***
Они переступают порог комнаты Зейна, и Луи сразу же замечает Гарри, сидящего за столом с Зейном и Лиамом и пьющего из чашечки. На нем золотой костюм (боже) с соответствующим галстуком-бабочкой, буквально сияющий в свете. И если раньше такое нелепое сочетание одежды знатно бы повеселило Луи, заставляя его швыряться саркастическими фразочками по поводу внешнего вида и делая из субъекта полного придурка, то сейчас его мерцающий, завернутый в золото вид согревает атмосферу, словно коллапсирует звезда, или садится солнце. Золото греет кожу Гарри - нетронутую, чистую, сверкающую, без единого синяка - и оживляет глаза, плавно сменяющие самодовольное хладнокровие на естественную искренность, как только взгляд находит, останавливается и впивается в Луи в грязной джинсовой куртке, подвернутых черных джинсах и белых конверсах, надетых на голую ногу. - Я вернулся, - провозглашает Луи не тихо и не громко, для Гарри, и все головы поворачиваются к нему, вся болтовня прекращает свое существование. Найл стоит рядом с ним, слегка поддевая плечо Луи своим. И, непонятно как, но на какое-то время в комнате становится оглушительно тихо, несмотря на вскочившего с кресла Лиама, шумно приветствующего, разодетого в дорогие из-за своей простоты жилет и брюки, и Найла, проносящегося мимо Луи и усаживающегося на место, где стоит полный бокал вина и лежат трюфели, и Зейна, поджигающего сигарету напрактикованным движением, разжигая пламя в замедленной съемке. Становится оглушительно тихо, пока Луи смотрит на Гарри, и Гарри смотрит на Луи, и мир вокруг них перестает существовать. Луи улыбается сквозь тишину и закладывающий уши туман, проходит мимо всех движений, приветствий, смеха, идет прямо к хрупким винным бокалам и украшенному столовому серебру, лежащему на вышитых салфетках, идет прямо к Гарри, внимательно его изучающему, с розовогубой улыбкой и яркими зелеными глазами, обрамленными, застекленными в золото. Садится рядом с ним, не спуская с Гарри глаз, они смотрят друг на друга, как если бы их связали веревкой, не давая шанса повернуть голову и заставляя смотреть в глаза человека напротив, вот только их заставлять не нужно. Оглушительно тихо, поразительно ярко, все в золоте. Словно весь мир вокруг погружается в цвет, что надет на Гарри, и Луи лишь остается удивляться, как ему это удается вершить. Как он прогибает мир под волокна своей одежды, и волокна своей души, и, блять. Ты волшебник, Гарри? - Привет, - выдыхает он, устраиваясь задницей на деревянном стуле и широко улыбаясь; каким-то необъяснимым неосознанным образом ему удалось сесть ровно так, чтобы уровень его глаз совпадал с уровнем глаз Гарри. - Привет, Луи, - в ответ улыбается он, его голос такой тихий, такой бархатный; словно он только что проснулся. Они продолжают смотреть друг на друга, находясь в пузыре бессловесного теплого золотого комфорта. Луи с каждым днем становится все сопливее. - Я тоже рад тебя видеть, - говорит насмешливый приятный голос, вытягивающий Луи из своего разума, он хлопает глазами, смаргивая рябь путающихся мыслей и поворачивает голову на звук - Зейн, затягивающийся сигаретой, смотрит прищуренными глазами, с издевкой, между Луи и Гарри, словно прекрасно знает, что между ними происходит. И на это совершенно невыносимо смотреть, потому что даже Луи не имеет понятия, что между ними происходит, потому что ничего. Ничего не происходит. Затишье не перед бурей. Просто вечное затишье. - Зейн, - здоровается Луи, прочищая горло и заставляя прибавить тону голоса бодрости. Особых усилий прилагать не надо - он ведь действительно рад его видеть. Он любит Зейна. - Как отметил Рождество? Как прошла вечеринка? Он все равно чувствует взгляд Гарри на себе. - Ты многое пропустил, - в ленивой манере привычно отзывается