Букет из бабочек

      По еле заметной тропинке, вьющейся среди буйной растительности, шел человек средних лет. Судя по тому, что двигался он медленно, с заметным усилием подволакивая ноги, он или совсем недавно оправился от тяжелой болезни, заставившей долгое время провести в постели, или же эта самая болезнь и не собиралась выпускать его из своих лап. Но сейчас упрямо шел вперед, время от времени морщась и делая короткие передышки, когда непослушные конечности, казалось, вот-вот готовы были отказать. Этот путь явно преодолевался им не впервые, судя по тому, что по сторонам мужчина не смотрел, сосредоточившись больше на собственном самочувствии, чем на стайках разноцветных бабочек и однообразной стене густой зелени.        Сделав очередную остановку, человек со вздохом попытался растереть ноги ниже колен, прислонившись к стволу дерева. До дома шагать было не так уж и далеко, но сил оставалось все меньше. Отгоняя надоедливых бабочек, — самый распространенный вид насекомых на этой планете, — он упрямо продолжил свой путь, несмотря на то, что продвигался все медленнее и все с большим усилием. Спина взмокла от пота, дыхание становилось натужным — пожалуй, придется все-таки остановиться на более продолжительный отдых... Вскоре он выйдет за границу леса, к развалинам старого форпоста, сооруженного еще первыми колонистами, высадившимися на этой планете. Там и отдохнет.        Человека звали Андрей, и он являлся ветераном, пострадавшим в защите планеты от своих же бывших соотечественников.        Эта маленькая планета с мрачным названием Стикс в свое время привлекла внимание исследователей только наличием пригодной к дыханию атмосферы. В те времена растительность здесь не была столь буйной, как сейчас — тогда лишь кое-где росли немногие чахлые кустики, а множество рек, вода в которых из-за особого вида водорослей казалась черной, создавали эффект потустороннего царства из легенд, что и повлияло на название. Здесь не было особо ценных ископаемых, ученые не нашли ничего интересного, стоящего их внимания — поэтому Стикс стал пристанищем для тех, у кого не было средств на достойную старость на родной планете. Здесь, по крайней мере, никому не грозила голодная смерть — со временем по непонятным причинам флора становилась все более насыщенной и разнообразной.        Небольшая группа колонистов, которые решили доживать свой век на маленькой, никому не нужной планете, постепенно разрасталась за счет людей помоложе, спасавшихся от нескончаемых военных конфликтов, сотрясавших Землю, и прибывающих сюда каждый год на протяжении долгого времени. Но все равно оставалась малочисленной, все знали друг друга в лицо. Как ни странно, прилетевшие сюда умирать старики и ветераны не торопились с этим делом: то ли чистый воздух и спокойная жизнь делали свое дело, то ли еще какой-то неучтенный фактор, — продолжительность жизни увеличивалась, а здоровье улучшалось. Космические корабли с Земли приходили все реже, а вскоре на материнской планете вспыхнул очередной переворот, разгоревшийся в нешуточную войну, и связь с внешним миром оказалась потеряна. Допотопные космолеты, находящиеся в собственности колонистов, не позволяли летать на далекие расстояния, да и не стремились привыкшие к покою люди вновь оказаться в эпицентре военных действий.        На долгие годы колония, находящаяся вдалеке от основных путей, оставалась забытой и ненужной. Пока десять лет назад на нее не натолкнулся случайный военный шаттл. Неизвестно, чем руководствовались на борту корабля, который без предупреждения открыл огонь по мирному населению. Не ожидавшие подобного люди, вспомнив собственное военное прошлое, вбитое в подкорку на уровне инстинктов, все-таки успели укрыться в лесу.        