***
Вообще-то Бокуто-сан — очень неплохой человек. Безалаберный совсем, это да, и инфантильный до крайности, поэтому Кейджи приходится чуть ли не дежурить при его важной персоне днём и ночью… Не так-то это и сложно, на самом деле. В конце концов, в кампусе они делят одну комнату. Наверное, именно из-за этого Кейджи редко высыпается. — Бокуто-сан, ты снова играешь в PSP? — ворчливо справляется Кейджи. Его голос звучит глухо, так как Кейджи всегда спит лицом в подушку. — Не, с чего ты взял? — отзывается Бокуто-сан с верхней кровати. Кейджи, сцепив зубы, считает от нуля до десяти и обратно. И ещё раз, на английском. — Бокуто-сан, пожалуйста, в следующий раз, когда решишь поиграть в эти свои «Покемоны», не забудь выключить звук. Или подсоедини наушники. Я правда хочу спать. Бокуто-сан неловко кряхтит, чем-то щёлкает, и визги покемонов затихают. Кейджи вздыхает и переворачивается на спину — ну наконец-то, теперь только тишина и… — Ты это, извини, — говорит свесившаяся с верхней кровати голова Бокуто-сана. Слишком низко свесившаяся, слишком низко и слишком неожиданно. Кейджи выбрасывает вверх кулаки, совершенно не задумываясь. О причинах появления у Бокуто-сана фингалов они оба тактично умалчивают, но Кейджи думает, что с такими тёмными отметинами вокруг глаз Бокуто-сан похож на сову ещё сильнее, чем обычно. Да, утверждается в своих мыслях Кейджи, накрываясь подушкой, чтобы не слышать пиликанья PSP. Самая что ни на есть настоящая ночная сова. — Мамуля, ты б сынка спать пораньше гнала, а то глянь, какие синяки под глазами, — хохочет Сару, локтём тыча Кейджи под рёбра. Кейджи в ответ неопределённо хмыкает и обещает непременно присмотреть, но только если сам Сару, между прочим, живущий в соседней комнате, прекратит до трёх ночи слушать завывания Linked Horizon. Или, по крайней мере, перестанет подпевать. Потому что спать под верещание покемонов Кейджи уже почти привык, но ядрёная смесь японского с ломанным немецким его скоро доконает.***
Совместные тренировочные выходные с Некома, Убугавой и Шинзен — это всегда маленький апокалипсис. Вернее, Убугава и Шинзен — это ещё ничего, они нормальные. А вот Некома… Иногда Кейджи Куроо-сана почти ненавидит. Ему хватает хлопот и с одним неразумным ребёнком, а когда к нему присоединяется такой же неразумный и разрушительный приятель — пиши пропало. И ладно ещё, если бы они только во время тренировок дебоширили, но ведь и в минуты перерыва… — Куроо-сан ведь не нарочно сейчас Бокуто-сана провоцирует? Он всегда такой? Успокой меня, пожалуйста, — безнадёжно просит Кейджи. Козуме медленно смаргивает. — Они оба всегда такие. Их нужно просто пережить, как стихийное бедствие. — Или не пережить, — вздыхает Кейджи. — Бокуто-сан, положи кошку на место! Она бродячая! Не надо ею мотылять! — Я принесу аптечку, — шуршит за спиной Козуме, и Кейджи убито кивает. Бокуто-сан исцарапанный и пятнисто-полосатый от йода. Вообще-то можно было бы обойтись и перекисью, но сегодня Кейджи уже устал от выходок капитана, поэтому от души вымазывает его «Вокадином». — Ты прям в камуфляже, — смеётся Сару, разглядывая пёстрого, как сыч, Бокуто-сана. Тот только убито шмыгает носом. — Ты не понимаешь моих страданий, — говорит он, придав голосу драматизма. — Меня отвергли! Ранили в самое… э… лицо. — Да ладно тебе, страдалец, — Коноха от души хлопает Бокуто-сана по плечу. — Кто отверг-то? — Кошка, — Бокуто-сан снова хлюпает носом и обижено выпячивает нижнюю губу. — И Акааши. От взрыва хохота Кейджи хочется зажать уши, но вместо этого он принимается перебирать содержимое аптечки. Всерьёз сердиться на команду у него не получается, как ни старайся. — Мамуль, давай к нам, чего ты там жмёшься, как неродной? — зовёт Коми, перекрикивая смех команды. — Глянь, тут отвергнутый страдает, где ж твоё милосердие? — Могу добавить «Вокадина» для уязвлённого самолюбия, — флегматично предлагает Кейджи, и в этот раз ему всё-таки приходится зажать уши.***
