Бэмби

1. Инорану откровенно паршиво. Иноран пьян. Пьян не настолько, чтобы издавать бессвязное бормотание вместо членораздельной речи и валиться лицом в столешницу, однако достаточно для того, чтобы его отпустила извечная, чуть застенчивая и такая обаятельная сдержанность, чтобы глаза его смотрели доверчиво и беззащитно - так, как еще со школьных времен нравилось Джею. Всей своей тонкой и нервной статью и этими влажными, бархатными и всегда печальными темными глазами Иноран напоминает ему олененка из старой детской сказки. Однако когда в поле зрения гитариста оказывается Кавамура Рюичи, олененок превращается в настороженно стригущую ушками лисицу, - Иноран не сводит с вокалиста глаз, чутко улавливая каждое его движение, каждое слово. Джей знает причину. Барабанщик Ямада Шинья знает причину. И Сугизо ее знает, - насмешливый выпендрежник Сугизо, млеющий в объятиях Кавамуры на каждом концерте, как-то умудряясь забыть, что это всего лишь часть неизбежного фансервиса . Вся группа знает, что Иноран влюблен в Рюичи, - кроме самогО сладкоголосого Кавамуры, улыбчивого, лучезарно красивого, и, кажется, одинаково приветливого со всеми вокруг, никого особенно не выделяя. Джей видит, как влюбленность эта медленно, но верно изматывает его друга, как постепенно превращается в бледную тень самого себя милый, веселый парень, которого он знал и любил с детства,- но сделать ничего не может, только лишь наблюдать со стороны, на чем свет кляня нерешительность Ино-чана и недогадливость Рюичи. В небольшой квартире у Джея привычный бардак, такой родной и уютный, и нетрезвый Иноран, свернувшийся клубочком в углу просторного дивана, кажется басисту неотъемлемой частью этой картины, неотделимым кусочком его собственного сердца. - Ино... -М-м-м? -Почему ты ему просто не признаешься ? - Ты о чем? - Ну, мне-то можешь не врать. Я же все вижу... Иноран поднимает на друга измученные, покрасневшие глаза. - А кто еще... видит? Джей подсаживается поближе, обнимает за плечи, тихонечко прижимает к себе. - Все уже видят, Ино. - А он?.. - А он - нет. И поэтому тебе нужно сказать. По крайней мере, перестанешь мучиться неизвестностью . Вздох. Тоскливый глубокий взгляд, кажется, в самое сердце. "Сейчас переведет стрелки",- думает Джей, гладя жесткие рыжеватые волосы, задевая случайными касаниями тонкую кожу на шее. "Дурак..." - А у него - родинки, - чуть слышно шепчет Иноран и вдруг касается пальцем точки у горла Джея. -Здесь... И здесь... Палец перемещается на грудь, прямо под левую ключицу, и Джей вдруг остро ощущает, что он без футболки, в одних домашних спортивных брюках, крупно вздрагивает, крепче прижимая к себе тонкое тело Инорана и чувствует, как у того колотится сердце. -Ино... Бедный, глупый Ино. А Иноран закидывает руки ему на шею, тянется горячими губами к губам. -Джей... Не могу я больше, не могу... И целует, обдавая запахом крепкого алкоголя и какой-то горьковатой парфюмерии, - нет, совсем не так, как целовал бы того, другого. Как будто защиты ищет, как будто делится накопившейся болью. Не оттолкнешь ... тем более, что Джею совсем этого не хочется, а хочется целовать в ответ, скользить ладонями по плечам, расстегивать смешную пеструю рубашку, заглядывать в печальные темные глаза. Но он все же отстраняется, приподнимает лицо друга за подбородок. - Тебе точно это нужно сейчас, со мной? Вместо ответа Иноран прижимается лицом к его груди и кивает быстро-быстро несколько раз. На просторном диване двое сплетаются в объятиях. Иноран прогибает спину, разводит бедра, тихо стонет в такт движениям Джея в своем теле, запрокидывает голову, впивается ногтями в плечи. Иноран срывается в оргазм, называя Джея чужим именем, отдавая ему то, что не решается предложить другому. Друг не отказывается, принимая и имя, и непрошенный, не ему предназначенный дар, - лишь бы не угас, не истаял этот - жаркий, нетерпеливый... несчастный... Драгоценный, черт его побери совсем... -Бэмби, - Джей целует закрытые глаза, чувствуя соленую влагу на ресницах. - Чертов мой Бэмби... 