Тут-то и открылся секрет Стикса. Оказалось, была причина тому, что флора планеты так сильно изменилась, — и полумертвый, почти безжизненный Стикс за каких-то полсотни лет превратился в цветущий Эдем. Растения, в особенности деревья, создали сильную симбиотическую связь с поселившимися здесь людьми. Паразитизмом подобное взаимодействие нельзя было назвать, так как природа планеты не только брала от людей что-то, ускользавшее до сих пор от их внимания и дававшее нечто очень важное для нормального развития растительного мира, но и дарила не меньше — хорошее здоровье, например. А также долголетие. И выглядели живущие здесь люди значительно моложе свох лет.        За время существования колонии этот симбиоз окреп настолько, что когда сошедший с ума звездолет выжег плешь в лесу и несколько деревьев-исполинов оказались охвачены пламенем, точно такое же количество колонистов, побледнев, без чувств опустилось на землю. Никакие чудеса реанимации не помогли: вместе со сгоревшими деревьями испустили последний дух и люди.        Дальнейшие события только подтвердили появившиеся подозрения. С каждым погибшим деревом умирал человек. Звездолет удалось уничтожить, хотя и с большим трудом и потерями. Корабли старого образца не представляли особой опасности для оснащенного современнейшим оборудованием истребителя, не потрудившегося даже разобраться, в кого именно он стреляет. Но направленная рукой добровольного смертника доисторическая посудина, взорвавшаяся вместе с ним и вражеским кораблем, остановила непрекращающиеся смерти. Люди остались зализывать свои раны, запустив все-таки маячки в пределах системы, предупреждающие о приближении любых объектов и глушащих связь в пределах досягаемости. Пришельцам больше не верили, особенно землянам. Андрей был одним из пилотов, пытавшихся уничтожить тогда звездолет. Его дерево было в числе тех, которые подожгли первыми, но в отличие от других, оно не сгорело дотла, а упорно жило и зеленело, пусть половина ствола и осталась почерневшей мертвой древесиной.        Хотя больное дерево-симбионт сделало практически инвалидом и человека, тот тоже, как и упрямое растение, не собирался сдаваться. Андрей поселился в глуши, поближе к своему обломку, тщательно ухаживал за ним и довольно-таки сносно прожил все эти годы. Особого дискомфорта в отсутствии других людей рядом он не ощущал, наоборот — острее начал чувствовать связь со своим растительным собратом, и этого казалось достаточно. Иногда приходилось посещать ближайшую деревню, но передвигаться получалось все труднее и подобные визиты становились все реже.        Выйдя из леса, Андрей, тяжело ступая, направился к показавшемуся впереди полуразрушенному строению. Но, будучи уже на подходе, остановился, прислушиваясь и пытаясь понять, что не так в его обычном мироощущении. Птицы, уже давно не воспринимавшие его как врага и никогда не прекращавшие свой щебет ни на секунду, сейчас молчали. В воздухе стоял отчетливый запах горелого, пробудив самые что ни на есть неприятные воспоминания. Но тем не менее человек не останавливался, осторожно приближаясь к развалинам, готовый ко всему.        Предчувствия не обманули: он не сделал и сотни шагов, как натолкнулся на небольшой аппарат, без сомнений предназначенный для полетов, но настолько непонятной конструкции, что Андрей даже присвистнул: это же насколько далеко вперед ушла техника землян? И когда в окне разрушенного здания появился силуэт незнакомца, человек уже был готов к любым неожиданностям.   Парень вовсе не выглядел опасным: он был очень молод, раздет до пояса — на нем оставались лишь серые брюки. Густая темно-каштановая шевелюра прикрывала почти все лицо, но Андрей заметил, что на глаза под волосами была наложена красная повязка. Неуверенные движения подтверждали то, что парень ничего не видел — он стоял на коленях на подоконнике, полном битого стекла и слепо водил по стене окровавленной рукой. Кирпичи вокруг оконного просвета были уже измазаны кровью из порезанных рук, вокруг него порхали вездесущие бабочки, а правая рука в очередной раз наткнулась на торчащий из стены большой осколок стекла. Парень неуверенно поднес вторую руку к глазам, пребывая в неуверенности: непонятно, каким образом ему удалось взобраться на высокий подоконник, ничего не видя, но как с него слезть, он явно не имел ни малейшего представления.        