он, поднимая бокал вина. Он развалился в кресле, словно на него накатила лень и ему до смерти скучно, спокойно исследует взглядом все происходящее вокруг. Или, если быть точнее, Луи и Гарри. Он мечется между ними, смотрит на каждого по отдельности, а потом на обоих, и взгляд его кажется самой настоящей физической пыткой, а вовсе не визуальной нематериальной работой глазного яблока, словно он слышит каждую мысль в их разумах, читает каждое отправленное ими сообщение, которое, в каком-нибудь из пространственных измерений, все еще отправляется радиоволнами от одного другому... Окей, ладно, просто это пиздец как раздражает, Луи толком сидеть не может под таким напористым взглядом, все время поправляет волосы и теребит молнию своей толстовки. - Хорошо отдохнул, Луи? - внезапно вежливо спрашивает Лиам, и когда Луи поворачивается к нему, то замечает немного потушенный взгляд, будто ему больно. - Я с тобой почти не переписывался. Ты был занят, да? Оу, Лиам обиделся. - Ну, ага, нет, я был, наверное, - невнятно отвечает Луи - а как, блять, сосредоточиться, когда контролируется каждый твой звук, насильно зажимая губы одним только взглядом; Зейн изучает его как субъект препарирования, Гарри выжигает своими ебаными глазами дырки в его коже, оставляя шрамы, а теперь еще и Лиам с щенячьими глазами, надутыми губами и жаждой внимания Луи... Как же много всего. Спасибо, господи, за Найла, зарывшегося в телефон и отправляющего сообщения, не глядя нащупывающего бутылку вина на столе и выпивающего ее содержимое, закидывающего ноги на стол. Он меньше всего внимания обращает на существование Луи и да, Луи его очень любит. - Я пытался проводить с моими сестрами как можно больше времени, - отвечает Луи, понимая, что голос от волнения чуть не дрогнул, показав, какой дискомфорт причиняет ему этот разговор. Героическими усилиями он запихивает все свои эмоции обратно, берет бокал с терпким вином, встречается взглядом с улыбающимся Лиамом. - Прошу прощения, если я соизволил показать плохие манеры, Пейн. Как говорят - люби тех, кто с вами рядом, - напыщенно говорит он и ухмыляется, допивает бокал в один глоток и подмигивает, и этого достаточно для удовлетворения любопытства Лиама, достаточно для того, чтобы он забыл все надуманные обиды и улыбнулся, расслабляя мышцы лица и шестеренки мозга. - Мы скучали по тебе, - широко улыбается он, Зейн, сидящий рядом с ним, кивает, хоть он и выглядит непричастным к разговору, его поза, его понимающий взгляд раздражает. И это херово. Потому что в первый день семестра Луи не хочет получать стресс. Особенно из-за своих друзей. Поэтому он поворачивается к Гарри сразу же, как только Лиам переключает свое внимание на Зейна, сжимая его руку и шепча сладкие вещи на ухо, заставляя глаза Зейна отвернуться от Луи и наблюдать более интересную ему картинку. Спасибо всему Олимпу. Но Гарри выглядит так, словно все это время ожидал Луи, потому что в ту же секунду, как Луи к нему поворачивается, Гарри едва вздергивает бровями и дергает уголком губ; их плечи сталкиваются, стулья близко расположены друг к другу - наверное, слишком близко, как такое могло случиться? - буквально вплотную. Он ухмыляется, но дружелюбно, и смотрит на Луи с неограниченной терпимостью, или забавой, или... нежностью. - Хорошие каникулы? - спрашивает Луи, выдыхает вместе с улыбкой. Гарри кивает, эта чужеродная незнакомая теплота в его глазах затмевает собой все тени, наполняет любые пустоты, которые когда-то Луи так яро ассоциировал только с ним. - Да, я бы сказал. Именно такие, какие я заслуживаю. - Значит, все было прекрасно? - внезапно вылетает из Луи, он не может поверить, что слышит в своем голосе нотки застенчивости, глаза - и зрачки - Гарри становятся больше. - Я не заслуживаю "прекрасное", Луи, - тихо говорит он, а в глазах - в лесных зеленых чащах - пробиваются из-под земли тонкие родники поражения, ласки, симпатии, видимо, слова Луи тронули его и в то же время заставили напрячься. - Полностью заслуживаешь, - смиренно выдыхает Луи. И вновь становится до безумия тихо. - Сегодня! - внезапно и громко объявляет Найл, выпрямляясь в кресле, резко убирая ноги со стола. Он улыбается, сжимая телефон в руках, его щеки окрашены румянцем красных роз, в тон ярким губам и вину. - У всех есть настроение для вечеринки? - Где? - сразу спрашивает Зейн. Найл улыбается еще шире. - Здесь, конечно же. Губы Зейна плавно расплываются, оголяя белые зубы. - Я за. - Прекрасно! - радостно восклицает Лиам. - Я тоже за! - он поворачивается к Луи и Гарри, широко открыв глаза, ослепляя энтузиамом. - Что насчет вас? Луи смотрит на кивающего Гарри. - Маленькая вечеринка еще никому не вредила, - нежно улыбается он и подносит к губам чашку, изящно отпивая с оттопыренным мизинцем. Будто не Гарри сейчас выпил что-то, а Луи - потому что греть в животе начинает именно у него. Сопливое мудло, сколько можно. - Замечательно, - Найл облизывает губы и игриво вздергивает бровями. - Потому что я уже всех пригласил. Смех Зейна переплетается с клубящимся сигарным дымом, распространяясь по всей комнате. Сегодня так сегодня.***
Вечеринка... невероятная. Слишком много людей приезжает в одно мгновение, и вскоре становится душно и жарко, но в самом сердце праздника Зейн, Лиам, Найл, Луи и Гарри, и они практически не отходят друг от друга, окруженные хаосом, весельем и криками. Поначалу Луи ожидает обыденного - он и Гарри давно доказали, что если они на вечеринках вместе, в конце все катится к хуям - готовит себя к тому, что Гарри будет, как обычно, игнорировать его весь вечер, наденет свою излюбленную маску и будет тереться с гостями, но... Этого не происходит. Гарри не надевает масок. Он не меняется, не становится пустым и очаровательным, не притворяется, словно Луи здесь нет. Он остается с Луи, смеется над его шутками, наливает ему алкоголь, кричит тосты, объявляя всему миру: "Весь мир - наша игровая площадка!", и смотрит на Луи, а когда они пьют, никто из них не осмеливается нарушать зрительный контакт. Это так одурманивающе, упоительно, отравляюще. Тебя накачают наркотиками и заставят запить чистейшим алкоголем - твой разум и то будет яснее. Люди прижимаются к Гарри, пытаются ненавязчиво оттолкнуть Луи подальше, куда-нибудь в толпу (ведь кто такой Луи? Кто его семья? Его имя не кажется знакомым), но Гарри их игнорирует. Он очаровательно улыбается, нажимая на их кнопки управления, говорит что-то жеманное своим приторным хриплым голосом и оставляет их, в толпе выискивает Луи и вновь оказывается рядом с ним; так, так близко. Улыбается ему, щекоча дыханием его лицо, насыщая теплом своего тела его одежду, следует за Луи, когда они идут покурить, и они смеются, смеются, смеются, и пьют, пьют, пьют. В какой-то момент Гарри осыпает их шампанским и лепестками роз ( - Блять, ты где нашел розы?! - пьяно смеется Найл, обхватывая его в медвежьи объятия), и между ними проходит волна смеха, граничащая с пьяной истерией, потому что они молодые, потные, пьяные и жаркие, с лепестками роз, прилипающими к коже, а за влажным оконным стеклом холодный ветер гоняет снежинки по кругу. - Со свободой, книгами, цветами и луной, кто не был бы счастлив? - кричит Гарри, скалясь улыбкой красными губами, вся комната на него благоговейно смотрит, гости смеются как гиены и делают фотографии для инстаграма; и раньше бы в Луи поднялся гнев, залетел бы без приглашения неконтролируемый приступ ярости, потому что Луи ненавидит гарпий, ненавидит до остервенения, но теперь он лишь способен на то, чтобы смотреть на Гарри, и на то, как он улыбается, и на то, как мокрыми губами чмокает Зейна, Лиама и Найла. - Я обожаю тебя, Гарри Стайлс! - кричит Луи, потому что может, потому что в венах бурлит алкоголь, и Гарри поворачивается к нему, встречая широкой искрящейся улыбкой, обнажающей ямочки, похожие на отпечатки пальцев ангела, и все в золоте. Потому что если Гарри цепляется за Луи, прижимается и следует за ним, Луи цепляется за него сильнее. Все просто невероятно.***