2. .Джей не мог сказать наверняка, когда именно это произошло, однако в один из дней он понял, что конкретно попал и с этим надо что-то делать. Еще недавно он чувствовал себя самодостаточным, состоявшимся и, главное, абсолютно свободным человеком, и вдруг оказалось, что все это не более чем иллюзия. Одна пьяная ночь с Инораном, один момент слабости, несколько минут неожиданно острого наслаждения и захлестнувшей после нежности,- и вот уже много дней он не может забыть ни эти глаза, полные отчаяния и страсти, ни это горячее тело под собой, такое отзывчивое на малейшую ласку, ни этот сорванный голос, называющий его чужим именем... да Иноран и не дает ему забыть, по меньшей мере, раз в неделю появляясь у него на пороге с бутылочкой-другой пива или чего покрепче и с немой мольбой в исстрадавшихся глазах орехового цвета. Появляется всегда без предупреждения, что называется, как снег на голову, - и у басиста никогда не хватает духа закрыть перед ним дверь. Однажды ему пришлось извиняться перед старинными приятелями, ожидавшими его в ночном клубе на веселую холостяцкую попойку, а в другой раз даже вежливо выставить красавицу-модель, которую он обхаживал почти полмесяца. А дальше все повторялось снова,- полностью принадлежащее ему, покорное тело- и отданное другому сердце, улыбка на зацелованных до трещинок губах друга – и взгляд в пространство, тоскливый, как волчий вой. Иноран на пике страсти выкрикивал: « Рюичи!», целовал Джея в шею и в грудь, туда, где на бархатной, гладкой коже у Кавамуры, будь он неладен, сияли его чертовы родинки… А потом благодарно и немного виновато перебирал волосы Джея и засыпал, уложив отяжелевшую голову на его плечо. Басист в такие ночи долго лежал без сна, ощущая себя разменной монетой, жалкой подделкой, злясь на безмятежно сопящего Инорана за то, что тот им так нагло пользовался и на себя - за то, что был не в состоянии это прекратить. И, ко всему прочему, еще один ингредиент в последнее время добавился в этот дьявольский коктейль. Джей поймал себя на том, что он ЖДЕТ. Ждет, когда раздастся звонок в дверь и на пороге, смущенно переминаясь, возникнет его друг. Его Ино. Его сумасшедший Бэмби, чьи нежные печальные глаза неотрывно следили за совсем другим человеком. От этого хотелось взвыть и даже побиться головой о стенку. И тогда Лидер со всей отчетливостью понял – он попал, и с этим надо что-то делать. Этим утром на репетиции его раздражало абсолютно все,- начиная с ремня бас-гитары, неловко давившего на плечо, заканчивая привычной и почти родной лажей Сугизо. Шинья, видя, что Лидер не в настроении, ободряюще кивнул,- крепись, мол, все пройдет! - и с головой ушел в свою партию, увлекаясь, как на концерте. Кавамура слушал, не вступая пока, щурил глаза, отсчитывая такты. Сугизо, растеряв весь пафос, вдохновенно выписывал скрипичное соло. А Иноран не видел никого и ничего, кроме Рюичи, губы которого слегка шевелились - он проговаривал шепотом текст, аккуратно вдыхая на паузах. И в эти моменты Джей, казалось, всей кожей ощущал, как гитарист вздрагивает, прикрывая глаза, будто завидуя самому воздуху, что касался красивых губ Кавамуры. Лидер упорно не желал признать тот факт, что именно это раздражало,- нет, просто откровенно бесило его больше всего. Джей ревновал. Банально и пошло ревновал своего друга, которого знал еще мальчишкой, с которым вместе удирал с занятий, гонял мяч и порой дрался до разбитых носов, от которого не скрывал ничего