please don't

– Кажется, я пришёл сюда, чтобы услышать какую-то очень важную новость, а не для того, чтобы терпеть твою компанию. Когда уже Зейн придёт... – С каких это пор тебе не выносима моя компания? – спросила Перри, в который раз приподнимая одну бровь, и если честно, меня всегда бесил этот жест. – С того момента, как мы с тобой знакомы, стало быть – всю жизнь. Мы с ней лежали на диване в гостиной, моя голова покоилась на её коленях, а её пальцы лениво перебирали мои волосы. Вчера Зейн позвонил мне, и сказал заглянуть к ним в гости на днях, они хотели сказать мне что-то важное. Я же никогда не любил ходить к ним в гости; эти двое по отдельности – ещё куда ни шло, и уж совсем абзац когда они вместе. Почему я ненавидел их вместе? Ох, скоро узнаете, а пока, вернёмся к контуженой блондинке. – У-у-у, медвежонок сердится? – она схватилась за мои щёки, и начала трепать меня за них. – Бесит, когда ты меня так называешь, отвали! – я отмахнулся от её рук и попытался встать, но она схватила меня за волосы. – Вот ты как был придурком, так и остался! Опять захотел получить от меня по морде, как в старые добрые? – мне прилетела звонкая пощёчина. Ну надо же, и ведь действительно ничего не изменилось. Когда мы были маленькими, мы всегда дрались, это была дружба между братом и сестрой, которые друг в друге души не чаяли, но как-то своеобразно выражали свои чувства. Да, Перри Эдвардс – моя двоюродная сестра по маминой линии. Дома наших родителей были напротив, поэтому мы всё детство провели вместе; ходили в одну школу, играли, гуляли, вместе отмечали Рождество, и как следствие – были лучшими друзьями. – Ауч! Больно, – я схватился за горящую от боли щёку, – Эдвардс, я бы на твоём месте не начинал, а то опять в итоге плакать будешь, как в старые добрые, – сказал я, указательным пальцем показывая ей предостерегающий жест. – Да мы же оба знаем, кто сильнее! И, без лишней скромности, спешу представить вам картину под названием: «Тупая истеричка верхом на ничего не понимающем, обворожительно-красивом шатене; несущие разрушение». Это даже дракой назвать нельзя: она запрыгнула на меня, и начала лупить по лицу, в то время как я вообще ничего не успеваю, кроме того, что отмахиваюсь от её рук с длинными ногтями. В детстве, всегда, все наши драки заканчивались тем, что на моей голове убавлялось волос, а на теле прибавлялось больше царапин. И мне ведь всегда приходилось драться в полсилы, потому что если ударить её, она начинала наигранно плакать и жаловаться родителям, после чего меня лишали десерта. Единственный способ сделать так, чтобы она отстала: поддаться или притвориться мёртвым. Тогда у неё пропадает интерес. Вот и сейчас, когда она меня совсем взбесила, мне пришлось применить силу и оттолкнуть её от себя на другую сторону дивана, схватить за руки и сесть на неё, лишая возможности двигаться. – И что теперь? – спросила она, снова выгибая одну бровь. – Я выиграл. Но не тут-то было. Стоило этой курице качнуть бёдрами в сторону, как я упал с дивана на пол, и она быстро оказалась сверху, прямо на мне, тоже держа меня за руки, как я несколькими секундами ранее. – Ответ неправильный. Я выиграла, как всегда. А ты всё тот же слабак, которого я защищала в школе. – Зато, моё имя не ассоциируется с голубым представителем семейства утконосых из детского мультика. – Ну всё, ты огребаешь. Только она занесла над собой руку, чтобы ударить меня, как... – Что здесь происходит? Зейн. Наконец-то. – Слава богу, ты пришёл, Зейн, этот идиот меня уже достал! – она встала с меня, и побежала в объятья к Малику. Я был бы возмущен тем, что она сказала, если бы у меня не выработался иммунитет на такие загоны, поэтому просто закатил глаза. – Привет, малышка, как ты? – он обнял её, и они поцеловались. «Привет, малышка, как ты?» – прозвучала у меня в голове та же фраза, но только более-более язвительным, передразнивающим голосом. Вы теперь поняли, почему я ненавижу их вместе? Да потому что меня раздражает вся эта нежность, забота, поцелуи и ласковые словечки. Бесит. Просто я одинок, и мне некого так целовать, некого