Андрей медлил, не подходя к незнакомцу.        По-хорошему, его стоило прикончить — еще свежи были воспоминания о смертях друзей и знакомых, которые принесли на Стикс люди, подобные ему. Да и собственное увечье… Но убить врага в честном бою и прибить беспомощного слепого человека — Андрей знал, что пойти на подобное не сможет. Не тот характер. В конце концов, солдаты ведь просто исполняют приказы. Этот тоже подчинялся, возможно, нет причин его уничтожать. Пока.        Вздохнув, человек направился к незнакомцу, предупредив о своем приближении словами:        — Не двигайся, там полно битого стекла. Сейчас я тебе помогу.        Парень вскинулся, повернувшись в сторону Андрея, к чему-то прислушиваясь. Появилось выражение удивления. По крайне мере именно удивленной выглядела часть лица, не прикрытая волосами и повязкой.         Никакой враждебности он не проявил, охотно протянув руку в сторону человека, доверчиво позволил стянуть себя с подоконника и без колебаний пошел за ним, ведомый за руку и неуверенно ступая вслед, то и дело спотыкаясь.        Так они и дошли до домика, в котором последние десять лет жил Андрей. Если бы во время нападения земного звездолета, в самом разгаре ужаса, которым оказались горящие деревья и умирающие без вины люди, сказал бы кто Андрею, что он будет привечать в своем доме одного из убийц, дело бы окончилось мордобоем. Но время сглаживает боль утрат, делает человечней — и если судьба сжалилась над несчастным человеком, сохранив ему жизнь, то кто он такой, чтобы с этим спорить? Поэтому, ничего не говоря и пытаясь не показывать неприязнь, дал парню одну из своих рубашек, накормил и подвел к кровати. Себе он позже соорудит другую, пока что контуженный парень нуждался в полноценном отдыхе больше, чем он.        С утра, дав отдохнуть мальчишке и проворочавшись всю ночь на полу, Андрей был в препаршивом настроении. Ухудшило его еще и открытие, сделанное при попытке пообщаться со своей находкой: оказалось, незнакомец не понимает ни слова ни на одном из самых известных земных языков, а кроме того — не может разговаривать. Вообще. Последствия контузии выглядели несколько странно, однако Андрей не придал этому значения — он же не медик в конце концов. Поднять руку на человека, не способного даже защититься, он не мог, как бы ни ненавидел людей с Земли. Отправить его в ближайшую деревню, к людям, чтобы другие решали судьбу вражеского солдата, физически было невозможно: путь неблизкий, и как бы его смогли преодолеть хромой со слепым? Оставалось ждать, когда в их края забредет кто-нибудь поздоровее, а пока — пытаться ужиться друг с другом.        Как ни странно, уже через месяц Андрей осознал, что привязался к своей находке. Имени парня он так и не узнал — тот не смог его даже написать, вместо нормальных слов выводя на бумаге странные закорючки. Андрей махнул рукой на попытки найти возможность понять друг друга, звал парня как придется и пытался вести свой быт, как умел.        Синтетическая еда вырабатывалась только в центральном поселке, поэтому здесь приходилось выживать лишь благодаря плодам и фруктам. Благо имелись они на этой планете в изобилии — деревья, обладающие некими задатками интеллекта, заботились о существах, с которыми оказались связаны.        Вражеский разведчик тем временем и не думал заморачиваться своей дальнейшей судьбой. Носился за бабочками, радовался как дитя, когда удавалось поймать одну из них — и замирал, к чему-то прислушиваясь, когда она быстро-быстро махала крылышками, трепыхаясь в его руках. Поиграв, он всегда выпускал насекомое. Конечно же, мальчишка интересовался и птицами, и растениями, но разноцветные крупные бабочки, в изобилии расплодившиеся на планете, привлекали его больше всего.        