и никогда,- и в которого, кажется, начинал влюбляться. Звонок раздался на второй порции Джек Дэниелс, и Лидер, прекрасно зная, кого принесло на ночь глядя, рывком распахнул дверь. Иноран с порога обнял его, впутывая пальцы в крашенные жесткие волосы, потянулся за поцелуем... и едва не сполз по стенке, отброшенный жестким ударом в челюсть. -Хватит! Джей навис над ним угрожающей тенью, встряхнул за плечи и зашипел прямо в лицо: - Нашел себе игрушку? Замену своему распрекрасному Рюичи?.. Удобно устроился, да, Ино-чан? Джей подставит жилетку, Джей сопли подотрет, Джей оттрахает по высшему разряду - и при этом Джею ничего, совершенно ничего не нужно! Джей не помнил, чтобы он когда-то вообще сердился на Инорана, а тем более, поднимал на него руку. Напротив, Ино, тонкий и хрупкий, большеглазый, всегда вызывал в нем неконтролируемое желание защитить, укрыть ото всех бед, и отвечал на это безоговорочной преданностью, доверием и душевным теплом. На том и стояли, пока не появился Кавамура... Непонимание и растерянность во взгляде Инорана сменились обидой и болью,- и поднятая было для очередного удара рука Джея опустилась. - Что же тебе нужно, Джей?,- тихо спросил Иноран, дотронувшись пальцами до налившейся алым скулы. - Что я могу сделать для тебя, скажи... Джей только вздохнул, криво усмехнувшись, уже остывая, приобнял друга за плечи: - Того, что мне сейчас нужно, никто мне дать не сможет. Особенно ты. А теперь будь добр, заткнись - и поехали со мной. - Но... - Я же сказал,- заткнись, Ино. Ради всего святого, иди в машину. Молча. Низкий, хищный Додж Вайпер мчался по вечерним улицам, заляпанным разноцветным неоновым месивом. Иноран сидел, откинувшись в пассажирском кресле и, как было приказано, молча смотрел на Джея, сосредоточенно, с каким-то ожесточенным выражением лица, ведущего машину. Вид Джея за рулем всегда действовал на него успокаивающе, казалось, его крепкие, уверенные руки, сжимающие руль, способны отвести любую беду... до сегодняшнего вечера эти руки ни разу не подвели Инорана,- так почему бы не довериться другу и сейчас? К тому же на смену обиде пришло чувство вины. Гитарист прекрасно понимал, что бессовестно использовал Джея, не имея достаточно воли, чтобы сделать шаг навстречу собственной судьбе, и мысленно просил у того прощения... как вдруг взгляд за окно в мгновение ока вытолкнул его из теплой, убаюкивающей тишины. Они подъезжали к дому, где жил Кавамура Рюичи! -Джей,- голос гитариста еще был тихим, но в нем уже пробивались панические нотки. - Джей, зачем ты меня сюда привез?.. Лидер смерил его тяжелым взглядом. - А затем, сладкий мой, что ты сейчас будешь признаваться своему ангелочку в тех самых светлых чувствах, которые уже второй месяц пытаешься сливать на меня. И либо он тебя пошлет раз и навсегда, либо ты будешь, наконец, счастлив и дашь мне жить! Последние слова Джей практически проорал, заводясь снова, и Иноран понял, что все происходящее - не шутка и не розыгрыш, что они на самом деле находятся во дворе дома, в одной из квартир которого сейчас его Рюичи коротает вполне обычный вечер и знать не знает, какие страсти кипят у него буквально под самым носом... Его сердце, казалось, затаилось в груди тяжелым холодным комком, когда Джей выбрался из машины и распахнул пассажирскую дверь: - Выметайся. И тут Инорана, наконец, накрыло. - Я никуда не пойду! Слышишь, ты, идиот,- никуда не пойду! Вместо ответа басист грубым рывком выдернул его из машины и Иноран, не удержав равновесия, плюхнулся на пятую точку. - Не пойдешь - так я тебя отнесу,- на полном серьезе пригрозил Лидер, вздергивая его на ноги. - Я парень здоровый, справлюсь! Только вот,- Джей примерился взглядом к неповрежденной скуле Инорана,- налажу с другой стороны для