обнимать, некому говорить слова любви, а эти двое как соль на рану. И кто ревнует, я? Пф, я не ревную, с чего это вообще? Я не из тех извращенцев, которые хотят трахнуть свою сестру... и уж точно не педрила, нет... Да чёрт, кого я обманываю? Да, да, я влюблён в своего лучшего друга, в парня моей сестры, в этого бога красоты и порока, да, я влюблён в Зейна Малика, сознаюсь! Ну, молодец Пейн, браво, ты снова уличил сам себя в гомосексуализме, и в том, что каждую ночь ты бесстыдно дрочишь на человека, чьи половые признаки удивительным образом напоминают твои собственные! Нет, конечно, я может быть не гей, но... Ну, если только ради Малика гей, а так не гей. И да, я ревную, ревную до чёртиков, ревную так, что хочется кричать во всё горло, кататься в истерике по полу и рвать на голове волосы, лишь бы не видеть его с ней. – Со мной все хорошо милый, – она приторно улыбается. – Было бы ещё лучше, если бы не пришлось марать руки об этого кретина, – Перри стрельнула в глазками в мою сторону. – Я не кретин, – была единственная фраза, которую я мог придумать ей в ответ, потому что когда рядом Зейн, все мысли разом покидают мой мозг. – Кретин! – Кобыла. – И Зейн, – брюнет вмешался в наш незамысловатый спор. – Ребята, хватит спорить, – он махнул рукой в призывном жесте, и я подошел ближе, – вы два самых дорогих мне человека, и я не люблю, когда вы ссоритесь. Как на счёт примирительных обнимашек? Я шумно выдохнул, а блондинка цокнула языком. – Вот только вы не нервируйте меня, я очень устал после работы, а нам ещё нужно сообщить тебе, Лиам, одну важную радостную новость! Не нужно портить такой день. Ну-ка, вы двое, подошли и обняли меня! «Только ради тебя, Зейн» – подумал я. Нам ничего не оставалось делать, как обняться. И, скажу честно, это иногда помогает. Даёт какое-то чувство спокойствия и уверенности, что в твоей жизни всегда будут люди, которых ты никогда не отпустишь, и которые никогда не отпустят тебя. Перри обняла Малика спереди, уткнувшись носом ему в шею, а я пристроился сзади, своими длинными руками загребая в объятья и его и сестру, и положил голову ему на спину, с наслаждением вдыхая древесный аромат его парфюма. – Да, вот так, ребятки. Забутербродили меня, молодцы. А теперь стоим так, и ждём, пока ненависть и негатив уйдут, а на их место придут любовь и гармония. На этом моменте, я абстрагировался от всего. Представил, что он сейчас не обнимает мою сестру, а например, варит нам кофе. Мы с ним бойфренды, и он живет в этой квартире со мной. Представляю, как он поднялся с постели ни свет ни заря, и ушёл куда-то. Я проснулся от того, что без его объятий стало слишком холодно. Не обнаружив Зейна в постели, отправился на его поиски и нашёл на кухне. Он стоит у плиты, и варит кофе в турке. Я подхожу к нему, и обнимаю, вот так, со спины. Целую между лопаток, а потом закрываю глаза и попадаю в плен Зейна, сдавшись без боя. Потому что опьянен его манящим запахом, который лишает меня сил бороться со своей зависимостью от него, да и вообще, лишает желания что-либо делать. Я даже готов принять от тебя смерть, Зейн, это честь для меня, лишь потому, что это ты. И, кажется, я готов вечно стоять вот так, обнимая тебя, упираться пахом твою задницу, и не видеть, не слышать ничего, лишь твое тихое размеренное дыхание. Но потом тишина прерывается, и ты произносишь: – Малыш, почему ты так рано проснулся? Я хотел порадовать тебя завтраком в постель. – Слишком холодно без тебя. – Почему ты так рано проснулся? – снова спросил он. – Слишком холодно без теб- – Да, Лиам, твою мать! Я говорю, зачем ты слюнявишь мою спину?! – Ч-что? Реальность, бессердечная ты сука. Так безбожно выдернула меня из мира грёз. Зейн разорвал объятья и сказал: – Ладно, кажется, вы уже достаточно умиротворены, а то сейчас заснёте на мне. Мы с Перри переглянулись. Я вытер слюни со рта и пожал плечами, мол: «ну бывает». X Идёт время, и вся эта ситуация с их сюрпризами начинает меня как-то напрягать. Они посадили меня на кресло в гостиной, а сами вышли куда-то поговорить. Право слово, я никогда не любил сюрпризы, и