Кейджи тренируется дольше, чем остальные ребята из команды. Приходит в зал задолго до них — у него есть и запасной ключ, и разрешение от тренера — и вкалывает, вкалывает, вкалывает… Честно говоря, устаёт он зверски, и из-за этого иногда ворчит на команду… немножко больше, чем обычно. — Ака-чан, ты не мамуля, а дедуля, — шмыгает носом Сару. — Такой ворчливый и нудный, разве что не плешивый. — Ты только что перечислил три поколения, — невозмутимо парирует Кейджи. Ему не нравится, когда Сару называет его этой дурацкой кличкой, но спорить не хочется. Тем более, Сару ничего плохого не подразумевает. Вообще-то когда Кейджи уставший — его лучше не доводить. Вот правда, у него в эти моменты терпение явно не такое ангельское, как обычно, и ребята об этом знают — они вообще довольно сознательные, и без крайней на то необходимости на нервы не действуют… Но Бокуто-сан есть Бокуто-сан, и у него бывают «приступы демотивации». Кейджи медленно делает вдох, задерживает дыхание, отсчитывая секунды, и так же медленно выдыхает. — Бокуто-сан, команда ждёт, — просит он как можно спокойнее, хотя говорить таким тоном с уткнувшимся взглядом в свои колени Бокуто-саном — дело пропащее. — Я никуда не пойду, я всех вас подведу, — бубнит тот в ответ. Голос у него глухой и бесцветный. Не слишком похоже на привычную наждачку для слуха — отчего-то обычно Бокуто-сан почти верещит, хотя когда он говорит спокойно — голос у него довольно приятный. — Бокуто-сан, не доводи меня до точки кипения, пожалуйста. — Не пойду-не пойду-не пойду-не пойду! — Котаро, подорвал зад — и марш на поле! — взрывается Кейджи. Бокуто-сан округляет и без того круглые глаза. — Но… — Бегом! — Мамуля сердится, — посмеивается Коноха, еле поспевая за его пружинящим шагом. — Котаро, нам теперь вместо десерта дадут брокколи, а всё ты виноват! — Семпай, у тебя своеобразное чувство юмора, — хмуро отзывается Кейджи, приглаживая взъерошенные волосы, и медленно выдыхает. С Бокуто-саном ему уже никаких нервов не хватает, но Кейджи снова и снова открывает в себе новые залежи терпения, а потому в команде царят относительные мир и покой.***
Иногда команда правда действует ему на нервы. И что с того, что они все — ну, кроме Онаги, — старше него на год? За ними ходить нужно, как за маленькими детьми. Скажем, когда в январе вся команда ползает, обмотавшись шарфами и соплями, Кейджи именно что ходит за ними по пятам, заставляет эти самые шарфы наматывать, принимать лекарства по расписанию и, чёрт возьми, не выпрыгивать из спортзала на улицу прямо после тренировки. Взмокшие — в почти нулевую температуру! — Да ладно тебе, ну мне ж не три года, — обиженно ворчит Бокуто-сан, когда Акааши попросту загораживает дверь. — Слушай, ну правда… — Когда ты громко страдаешь и грозишься помереть прямо на верхней кровати, потому что у тебя, видите ли, нос заложен — я в этом сомневаюсь, — отрезает Кейджи. — Что, серьёзно грозишься? — с интересом спрашивает Коми. Даже Вашио хлюпает носом и подаётся вперёд, чтобы лучше слышать. — Коми-семпай, ты и сам вчера чихал большую часть ночи, и даже собирался наесться имбиря, «только бы это прекратилось», разве я не прав? — в том, что касается интеллигентного хамства, Кейджи давно стал виртуозом. С его командой иначе нельзя. Коми как-то очень нервозно зыркает по сторонам. — Ну ты… ниндзя, — хмыкает он, ткнув локтём сдерживающего смех Вашио. Из-за разницы в росте тычок приходится в бедро. — Ты что, жучков запускал? — Не, просто у мамули такое родительское чутьё — всегда знает, что детки чудят, — гнусаво предполагает Коноха под одобрительные смешки команды. — Просто между комнатами очень тонкие стены, — охотно поясняет Кейджи. Остальные как-то подозрительно притихают — оно и понятно, на самом деле: Коми и Сару живут слева, Вашио и Коноха — справа, Онага со своим соседом — напротив по коридору. Стены между комнатами действительно тонкие, а Кейджи — очень наблюдательный, а потому перечить ему команда больше не рискует.***