симметрии, а то вдруг нашему правильному мальчику не понравится! Ну так как,- сам пойдешь? Иноран молча отбивался, безуспешно пытаясь вырваться из жесткой хватки басиста, глаза его метали молнии... и никогда еще он не казался Джею таким красивым, как сейчас, когда злющий, растрепанный, побитый - всеми силами он противился собственному счастью. Именно счастью, - почему-то Джей был уверен в этом. Лидер вздохнул, сграбастал в охапку своего друга, превратившегося в сплошные локти, кулаки и коленки, помноженные на отчаянную злость, и потащил его к подъезду. Через пару шагов Иноран, в очередной раз пребольно ткнув его под ребра, прошипел: -Да черт с тобой, отпусти, я сам... Какого хера ты вообще лезешь в мою личную жизнь?! Джей поперхнулся смехом. - ТВОЮ ЛИЧНУЮ ЖИЗНЬ?.. Да я уже по горло в тебе и твоей гребаной личной жизни, если ты не заметил, причем, твоими же усилиями! Топай давай, а то под зад получишь. Ромео, блядь, недоделанный. И Иноран топал. И когда Джей позвонил, наконец, в квартиру вокалиста, только глаза и были живы на его бледном, разом как-то заострившемся лице. Дальнейшее память Инорана сохранила весьма туманно. Мягко говоря, удивленный Кавамура в шелковом домашнем халате, возникший в дверном проеме (позже Джей оценил его состояние как "полнейшее охуение"), быстрые шаги предателя-басиста, сбежавшие вниз,- и собственный ужас перед этими прекрасными, ставшими вдруг удивительно теплыми, глазами, перед растерянной,- и Иноран мог поклясться, радостной улыбкой, перед нежным прикосновением изящной ладони к саднящей щеке. - Ино-чан? Что у вас случилось? ...Как тонок рисунок бровей, словно выписанный шелковой кистью...как красиво разбегаются лучики мелких морщинок от уголков глаз... И родинка под ключицей, не прикрытая золотистой мягкой тканью... - Рюичи... я... Я... Ничего, ничего... И Иноран стремительно слетел вниз по лестнице, проклиная Джея, себя, судьбу и всех ками. И только глаза Кавамуры сияли ему всю эту смятенную, одинокую и неприкаянную ночь. 3. А потом он безостановочно пил – много и шумно, пил с Джеем, Шиньей, Сугихарой, с неутомимыми собутыльниками Хидэ и Патой из Х, с какими-то совершенно незнакомыми людьми, часто просыпаясь в самых неожиданных местах и самых странных ситуациях,- и образ Кавамуры ни разу не потревожил его в эти полные суеты и разрушительного, лихорадочного веселья дни и ночи. Только в стонах редких случайных любовников, в хмельном угаре, он слышал вдруг знакомые, певуче-серебряные нотки... и вскоре прекратил все эти связи на одну ночь, ограничившись беспробудным пьянством. Однажды, проснувшись у себя дома наедине с очередным первосортным похмельем и промучившись им до вечера, Иноран понял,- достаточно. Что бы там ни происходило в его незадачливой личной жизни, она-таки продолжалась, эта самая жизнь, и, как говорил Рюичи, все испытания следовало встречать достойно. Мысль о Кавамуре отдавала болезненной горечью, однако думать о нем доставляло Инорану истинно мазохистское наслаждение. И, как ни странно, не красота вокалиста являлась перед его внутренним взором, одновременно раня и лаская душу, а какие-то совершенно бытовые мелочи, - расстегнутая пуговица на рубашке, рука, рассеянно теребящая волосы, виноватая улыбка, когда Рюичи, уснувшего однажды в студии, разбудил кто-то из стаффа. Иноран вспоминал, как он ест, как подносит к губам бутылку пива, как распевается перед выступлениями, смеется и сердится... и все это складывалось в удивительно теплый, близкий и родной образ человека, с которым Иноран хотел бы провести рядом всю свою оставшуюся жизнь. Осознав это, он обрел некоторое душевное равновесие, перестал пить и терроризировать долготерпеливого Джея. Так же прекратились томные и голодные взгляды в сторону