не думаю, что что-то сейчас может поднять мне настроение... Ну, если только они не выпрыгнут откуда-нибудь, и не начнут бегать по всей комнате, разбрасывая конфетти и орать: «Мы расстаёмся!». Думаю, это подняло бы мне настроение, но ведь этого не будет, да? Наконец, это двое входят в комнату, оба улыбаются и переглядываются между собой. Боже, смотреть противно. У Зейна в руках бутылка шампанского, а у Перри три бокала, которые она ставит на небольшой стеклянный журнальный столик, как только садится напротив меня на диван, и Зейн делает тоже самое. – В общем, мы хотели, чтобы ты первый узнал, - начинает Зейн, – потому что ты наш самый близкий человек... – Да, ещё потому что ты шафер, – влезла Перри. – Могла бы подождать, пока я договорю, – сказал Зейн без злости. – Я что-то не очень понимаю... – сказал я. – ЗЕЙН СДЕЛАЛ МНЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ! – воскликнула Перри, и начала размахивать рукой перед моим лицом. Я увидел кольцо на пальце, которого не было до того, как они зашли в комнату вместе. – Да, мы помолвлены, – улыбнулся Зейн, и принялся открывать, а затем разливать шампанское. Что я почувствовал, спросите вы? Знаете, я раньше никогда не знал, каково это, когда у человека разбивается сердце, или например, не знал, что люди чувствуют, когда теряют любимого человека... Дожил до двадцати пяти лет, и к счастью, никогда не видел смерть близких, и никогда не влюблялся так, чтобы это заставляло меня страдать. До того, как встретил Зейна Малика. Любовь к нему – убивает. Она убивала меня на протяжении четырёх лет. Четырёх лет, которые были одновременно самыми лучшими и самыми худшими в моей жизни. И сегодня окончательно убила. Я чувствовал разочарование на грани с отчаянием, как будто моё сердце вырвали из груди, будто мою жизнь перевернули с ног на голову. С одной стороны, я спросил себя: «А на что ты рассчитывал, Лиам? Чего ты ждал все эти годы? Что они расстанутся и Малик бросится тебе на шею? О чём ты, чёрт побери, грезил все это время?» Да, рано или поздно, это должно было случиться, все к этому и шло, а я просто сидел и смотрел на них, боясь что-то предпринять. Но с другой стороны, я всегда утешал себя мыслью о том, что до свадьбы может не дойти, вдруг они расстанутся? Какова была вероятность того, что их отношения закончатся свадьбой? Но, как известно, события не стоят на месте, и если я стоял, боясь двинуться на встречу чему-то новому, то вокруг меня бурлила жизнь. Спектакль идёт своим ходом, актёры замечательно играют свои роли, и кажется, мы уже подошли к кульминации. И один я в зрительном зале. И нет, я не режиссер, и не сценарист, я лишь тот, кто наблюдал за этим спектаклем со стороны, я лишь робкий зритель, который никогда не сможет сорваться с места и закричать: «Стоп! Хватит! Так не по сценарию. Это всё не правильно, так не должно быть!» И правда, кто я такой, чтобы вмешиваться? Сиди и не высовывайся, ты вообще сюда только погреться зашёл, скажи спасибо, что впустили. В горле пересохло, меня трясёт, голова кружится, тошнит, я на грани обморока. Почему тут так жарко?! Забрал у Малика бокал шампанского, и выпил всё залпом. Алкоголь обжигает пустой желудок, становится только хуже, меня сейчас вырвет. Эти двое таращатся на меня, глазами вытащенной из воды рыбы, ничего не могут понять. Еле успеваю добежать до туалета, как меня начинает рвать раздирающей глотку кислой желчью. Стою на четвереньках, обнимаю унитаз, Зейн по ту сторону двери: – С тобой все в порядке? – спрашивает. – Да, нормально, – отвечаю. «Это я от радости» – про себя. Несколько минут сижу на холодном кафеле, пока меня не перестаёт мутить, нахожу в себе силы встать. Подхожу к раковине, умываюсь холодной водой. Вроде, стало лучше, но не намного. Смотрю в зеркало, отмечаю для себя, что выгляжу хреново, но ничего поделать не могу, поэтому просто выхожу из ванной, и встречаюсь взглядом с брюнетом, который всё ещё стоял тут. – Что с тобой, брат? – Зейн положил руку мне на плечо и заглянул в глаза. – Ничего особенного, просто я безответно влюблён в тебя, а ты считаешь