Вообще повадки незнакомца не совсем вписывались в представления Андрея о слепых — он очень редко изучал что-либо, ощупывая. Скорее прислушиваясь. И прислушивался ко всему — к шуму ветра за окном, к журчанию протекавшего рядом ручейка, к шагам Андрея, к стуку его сердца…        Глядя, с какой легкостью и уверенностью передвигается парень, никто бы не заподозрил, что он ничего не видит. Однако повязку с глаз тот не снимал никогда и ни при каких обстоятельствах, даже ночью. Конечно, он их менял, эти повязки — но где и как, Андрей не замечал. Мужчина, уставший от одиночества, часто разговаривал со своим вынужденным сожителем; казалось, что его собеседник, даже не понимая ни слова, тем не менее прислушивается к нему очень внимательно. И еще найденыш чувствовал состояние Андрея настолько, что впору было поверить в шестое чувство: всегда оказывался рядом, если тому было плохо и начинало выворачивать от боли в ногах. В такие моменты он укладывал его многострадальные конечности себе на колени и поглаживал их, легко и ласково. Боль уходила, как ни странно; но взамен приходило не менее мучительное желание — Андрей безрезультатно пытался с этим бороться. Отталкивал парня, переворачивался на живот в попытке скрыть явные признаки возбуждения и делал вид, что хочет спать. Первые два раза. Парень сначала выглядел удивленным, в недоумении к чему-то прислушиваясь, как обычно. В третий раз, когда Андрей оттолкнул его и отвернулся к стене, тот не ушел — наоборот, лег рядом. И когда возмущенный мужчина повернулся к нему лицом, чтобы… Чтобы оттолкнуть? Или наоборот — прижать к себе изо всех сил, и никогда не отпускать? Однако уже в следующую секунду он не помнил, что хотел сказать, или сделать, — потому что они упоенно, со страстью и диким желанием, целовались.        Андрей попытался прийти в себя, пытался отстраниться, объяснить — что они враги, что он намного старше, что так неправильно, не должно быть — но слепой парень с твердостью зрелого мужчины глушил его слова поцелуями, заставлял выкинуть из головы лишние мысли уверенными движениями — возможно, не слишком ласковыми, но он будто инстинктивно чувствовал, чего и как больше всего хотелось бы Андрею. И с восторгом и нежностью обнимал его после, словно нашел нечто важное, хрупкое, которое стоит беречь ценой жизни.        С того дня они стали спать вместе. Ласки пока оставались лишь ласками, новоявленные любовники изучали тела и реакции друг друга, но пойти дальше не торопились. Их внезапное сближение произошло так естественно, словно подспудно они готовы были к этому с самой первой встречи — два тела, две души, несмотря на физические недостатки, встали вместе как два кусочка паззла, дополнив и добавив целостности каждой.        Иногда Андрею казалось, что их все сильнее крепнущая связь сродни тому симбиозу, что связывал его с деревом. Андрей показал его найдннышу. Благодаря тому, что эти десять лет он провел недалеко, постоянно ухаживая и заботясь, дерево еще жило. Хотя, глядя на полуистлевший ствол, из которого каким-то чудом пробивались зеленые ветви, сомнений в том, что оставшегося им времени не так уж и много, не оставалось.         — Вот так-то, пацан, — говорил мужчина, поглаживая ствол, словно заботился о друге, — умрет это дерево — умру и я. Всю свою жизнь в космосе пролетал, я даже родился на борту космолета. Кто бы мог подумать, что закончу свои дни на затерянной где-то в глубинах Галактики планетке, связанный с безмозглой древесиной и медленно врастая корнями в землю, подобно ей?         Парень участливо обнял его за плечи, как обычно сразу же уловив, что партнер находится не в самом лучшем расположении духа. И попытался отвлечь от нехороших мыслей. Очень действенным и приятным способом.        Возвращались они, держась за руки. Визит к дереву словно сблизил их еще сильнее, Андрей даже думать забыл на какое-то время о близкой смерти. Как будто мир жил отдельно своей жизнью, а они вдвоем — своей, не завися ни от кого и отдавшись на волю чувств, в отдельной ячейке, зарезервированной провидением только для них. Для их зарождающейся любви. У которой не было будущего, но мысли об этом селились на задворках сознания, не высовываясь до поры до времени, чтобы не омрачать чистое, ничем не замутненное счастье, которого им и так было отмерено слишком мало.        