Ночь постепенно угасает, вытекая сквозь дрожащую хватку пьяных пальцев. После того, как Зейн решил порисовать - что закончилось ужасающим беспорядком, с акрилом и масляной пастелью на костюмах парней, небесно-голубыми мазками на шеях и малиновыми брызгами на волосах - усталость исчерпывает себя, и, поддерживая друг друга, Зейн и Лиам направляются в кровать, переплетя раскрашенные пальцы вместе. Уход главного организатора дымовой заслонкой истощения разбавляет атмосферу. Поэтому потихоньку гости начинают уходить, один за другим, либо кучка за кучкой. Уходит даже Найл, все еще в стельку пьяный алкоголем и наркотиками, обхватив руками двух милых веселых юношей. - По клубам, парни? - счастливо спрашивает он риторический вопрос и, не замедляя шага, направляется к двери. - ПО КЛУБАМ! - кричат и смеются они, и уходят, перед тем как захлопнуть дверь, Найл смазанно и мокро целует Луи и Гарри, после себя оставляя безмолвие. Теперь здесь только Луи и Гарри. - Было очень... громко, - комментирует Луи, лениво улыбаясь из-за пьяного оцепенения. Он развалился на диване, закинув руку с бутылкой шампанского на спинку. К коже руки прилепились два лепестка с густыми мазками черной краски. Луи чувствует себя произведением искусства. Или он просто очень пьян. - Найл - самый громкий из всех, кого я знаю, - бормочет Гарри сквозь улыбку, примостившись на подлокотнике дивана. Кончики конверсов Луи касаются бедер Гарри. Он смотрит на Луи. Слегка настороженно? - Я должен идти. Мне нужно спать, лучше всегда засыпать тогда, когда счастлив. - Он виновато улыбается, но слова цепляются за кожу Луи. - Ты счастлив? - спрашивает он, наклоняя голову от любопытства. Призрачная улыбка рассеивается, губы Гарри превращаются в нечто более спокойное и вдумчивое. Во что-то настоящее. - У меня на то есть все причины. В комнате становится теплее, скручивает и до того пьяные внутренности Луи еще больше. И в миг все рушится. - Я должен идти, - снова говорит Гарри, на этот раз отчетливее, и встает, обдавая холодом кончики обуви Луи и стирая с его лица улыбку. - Уже? - спрашивает он, садится, волосы в полном беспорядке, кожа покрасневшая. Он не хочет, чтобы Гарри уходил. - Да, - отвечает он, не глядя. Он идет к двери, протягивает руку, чтобы потянуть за ручку и открыть ее, и Луи чувствует, что все его хорошее настроение вот-вот распадется на частицы - на атомы, потому что, когда он пьян, все ощущается в разы сильнее - когда вдруг Гарри останавливается. Останавливается, а Луи пристально наблюдает, сердце шумит в ушах; двадцать стуков сердца, от силы семь секунд нерешительности, и Гарри опускает руку. Медленно поворачивается. - Я не... - начинает он, смотря в сторону. Кусает губу. - Я не чувствую... - пытается снова, тревожно проводя ладонью по задней части шеи. - Не устал? - предлагает Луи, не моргая, с колотящимся сердцем. Гарри показывает слабую улыбку и поднимает взгляд на Луи. - Не устал, - подтверждает он. Что-то в желудке Луи расслабляется, разматывается напряженный клубок. Он улыбается, хлопая по освобожденному месту рядом с ним. - Ну, тогда, составь мне компанию, потому что я тоже не устал. Улыбка Гарри ослепляет комнату, погружает ее в туннель белого света, пока он идет и осторожно садится, Луи чувствует нарастающее желание запеть. Он садится, подворачивая