Драко устремляется прочь с этого проклятого места: - Терпеть не могу лицемерие. Но я просто играл с тобой, Грейнджер… И он бежит. Бежит от нее. От этого места. От себя самого. Бежит так быстро, что напряженные мышцы сводит почти до нестерпимой боли. Бежит, чтобы не вернуться. Чтобы не обнять. Он не верит себе. Поэтому бежит не различая дороги. Ведь он в отчаянии. Он в диком ужасе от вынужденной меры, способной хоть как-то уберечь то единственное родное, что у него, несмотря ни на что, смогло появиться. Где-то глубоко внутри он знает, что будет защищать ее любой ценой. Ценой собственной чести. Собственной жизни. Собственного рассудка. И это пугает его до безумия. Она не понимает и возможно никогда не поймет, что те слова, что сейчас рвали его изнутри, ее единственный шанс на спасение. Потому что они не заодно. Потому что они на разных баррикадах. Потому что война – слишком страшна, иррациональна и беспощадна. Потому что не быть им живыми вместе. И этого не изменить. И этого не избежать.