меня всего лишь другом, ещё и делаешь предложение моей сестре, которой итак всегда доставалось самое лучшее, и вообще, она меня бесит, потому что её всегда возводят на пьедестал. Это то, чего я не произношу. Вместо этого я говорю: – Я немного устал на работе... Эм, точнее очень. Очень устал на работе, да и не успел даже заскочить домой, чтобы набить чем-нибудь желудок, сразу примчался к вам, и... э-э-э... это, наверное, от стресса, да и шампанское в голову ударило. И ещё ваша ошеломляющая радостная новость, – никогда не умел врать. – В общем, не парься, я в порядке. – Так, может тебя накормить? Ты мог бы поесть у нас, залез бы в холодильник, я же говорил, чувствуй себя как дома, не надо ни на что спрашивать разрешения... – Зейн улыбается самой милой улыбкой в мире, перед которой я никогда не мог устоять. – Да нет, не беспокойся, всё отлично, правда. Ты лучше мне скажи, Перри она... того? Ну в смысле, беременна? – руками изображаю большой живот, для наглядности. Нет, ну а вдруг? Вдруг не по любви, вдруг так сложились обстоятельства. Да, с моей стороны подло и низко так думать, не по-братски по отношению к Перри, не по-дружески по отношению к Зейну, но я всего лишь пытаюсь цепляться за единственные спасительные ниточки. – Нет, друг, она не беременна, это только после свадьбы, – смеётся он, и хлопает меня по плечу. – А ты уверен в этом? В том, что действительно хочешь этого? Ты хорошо подумал? Вдруг, вы не подходите друг другу? Знаешь, такое часто бывает, сначала пары женятся, но и года вместе не проживут – разводятся, потому что не сошлись характером и всё такое. – Лиам, я встречаюсь с ней четыре года, о чём ты толкуешь? Мне хорошо с ней, ей хорошо со мной, я могу с уверенностью сказать, что она – тот человек, с которым я готов прожить всю жизнь! Я думал, ты порадуешься за нас, в конце концов, – он произнёс последнюю фразу с какой-то разочарованностью в голосе, и мне стало стыдно за себя. И правда, Пейн, ты мог хотя бы попытаться изобразить радость за них. – Ладно, Зейн, прости, прости, – не знаю почему, но мне хотелось его обнять, и я сделал это, а он обнял меня в ответ, – я рад за вас, правда. X Они назначили меня шафером. На следующий день, после того, как они объявили о помолвке, я начал пить. Пил много, и чуть не вылетел с работы за прогулы. Я взял неоплачиваемый отпуск и ушёл в запой. Да, я не мог придумать ничего лучше, как начать пить. Сделать я все равно ничего не могу, а спиртное хотя бы помогает забыться. Знаете, если бы моя жизнь была книгой, то название этой главы своей жизни, я назвал бы «Жопа». Ёмкое, звучное, полностью описывающее всю ситуацию название. Я не знаю, что мне делать, я в замешательстве. Имею ли я право признаться Зейну в своих чувствах? Могу ли влезать в чью-то семейную идиллию ради своего блага? Надежда умирает последней, и единственной моей надеждой осталось то, что если я ему признаюсь, он передумает, или хотя бы отложит свадьбу на потом, но кто я такой, что бы рушить жизнь сестры? Да, Перри всегда доставался самый большой и лакомый кусок пирога, ей всегда везло больше. Не знаю, фортуна это или нет, но думаю, кто-то создан для того, чтобы наслаждаться счастьем, а кто-то для того, чтобы его постоянно искать. И она первый вариант. Но глупо всё списывать на удачу, Перри действительно заслужила всё то, что имеет. Что бы я не говорил, возможно, я просто завидовал, ведь она и правда красивая, умная, сильная девушка. Я знаю её как человека, у которого всегда было много друзей, потому что она душа любой компании. У меня же никого не было, в детстве я частенько получал подзатыльники от других детей, слышал обзывательства в свою сторону, и не мог постоять за себя. Она была тем человеком, который заступался за меня, она была тем человеком, который помог мне раскрепоститься, обзавестись друзьями, и вообще стать личностью. Я благодарен ей за это, поэтому не могу накануне её свадьбы признаться в любви её жениху, это было бы подло с моей стороны, даже если Зейн меня отошьёт. Я часто вспоминаю, как мы с ним познакомились. Это было начало сентября, нам