Еще несколько месяцев они наслаждались друг другом — невероятно счастливых и наполненных тихой радостью и покоем. А также нежными прикосновениями в любое время. Крепкими объятиями и ласками ночью. Искренней поддержкой и помощью друг другу — всегда. Не замечалась все усиливающаяся хромота; забывалось, что глаза одного из двоих по-прежнему закрывала повязка; физические недостатки исчезали на фоне упоительного, невероятного счастья обладания.        Андрей давно забыл, что считал парня одним из убийц или вражеским шпионом, — и узнать его имя оказалось неважным. Он называл его теперь — любимый.  ***       Их идиллия была прервана одним погожим солнечным днем. Андрей знал, предчувствовал, что счастье не продлится слишком долго. И когда на пороге домика появились люди, подспудно он был готов к тому, что их визит не принесет с собой ничего хорошего. Его партнер замер в недоумении, по своему обыкновению к чему-то опять прислушиваясь. Без сомнения, он почувствовал чужаков, но не проявил видимых признаков беспокойства.        Один из посетителей, крупный мужчина с уверенным и жестким взглядом, кивнул в сторону парня:        — Давно здесь… этот?        — Около полугода, — Андрей лежал, по обыкновению держа ноги на коленях любовника, пока тот делал ему масссаж. То, что он не встал, чтобы поприветствовать вошедших, их не удивило — колония начисляла не так уж много человек, и все знали друг о друге все. И его увечье уж точно не было секретом для тех, кто пришел сегодня.        — Нужно поговорить, — продолжил старший из делегации, — этому… кем бы он для тебя ни был, не стоит слышать наш разговор.        — Он не воспринимает речь после контузии. Совсем. Только жестами и прикосновениями общаемся. Вы можете говорить свободно. Кроме того, он слеп и не может разговаривать. Парень безобиден больше чем полностью. Он больше не враг.        — Не в этом дело, Андрюша, — его собеседник устало потер переносицу, присев рядом на кровать, — мы смогли найти шпиона среди нас.         Новость была, мягко говоря, странной. И неожиданной.        — И что разведывал среди старых ветеранов шпион? На Земле разучились воевать? Завербуют нас? Или материнскую цивилизацию интересуют объемы наших урожаев зерна и устарелые космолеты? — Андрей был полон скепсиса.        — Здесь дело в другом, — покачал головой его собеседник, — атмосфера нашей планеты содержит в себе некоторые чужеродные элементы, оказывающие омолаживающий и целительный эффект. Кроме того, у нас обнаружены богатые залежи материалов, которые используются в изготовлении межпространственных порталов. То, что планета еще не выпотрошена до предела и не превращена в сплошную мертвую пустыню с огромной мусорной кучей в центре, поистине чудо — благодаря вспыхнувшей войне про нас забыли. И шпион не мог связаться с пославшими его. Тот космолет наткнулся на нашу планету случайно. Шпион по-дурости связался с капитаном, тот, похоже, поднял информацию, и решил просто уничтожить нас, чтобы быстро и надежно завладеть ценным источником ресурсов. Мы легко отделались. После признания шпиона на планете работают глушители сигналов и маскировочные устройства, найти нас сейчас возможно лишь наткнувшись случайно или войдя в атмосферу. Как произошло с твоим другом.         Андрей молчал, осмысливая полученную информацию. Он уже знал, в чем будет состоять требование гостей. В ДНК каждого пилота, находящегося на службе в военных силах Земли, были введены искусственные гены с зашифрованной в них информацией. Эти гены имели встроенную программу, благодаря которой их легко было отследить при помощи определенных устройств. Обычно к выходу солдата на заслуженный отдых, эта программа устаревала и стиралась полностью, но учитывая возраст найденыша... Это чудо, что их планету еще не разбомбили.        — Подумай, Андрюша. Медлить нельзя. Мальчишка должен оказаться в открытом космосе подальше отсюда, вместе со своей спасательной капсулой. За этот год у нас родилось шестеро детей. На месте погибших деревьев начинают расти новые. Ты же понимаешь, что если нас найдут, планета обречена? И эти дети не смогут никогда вырасти, как и их деревья?        