Рюичи во время репетиций и концертов, и лишь когда тот стоял совсем рядом или обнимал от избытка адреналина, глаза гитариста неконтролируемо светлели, будто все то, что прежде так бурно кипело снаружи, теперь тихо светилось внутри. И никто не догадывался, глядя на Инорана,- спокойного, улыбчивого, ясного,- как тяжело давит на него привычная до мелочей обстановка, как больно постоянно находиться рядом с человеком, объятий, улыбки и простого присутствия которого гитаристу не хватало 24 часа в сутки,- и не сметь выдать себя ни словом, ни вздохом, ни жестом. Некоторые искренне удивлялись, когда Иноран с жаром ухватился за возможность записать сольный альбом в столице Великобритании,- он был участником очень успешной группы, зарабатывал неплохие деньги, его знали и любили толпы людей по всей стране, и один лишь Джей отчетливо понимал, что другу необходимо переключиться, занявшись чем-то совершенно другим, хотя бы для того, чтобы не сойти с ума. И, провожая Инорана в аэропорту, Лидер с грустью наблюдал, как делано оживленный Ино сыплет шутками, делится планами, смеется с непроходящей печалью в глазах... На сердце Джея было неспокойно. .... Лондон остался в памяти Инорана влажными мазками серого,- улицы, дожди, небо. В принципе, улиц и неба Ино видел не так уж и много, погрузившись в работу над своим первым самостоятельным альбомом. Без «Luna Sea». Без Джея. Без Шиньи и Суги. И без Рюичи. Последний факт его предсказуемо радовал,- свое паническое бегство от Кавамуры он до сих пор вспоминал с пылающими от стыда щеками и колотящимся – как тогда – сердцем. Творческий процесс прекрасно прогонял ненужные мысли в дневное время, а ночи... Ночи стали пыткой, потому что они приносили с собой сны. Иноран никогда так и не вспомнил ни одного из них в подробностях, но Рюичи появлялся в них всегда,- не обязательно зримо и осязаемо, хотя бывало и такое,- но присутствие его каждый раз ощущалось, как ощущается аромат цветка, стоящего за занавеской. И Иноран шел и шел к нему,- вслепую, по зову своего любящего, изболевшегося сердца... Нельзя было даже как следует напиться,- на этот раз результат работы всей творческой группы зависел от него. Пусть Иноран и не решился петь для альбома сам, однако координационная деятельность полностью лежала на его плечах, да и гитарные партии за него не делал никто. Работа все-таки возымела нужный эффект,- к концу записи Ино устал и изнервничался настолько, что все его мысли вертелись лишь вокруг скорейшего возвращения на родину с последующей возможностью запереть за собой дверь и неделю не выходить из дома, наслаждаясь покоем и одиночеством. И когда дверь его квартиры, наконец, захлопнулась за ним с тихим, уютным щелчком, Иноран со стоном повалился на кровать и впервые за долгое время уснул без сновидений... .Разбудил его стук в дверь. Не бесцеремонный звонок, а именно стук, деликатный, мягкий. Наверное, поэтому Иноран, на автомате почти двинувшись открывать, не чувствовал вполне ожидаемого раздражения, а только лишь легкое любопытство,- и кому бы это быть прямо в день приезда, о котором он сообщил только одному Джею. Джею, который как раз сегодня уехал из города по каким-то делам. Этого гостя Ино ожидал увидеть меньше всего, хотя и был он самым желанным в его доме. Желанным настолько, что Иноран даже фантазировать боялся о том, что однажды откроется дверь – и к нему навстречу шагнет Кавамура Рюичи, такой невероятной была эта мечта... которая теперь вдруг неким чудесным образом стала явью. В дверном проеме стоял Рюичи,- без обычной своей улыбки, очень серьезный и собранный, будто после долгих раздумий, наконец, решился на что-то очень важное. Волосы его были коротко подстрижены, и косая челка небрежно пересекала бледный