— Слушай, ну как ты так умудрился? — брюзжит Бокуто-сан, суетясь вокруг Кейджи. — Почти март на дворе, где ты вообще мог так простыть, а? Кейджи неопределённо сипит и жестом просит оставить его в покое. У него чудовищно болит голова, и температура, державшаяся где-то в заоблачных далях большую часть ночи, только недавно пошла на спад. Половину препаратов, которые ему хотели выписать в медпункте, Кейджи принимать не может из-за индивидуальной непереносимости, а найти подходящие ему средства в окрестных аптеках не вышло — там разводили руками и предлагали очередную дрянь, от которой Кейджи с детства в полуобморочном состоянии потом. А сегодня ещё и воскресенье, даже жаропонижающее не найти, а старую пачку Кейджи добил в последние пару дней. Отлично зима заканчивается, что и говорить. Бокуто-сан продолжает ворчать, даже закрывая за собой дверь, но воцарившейся тишине Кейджи как-то уже и не рад. Ему до ужаса уныло. А ещё обидно, если честно. Следующая неделя — последняя, когда им ещё можно тренироваться всем вместе. После этого третьегодки официально уйдут из команды, а там и вовсе тренировки отменят перед экзаменами, и вообще… Ну правда, почему он должен был заболеть именно сейчас? Наверное, он засыпает, потому что когда открывает глаза — солнце уже успевает переместиться к западу, и тени в комнате лежат совсем иначе. Лихорадит немного. Мерзко. Кейджи нашаривает на прикроватной тумбочке бутылку воды и делает несколько мелких глотков, скорее чтобы смочить пересохшие губы — глотать больно. — Бокуто-сан, пожалуйста, меня сегодня не кантовать, — просит Кейджи подушку, когда дверь в комнату скрипит, впуская одного из своих обитателей. Обитатель неопределённо хмыкает и чем-то шуршит. — Держи, — будто бы ворчливо говорит Бокуто-сан, и Кейджи периферийным зрением видит приземлившийся возле его подушки пакет с характерной зелёной эмблемкой. Окрестные аптеки сегодня точно закрыты, выходной ведь. Кажется, эта мысль отражается у Кейджи на лице, так как Бокуто-сан неопределённо машет рукой: — Да я в дежурную аптеку после треньки сгонял, тут недалеко. Это «недалеко», между прочим, почти за семь километров. А команда сегодня, опять-таки между прочим, ходила на корт в совсем другой стороне. Иногда Бокуто-сан действительно просто невозможен. — Ребята о тебе беспокоятся, — Бокуто-сан наверняка хмурится, когда садится на край его кровати, Кейджи это по голосу понимает. — Так что поправляйся, лады? Без тебя совсем не то. Вообще-то такие слова очень льстят самолюбию. Тем более, Кейджи знает, что Бокуто-сан говорит искренне. И это действительно чисто по-человечески приятно. Но всё-таки, есть один нюанс… — Чего ёрзаешь? — а сейчас в голосе Бокуто-сан явственно звучит беспокойство. — Плохо? — Бокуто-сан, я очень благодарен за заботу, но ты сидишь у меня на ноге, — сипит Кейджи, с трудом сдерживая смешанный с кашлем смех. Бокуто-сан подпрыгивает, едва не ударившись макушкой о верхнюю кровать, и скомкано просит прощения, а Кейджи отмахивается от его неуклюжих извинений и смеётся до слёз в уголках глаз. Наверное, Кейджи любит свою команду. Хорошие ребята, правда. Только совсем ещё дети, а значит, без мамули им никуда.