Андрей утвердительно кивнул, соглашаясь. Конечно же, он все это понимал. Жизнь и благополучие всей планеты против жизни отдельно взятого слепого парня. И счастья умирающего инвалида. Какой тут мог быть выбор?        — Можно… — внезапно охрипшим и чужим голосом попросил мужчина, — можно мне сделать это самому?          Ему ответили утвердительно. Оставили ампулу со снотворным, пообещали подогнать космолет к утру и не тревожить до того времени, и незаметно ушли. Оставив Андрея с душой, рвущейся на отдельные куски, и с обрушившимся в один миг миром.         Этой ночью в своих ласках они пошли до конца. Андрей хотел оставить себе как можно больше воспоминаний о своем коротком счастье — ласками на грани безумия, прикосновениями, объятиями до оставленных синяков, неминуемой, но такой нужной сейчас болью. Но что эта боль, сменившаяся жгучим наслаждением, по сравнению с той, что поселилась в душе? С ней ему предстояло жить день за днем, до самой смерти — которую, к счастью, ждать оставалось недолго. Отправив в последний полет свою неожиданную и невероятную любовь, он тоже не задержится надолго в этом мире… И пусть хоть сгорит его дерево.       Утром на лужайке рядом с домиком их ждал обещанный звездолет. Капсулу уже погрузили — своего же любимого, мирно спящего в объятиях после введенного снотворного, Андрей так и не выпустил из рук на пртяжении всего полета. Очнулся только, когда кто-то из команды положил руку ему на плечо, сочувствующе прошептав:        — Пора…        Парня положили в его же спасательную капсулу, которая должна была стать саркофагом. Доза снотворного была убойной, он не должен был проснуться больше никогда. Но все же Андрей выпустил в его последнее пристанище стайку бабочек, которых его мальчик так любил... Вместо цветов. В знак прощания.         И потом долго смотрел в иллюминатор вслед быстро исчезнувшей точке, унесшей с собой его душу и сердце…  

***

      Вернувшись к прежней жизни, Андрей уже знал, что так как раньше, жить больше не сможет. Заботиться о своем дереве он перестал — только однажды заглянул к нему, скользнул равнодушным взглядом по жухлым засыхающим веточкам, из последних сил тянущихся к солнцу — и больше не приходил.        За несколько недель одиночества Андрей сильно похудел, — аппетита не было от слова совсем, — и все больше времени проводил в постели, уставившись в одну точку. Только иногда, собравшись с силами, уходил к старым развалинам, где впервые встретил своего странного любимого. Подолгу сидел напротив пустого окна старого форпоста с по-прежнему торчащими в нем осколками, и вспоминал момент, когда увидел свое счастье, еще не догадываясь об этом.        Видения прошедших счастливых мгновений преследовали его постоянно, поэтому когда рядом он в очередной раз почувствовал присутствие родного и любимого человека, то ничуть не удивился.        — Прощай разум, здравствуй галлюцинация, — отстраненно поприветствовал дорогое видение.        — Здравствуй, — галлюцинация оказалась еще и со звуковым сопровождением. Неплохо, в реале они так и не смогли поговорить. Наверстают сейчас в его больном мозгу.        — Голос у тебя бесцветный какой-то. Или это у меня воображения не хватает на что-нибудь поприятнее?        — Прости. Со временем установится, когда связки окрепнут. Мы общаемся по-другому, и этот орган атрофировался, как атавизм. Мне их восстановили, насколько это оказалось возможным, но нужно подождать. Андрей послушно кивнул.        — Подождем, куда нам торопиться? Ты ведь теперь надолго осядешь в моих мозгах, верно?        — Верно. Боюсь, не только в мозгах. Если ты… Если твои чувства ко мне останутся неизменными после того, как на меня посмотришь, я никогда в жизни не отпущу тебя от себя. Я тоже тебя люблю. Очень.        — Почему они могут измениться? — удивился Андрей и обернулся к видению. — У тебя глаза… странные.          