с Перри по двадцать, и мы отмечали наше поступление в вуз. Пришли в клуб, где Зейн работал барменом, нажрались до свинячьего визга, и чуть не разгромили бар. Сейчас, я помню все события того дня, как “отче наш”, потому что не раз воспроизводил их в памяти, а тогда, четыре года назад, на утро после ночной тусовки, всё было гораздо сложнее вспомнить. Вот и сейчас, мне пришлось мысленно вернуться на четыре года назад... Танцпол, разгоряченные тела, жара, духота. Где пол, а где потолок уже не различить, но мне и не надо, я слишком пьян и едва ли соображаю где я. Танцую, среди десятка тел каких-то незнакомых девчонок, каждая из которых норовилась потереться об меня, и стрельнуть своими глазками, полными похоти, в мои раскосые от выпитого спиртного глаза. Такое внимание к моей персоне не могло не радовать, я был приятно удивлен, потому что никогда не пользовался популярностью у противоположного пола. И в этом случае, я должен был сказать отдельное спасибо сестре, которая развлекала всех парней пришедших в клуб; она танцевала на барной стойке, пока Зейн тщетно пытался успокоить темпераментную блондинку. Поэтому, многие девушки пытались привлечь моё внимание, в надежде, что кому-то из них перепадёт секс в грязной кабинке туалета, и, судя по всему, им было даже не важно с кем. Наивные. Во-первых, я слишком брезглив, и по отношению к общественным туалетам, и по отношению к спонтанному сексу не пойми с кем, после которого можно подхватить не пойми что. Во-вторых, я был не в том состоянии, чтобы думать о чём-то, кроме безобидного флирта, потому что даже если бы я захотел, всё равно не смог бы удовлетворить ни одну из этих девчонок. Ну, и мне не хотелось ударить в грязь лицом, знаете ли. Я никогда не умел танцевать, плюс к тому, алкоголь ударил в голову, и, скорее всего, мой танец больше походил на телесные судороги, и со стороны я выглядел убого, но мне было плевать, да и всем остальным, видимо, тоже. Мне повезло, что народу было не так уж и много, на улице светало, было примерно пять часов утра, поэтому все разбредались по домам, и в клубе едва набиралось два десятка человек. Я перестаю двигаться, как только чувствую, что чья-то рука ложится мне на плечо. Когда я разворачиваюсь, посмотреть, кто меня побеспокоил, то вижу перед собой того самого бармена. – Чувак, успокой свою девушку, иначе я вызову охрану. Я кинул быстрый взгляд на Перри, затем наклонился к уху брюнета, чтобы суметь перекричать музыку: – Это не моя девушка. – Мне плевать, твоя она девушка или чья-то ещё, она сказала, что пришла с тобой, – он тыкнул пальцем мне в грудь. – Извини, я её не знаю, – я пожал плечами и продолжил танцевать. – Ладно, – сказал он, уставшим голосом, – но вам, ребята, всё равно придётся уйти, потому что клуб закрывается! – его последние слова прозвучали через чур громко, потому что музыку, которую он перекрикивал, внезапно выключили. Я оглянулся по сторонам и заметил, как пьяненькие посетители медленно собирают свои вещи и идут к выходу, диджей выключил всю аппаратуру и стробоскоп, вместо этого включая обычный свет; клуб действительно закрывался. Нужно было уходить домой, а я еле стоял на ногах, Перри в то время – вообще не стояла. Темноволосый бармен потянул к ней руки, и она спрыгнула с барной стойки прямо к нему в объятья. Затем, он посадил её на высокий стул и велел ждать его возвращения. Я поплелся к барной стойке, сел около сестры и положил голову на мраморную столешницу – меня ужасно тянуло в сон. Думаю, есть два типа выпивших людей: те, что выпивают, но все равно остаются скучными занудами, которые залив шары начинают плакаться в жилетку собутыльникам о своих болячках и жизненных неурядицах, или же хотя бы просто сидят с косыми глазами, мило хихикая и наблюдая за действиями второго типа людей, которых я называю «тусовщики». Вот они-то как раз те люди, которые напившись, радостно скачут по столам, размахивая над головой трусами, лифчиком, да чем угодно, и одновременно пересказывают людям шутку (пару минут назад где-то услышанную), в качестве истории, которая приключилась с