лоб, он смотрел напряженно и остро, словно за самое сердце цеплял этим взглядом,- не отстраниться, не уйти. И невдомек ему было, что Иноран, хоть и отступал, не веря своим глазам, по направлению к гостиной, мысленно бежал к нему все эти долгие-долгие дни и ночи, сквозь сны и явь искал его одного. В широкое окно густо лилось закатное солнце, и оба они, тонкие и легкие, бесплотными призраками плавились в его золотых лучах. Молчание было хрустальным, ломким, казалось, малейший звук убьет тишину навсегда, когда Рюичи, вцепившись в ворот своей рубашки, оттянул его вниз, словно тонкая черная ткань его душила, и выдохнул: - Ино. Ты больше никуда не сбежишь от меня, Ино-чан. Тишина раскололась, и мир вновь наполнили звуки. Потревоженным ульем гудел за окном предвечерний город, нетерпеливо сигналили машины, где-то в ванной капала из неплотно закрытого крана вода и шаркали в подъезде чьи-то тяжелые, старческие шаги. А посреди комнаты Рюичи сжимал в объятиях рыжего парня, покрывая поцелуями зажмуренные глаза, острые скулы и приоткрытые пухлые губы. Иноран сначала робко и неуверенно, а потом все более смело отвечал на поцелуи, прижимаясь тесней, словно боясь хоть на секунду оторваться от любимого человека, сплетал за спиной Кавамуры тонкие руки... Вниз, на пол,- в теплое и золотое, закатное, сбрасывая ненужную одежду, словно осенние листья. Иноран задыхается,- тело Рюичи совершенно в его глазах. Эта смуглая кожа, сильные плечи, и родинки, сводящие с ума, как любовные метки неведомого бога, стройные ноги, а под горячими ладонями - крепкие бархатные ягодицы... Он весь, как натянутая тетива, - его Рюичи, его боль и счастье, его жизнь, его смерть. Шепот обжигает кожу: -Ино.. . хочу... Кавамура в его объятиях стелется, как шелковая луговая трава, и пахнет так же – терпкой, изысканной горечью и солнцем. Иноран легкими, невесомыми поцелуями сбегает с плеч на грудь, на рельефный живот с тонкой нежной кожей, ниже, туда, где терпкий жар и соль,- взять в рот, впуская глубже и глубже, срывая вздох за вздохом с любимых губ, обычно таких спокойно - улыбчивых, а сейчас прикушенных в попытке сдержать рвущийся стон. Неведомо как, понять – хватит, и, распластавшись на полу беззащитно и доверчиво, смотреть и ощущать, как нежный, чуть шершавый язык Рюичи выписывает невидимые узоры по груди, зарываться пальцами в рассыпающиеся густые волосы, и позволить ему все до конца. Проникновение и минутная боль, благодарный поцелуй и резкие, нетерпеливые движения по нарастающей, и крики страсти, запертые в гортани... - Рюи... я хочу слышать ... тебя... не молчи... прошу... Шепот прерывается в такт толчкам, и где-то глубоко внутри уже пульсирует, закручивается вихрь. Иноран судорожно вцепляется в точеные плечи над собой,- все, конец,- и, выплескиваясь с громким стоном, за гранью ускользнувшей на миг действительности наконец-то слышит этот звонкий, серебряный голос, что звучит сегодня для него одного. Закат давно отгорел и за окном тяжело ворочались тусклые городские сумерки. Иноран курил, лежа головой на голом бедре Кавамуры, и струйка дыма легко и грациозно танцевала под потолком. Пальцы Рюичи перебирали рыжие прядки, и Ино едва сдерживался, чтобы не замурлыкать от этих нежно-собственнических прикосновений. - Рюи... -М-м-м? - Мне нравится быть твоим. Тихий смех над головой: - Ну, так будь. Будь моим всегда... Будешь? - Буду. Путь Инорана окончен. Он наконец-то вернулся домой. Безошибочное внутреннее чутье подсказывает ему, что не будет легко и безоблачно, что впереди еще много горечи и боли,- но он уже готов заплатить любую цену за то, чтобы вновь и вновь слушать этот голос, шепчущий: - Будешь всегда со мной? И отвечать беззвучно, одними губами в любимые губы: -Буду всегда... Буду.