Видение было без привычной повязки на глазах.         Тогда, в их последнюю ночь, он так и не решился заглянуть под нее, когда ввел снотворное. Предпочел, чтобы парень остался в его памяти таким, каким он привык его видеть. Сейчас же он смотрел в самые необычные глаза, какие только мог вообразить: большие, миндалевидные, без зрачков, они были серебристо-белого цвета и переливались словно ртуть. Нечеловеческие глаза.        — Только странные?  — Ну, они еще и красивые. Странно, почему я представляю тебя таким… не совсем человеком? Кто сжалился и вколол мне галлюциноген, чтобы не мучился перед смертью?        — Вокруг нет никого разумного в радиусе нескольких километров. И я не галлюцинация. Я настоящий. Смотри, это росток с твоего дерева. Я пересадил его в хорошую почву, и он прижился. Мы можем забрать его с собой. Ты же согласен улететь отсюда?        — С тобой я согласен даже умереть. До сих пор жалею, что не улетел в капсуле вместо бабочек. Оставшись один, понял что жизнь потеряла смысл, но было уже поздно.        — Нет, хорошо что не улетел. Ты бы не выжил. А за бабочки спасибо. Они красивые. Пойдем?          Андрей улыбнулся — открыто, радостно, впервые за долгое время — и сжал протянутую ладонь, с трудом поднимаясь. Он готов был хоть ползти туда, куда укажет ему прекрасное видение, но оно легко подняло на руки исхудавшее тело и предупредило:         — Только весь полет тебе придется провести в анабиозе. Организм очень ослаблен, ты можешь не выдержать перегрузок. Заодно и подлечим.         Мужчина лишь кивнул, заранее соглашаясь со всем, что бы ни предложил любимый. Какая разница — в анабиоз или в посмертие? Главное — вместе…   ***       Первое, что увидел Андрей по пробуждении — похожие на капли ртути глаза, живые, настоящие. Улыбающиеся. Сном это он не мог бы назвать однозначно — состояние было, словно он заново родился.       Прикоснулся к знакомому лицу — гладкая кожа, каждый шрамик и морщинку которой он узнал бы среди миллионов. Смеющиеся губы, которые он столько раз целовал. Как бы реально не ощущалось происходящее, поверить в него удавалсь с трудом.        — Не сон… Но как…?         — Я потерпел аварию вблизи твоей планеты. Пришлось делать экстренную посадку. Меня должны были найти в скором времени, поэтому я постарался скрыть глаза, чтобы не шокировать туземцев — в остальном между нами нет различий. Ну разве что гортань и языковый барьер. Мы общаемся образами, чувствуем эмоции.        — В смысле — читаете мысли?         — Нет, Андрюша, только эмоции. Я чувствовал твое недоверие вначале, потом привязанность, затем любовь. Чувствовал всю боль, которую ты ощущал, сажая меня в капсулу. Прости меня за нее.        — Но как ты выжил? И почему жив я, если мое дерево погибло?        — Пока я находился на вашей планете, сигнал бедствия глушился и спасатели не могли меня найти. Но за ее пределами это было делом нескольких часов. Ваше снотворное действует на нас как кратковременный парализатор — я все чувствовал, но сделать ничего не мог. А дерево… Пойдем, я кое-что тебе покажу.         В соседней комнате был установлен большой стеклянный контейнер. Внутри росло небольшое хлипкое деревце, которое почти не было видно за хороводом красивых разноцветных бабочек. Вместе все это смотрелось гармонично, словно живое произведение искусства.        — Изумительно… Тебе удалось сохранить мое дерево… И с бабочками оно выглядит, словно странный букет.        — Да… Твое дерево и мои бабочки. Букет из бабочек. Считай, что это подарок в честь нашего партнерства, потому что я тебя не отпущу.        — Да я и не хочу уходить… Но я так и не знаю, как тебя зовут. Может, познакомимся?          — Мое имя — это набор образов. Тебе понадобится много времени, чтобы научиться сложить их вместе.        — У нас есть это время. Ведь впереди вся жизнь?        — Вся жизнь… Звучит здорово.         Слова, прозвучавшие как клятва, скрепил поцелуй. А рядом порхали бабочки, создавая причудливые узоры вокруг небольшого пока дерева, начавшего свой новый жизненный цикл.