под себя ступни, скрестив ноги, и небрежно кладет ладони на колени, внезапно окатываясь желанием быть более трезвым и менее потным, чтобы его волосы не путались в алкоголе, краске и лаке для волос. Блять. - Знаешь, а я никогда не устаю, - непринужденно говорит Луи, наблюдая за Гарри - тот словно зажался и стал застенчивым. А вот это уже что-то новое. - Почему? - бормочет он, не поднимая глаз, изучая свои руки. - Потому что я бессмертный, - отвечает, слегка откидываясь назад, и спокойный естественный тон голоса заставляет Гарри засмеяться. - Ты не такой, как все, кого я знаю, - через какое-то время комментирует Гарри. Он слегка улыбается и теперь смотрит на Луи. - Ты смешной. - Буду с гордостью носить этот ярлык, мой друг. Гарри смеется снова. Наступает тишина, непринужденная, спокойная. Даже, можно сказать, мирная, но пьяный разум Луи создает вопросы - важные вопросы - поразительно быстро ввинчивая их в сознание, его мозг не находит никаких веских причин не спрашивать, как раз сейчас то самое время, когда Гарри сам принял решение остаться, тогда, когда он счастлив, когда они, наконец, друзья. Поэтому он спрашивает. - Твой отец причиняет тебе боль, Гарри? Вопрос падает камнем в тихой комнате; громко, сильно, обрезая все концы к отступлению. Но у Луи и не возникает мысли скрыться от ответа, который получит. Он видит, как улыбка Гарри смывается с его лица, видит, как опускаются глаза и сжимаются кулаки. Брови хмурятся. Молодец, Луи, добился своего, того, чего не хотел. Гарри забаррикадировался от него. Луи выпрямляет спину и плечи, ладони потеют. - Я знаю, что... Знаю, м, наверное, я не должен этого спрашивать. Я знаю. Прости меня. Но меня это беспокоит. Ты не обязан говорить мне, не обязан вообще показывать, что услышал вопрос, просто... Я должен был спросить. Должен был. Прости, - бормочет он, сглатывая, теперь желание быть более трезвым удваивается. Гарри расслабляется, разжимая руки, сильно закрывает глаза, вырывая воздух, сотрясающий тело. Луи не может перестать смотреть на него. - Все нормально, Луи, - тихо говорит он, и лишь эти слова уже помогают Луи расслабиться, забить поры сладким кайфом изменений. - Я... понимаю. Понимаю тебя. Дело не в этом. - Он открывает глаза и смотрит на Луи. Тени вернулись. - Он не прав. Он не - эм - иногда не понимает, что он... здесь. Он не домогается меня и не делает это специально. Просто... - Гарри останавливается, подыскивая нужные слова, сглатывая горькую правду, отворачиваясь. - Иногда он не знает, кто я такой. И пугается. Он... Луи, он не в себе. - Но что с ним произошло? - нажимает Луи, поворачиваясь к Гарри всем телом. Теперь тема разговора уже не кажется такой хрупкой. По крайней мере, она не разобьется от дуновения чужого дыхания. - У него серьезная болезнь. Психическая, - бормочет Гарри, словно пытаясь сделать фразу неразборчивой для понимания. - Наркотики сделали хуже. - Сглатывает. - Делают. Единственное, что сейчас чувствует Луи - моральный удар по животу. Моральной битой, моральной ногой, может, чем-то потяжелее. - Да? - спрашивает он, всем своим голосом стараясь показать, насколько ему не плевать. - Он... опять начал принимать? Гарри кивает. Луи плохо и безотрадно горько. - Но что можно было ожидать? - продолжает Гарри мрачным озлобленным голосом. - Он был во всемирно известной рок-группе. Это же клише. Героиновая зависимость. Алкоголизм. Проблема в том, что никто не ожидал, что он.. - Он срывается, перестает говорить. - Это своего рода запустило его болезнь как механизм. Ускорило процессы. Сделало все хуже. Луи кивает. Голос Гарри звучит хрупко. Неудобно. - Сложно, да, но... он же мой отец. Даже если... - Сглатывает снова. - Он этого иногда не признает. Не хочет им быть. Он не ушел в себя полностью, нет. Он все еще прекрасен в музыке, но. Героин. Ты понимаешь. Нет. Луи не понимает. Ему хочется выблевать все органы. Лицо Гарри кривится, когда он говорит. - Но ему не нужно было творить эту хуйню с собственной дочерью. Джемма была слишком юной. А он просто дал ей попробовать. Так все и началось. Мой отец сделал ее зависимой просто, блять, потому что не хотел делать это один. - Его руки снова сжались в кулаки. - А теперь смотри, что происходит. Она не разговаривает с нами, - голос дрожит, но Гарри не придает этому значения. - Она не разговаривает со мной. - Гарри, - начинает Луи, чувствуя, как эмоции топят его. Мокрая одежда прилипает к мокрому телу. - Я один должен следить за ним, потому что она просто ушла, - говорит Гарри сквозь зубы, в уголках глаз формируются слезы. - Я один, Луи. Сердце Луи трещит по швам. - Ты не обязан, - говорит он, прижимаясь ближе, испытывая необходимость коснуться, успокоить. - Ты не должен. Это мешает тебе жить. Это опасно. Просто положи его в госпиталь- - В госпитале ему хуже, Луи. Он ненавидит их. Я не могу так поступить с ним, не могу, - твердо говорит Гарри, в голосе злость, уверенность, и он вновь смотрит на Луи, разваливая его на части. - Найми кого-нибудь. Медсестру? Они смогут о нем позаботиться - блять, Гарри, они учатся этому! - подчеркивает Луи, когда Гарри начинает трясти головой. - Я - его сын. Это моя ответственность. Я - все, что у него есть. - Пиздец, Гарри! Это, в первую очередь, вредит тебе. - Откуда ты знаешь, что мне вредит? - взвинченный Гарри поворачивается к нему, чтобы видеть его полностью. Их колени сильно сталкиваются, буквально впиваясь чашечками суставов друг в друга. - По-твоему, будет лучше, если я его брошу?! - Не бросишь, ебанутый, просто будешь жить в другом месте. Блять, ты можешь посещать его и тратить все свои свободные дни на этого человека, Гарри, ты не можешь отрицать того, что жить с ним под одной крышей - дохера опасно и сложно. Слишком много взваливается на плечи восемнадцатилетнего парня. Не строй из себя героя. Гарри трясет головой, садится, скрещивает руки. - Я больше не буду это обсуждать. - Гарри, - вздыхает Луи, кладет свою руку на руку Гарри. - Ему хуже. - Ему лучше, - огрызается он. - Все было нормально, пока я был дома. Все было даже хорошо. Песня - ему нравится песня. Это помогает. - Да уж надеюсь, он же ее написал, - Луи закатывает глаза. Гарри молчит. - Слушай, я не хочу ссориться. Не хочу. Я все еще пьян - и очень зол, если честно - сегодняшняя ночь была веселой, и я скучал по тебе, Гарри. Я скучал по тебе. И не хочу ссориться, - его черты лица смягчаются, пока Луи продолжает говорить, голова наклоняется к нему с каждым словом, вылетающим изо рта Луи. - Но, пожалуйста, пожалуйста, рассмотри другие варианты. Те, где он все еще присутствует в твоей жизни, но ты отступаешь от него на добрых пару шагов. Это может ему помочь. Иногда людям нужна дистанция. - Он продолжает держать свою руку на руке Гарри. Ткань золотого жакета теплая и немного влажная, еще не остывшая от сегодняшней ночи. Она гладкая, как и его дыхание. Гарри затихает, видимо, действительно раздумывая над словами Луи. Хоть и без особого желания. - Да, ладно, - говорит он, слегка сердито, смягчаясь. Он смотрит на Луи, пытаясь надуть губы. - Хотя я до сих пор не понимаю, почему тебе не плевать. Луи улыбается, чувствуя, как напряжение вытекает из тела по кончикам пальцев, когда он убирает свою руку от Гарри. Отсутствие прикосновения сопровождается холодом и тяжестью. . - Ты застрял со мной, Кудряшка. Лучше привыкни к этому. Гарри отворачивает лицо, но Луи успевает заметить улыбку. Наступает тишина. - Я не... - начинает Гарри и останавливается. Он передвигает ступни чуть дальше друг от друга, выбирается из плена скрещенных рук. - Я не привык... иметь друзей. У меня был лишь Зейн, он был даже больше, чем друг - лучший друг - но, м-м. Я сам виноват, сам разъебал нашу дружбу. И, просто... я не умею. Дружить. Я не знаю, что мне делать. Но... спасибо. За, хм, то, что рядом. Я, не, эм, я правда ценю это. И мне правда нравится... быть рядом с тобой. Я рад, что мы друзья. И, - он улыбается Луи. - Прости, что раньше был таким мудилой. Вполне возможно, что Луи взорвется от количества контрастирующих в нем эмоций, наворачивающих круги, врезающихся в стенки желудка. Каждая эмоция, известная человечеству, извергается как вулкан, открывая клапаны тела; он правда... Гарри извиняется. Гарри говорит Луи, что ему не плевать. Гарри нужен друг, и здесь есть Луи, и Гарри говорит Луи, что он счастлив, что Луи - его друг, и... Он не спит? - Сейчас блевану, - жмурится Луи, чувствуя, как туманится разум, брови Гарри взлетают вверх по лбу, и он тут же отстраняется. - Да? - Нет, наверное, нет, - продолжает Луи, смаргивая дымку в голове. - Я просто... Пьян. - Он повторяет слова Гарри снова, и снова, и снова, и снова. - И, да, ты реально был невероятным мудилой. - Улыбается он, ощущая, что снова возвращается в реальность, вид перед глазами вновь становится четким. - Помнишь датскую ватрушку? Гарри кривит лицо и смеется, закрывая лицо рукой. - Мне так жаль, - говорит он и смеется, поэтому Луи слегка ударяет его и тоже смеется. Господи, как же хорошо. Он реально не спит?? Это его настоящая жизнь? - Ну правда же! Это было ужасно! - Ну, ты просто внезапно начал вести себя как все остальные, - защищается Гарри. - Мне нравилось, каким ты был до этого. Нравилось, когда ты.. не знаю. Эм. Бросал мне вызов, наверное? - Он смотрит на свои ноги. Он всегда смотрит вниз. Луи всегда хочет поднять его подбородок и устремить его взгляд наверх. К небу, солнцу, луне и звездам, чтобы они увидели и поняли, что несравнимы с ним. Очень, очень пьян. - Я думал, ты меня ненавидишь, - говорит Луи, от улыбки уже болит лицо. - Ненавидел, немного. - Ухмыляется Гарри. - Все еще ненавижу. Луи закатывает глаза. - Но, кхм. Ты хороший, Луи. И, эм, ты... сильный человек. И... я восхищаюсь этим, - Слова с трудом облекаются в звуки, он играет с рукавом жакета, кудри падают на лицо, и Луи хочет подразнить его за его неловкость и неуклюжесть, как его отполированная, гладкая эффектная речь спотыкается о ненужные междометия и запинается пробелами секундной тишины между словами, но... Его сил хватает лишь на восхищение. - Ты тоже, ты тоже хороший. И сильный. Сильнее, чем я, чем кто бы ни было. Черты лица Гарри сглаживаются в нежную кроткую сладость, в которую Луи хочется зарыться и вдохнуть полной грудью. И это не то чтобы очень обнадеживающе и круто. - Спасибо, - искренне отвечает он, прежде чем громко зевнуть, широко открыв рот. - Пора идти? - предлагает Луи, наблюдая за ним, пальцы покалывает от всего, просто от всего. - Пора идти, - кивает Гарри и трет глаза. Они прощаются, улыбаясь, Гарри обещает написать Луи на следующий день, и ему не кажется, словно они идут в противоположных направлениях, когда каждый из них разбредается в сторону собственной квартиры в снежный холод. Даже наоборот, Луи кажется, словно они идут вместе, и мысль топит снег под ногами. * не стала переводить слова, потому что два из них (loblolly и scurryfunge) старые, используемые в Англии века два-три назад, и, чтобы адекватно перевести и не выставить Луи дураком, который не знает синонима слова "уборка", нужно знать достаточно много архаизмов, а я такими знаниями не обладаю, да и много времени на поиски (а здесь бы больше часа пришлось бы исследовать эту тематику) тратить ради двух незначительных деталей не особо хочется, а третье 'de profundis' - это название