ними буквально вчера. Так вот, я являлся первым типом, потому что пьяный Лиам мало чем отличается от трезвого, разве что косым взглядом, шаткой походкой, и количеством промилле алкоголя в крови. А вот блондинка была той самой тусовщицей, и прямо сейчас очень громко требовала продолжения банкета. – Почему музыку выключили?! Лиам, я хочу танцевать! – развопилась Перри. – Как тебе этот бармен? Клёвый, да? На лицо симпатичный, ну а вообще дрищ какой-то! – Да уж конечно, этот парень не твой типаж, скотобаза, – я ехидно ухмыльнулся, – у него две ноги как одна твоя. Девушка только открыла рот, чтобы ответить мне своей порцией яда, как вернулся тот парень. И она тут же замолчала, принимаясь строить ему глазки. На этот раз парень пришел в черной косухе, небольшим рюкзаком надетым на одно плечо, и в кепке, козырек которой был повернут назад. – Ты почему не ушёл? Я же сказал, клуб закрывается, – парень растормошил меня за плечо. – Да ухожу я! Сейчас, только машину заве- – Чего? Какая машина, с ума сошел? – нахмурился брюнет. – Тогда метро. – Закрыто давно. – Такси? – А у тебя деньги есть? – спросил он, сгребая Перри в охапку, помогая встать со стула. Я пошарил по карманам, в них оказалось десять долларов мелкими бумажками, всё остальное мы с сестрой пропили. Этих денег не хватит, чтобы доехать до другого конца города. – Перри, у тебя деньги есть? – спросил я у девушки, что уже совсем обмякла в чужих руках, переставая прилагать всякие усилия, чтобы стоять на ногах. – Нету. – Так вы знакомы?! – Нет, - сказала Перри. – Да! – сказал я одновременно с ней. – Ты полчаса назад говорила мне, что знаешь его, – парень заглянул блондинке в глаза, – а ты говорил, что ты не с ней! – он посмотрел на меня и нахмурился, совершенно ничего не понимая. Перри подняла голову с плеча незнакомца и наклонилась к моему уху: – Иди домой один, Лиам! – она прошипела стиснутыми зубами, а затем кинула на меня многозначительный взгляд. – Офигенно, ты, сестрёнка, придумала! Значит, тебя к себе домой понесёт вот эта мулатка, – я кивнул головой в сторону парня, – а я должен пешочком в другой конец города пилить. Ночью! – Так, всё, заткнитесь оба! Вы идёте ко мне домой, утром разберёмся, – сказал парень, и подхватил девушку на руки, направляясь к выходу из помещения. Я победно ухмыльнулся и пошел следом. Парень сказал, что его квартира находится недалеко отсюда, так что бы дойдём за пятнадцать минут. Ещё он сказал, что его зовут Зейн, и он на втором курсе экономического факультета, правда не того Университета в который поступили мы с сестрой. Я тоже назвал своё имя и представил сестру (она не могла сделать этого сама, так как притворялась спящей, пока Зейн нес её). – Можешь опустить её, дамский угодник, ты же надорвёшься, – сыронизировал я. Мне почему-то стало жалко парня, он выглядел довольно хрупким. – Мне не тяжело, – буркнул он себе под нос. Я шел сзади них, поэтому увидел, как Перри открыла глаза и показала мне средний палец так, чтобы только я это видел. Так и знал, что она притворяется. – Мы пришли, – оповестил Зейн, останавливаясь у входа в подъезд. Он переложил сестру мне на руки и достал ключи от квартиры. Его квартира оказалась самой заурядной студенческой берлогой – в ней царили бардак и странные запахи. Она была небольшого размера: гостиная, спальня, маленькая кухонька, а беспорядок, в какой-то мере, даже придавал ей уюта. – Мы с тобой будем спать на большой кровати, а принцессу придётся положить на диван, – он указал на небольшой одноместный диванчик напротив телевизора, – потому что, если на кровати будет спать она, то кому-то из нас нужно спать на полу, – проинструктировал Зейн. – Ну, или вы можете спать на кровати вместе... – Нет-нет-нет, всё нормально, она на диване, с ней я спать не буду, она ноги на меня забрасывает, – я поспешил положить уже действительно задремавшую сестру на диван, потому что сам не стою на ногах. В какой-то момент я даже был рад, что мой разум тогда был затуманен алкоголем, потому что я не чувствовал никакой стеснительности (хотя, наверное, надо было, ведь я пришел ночевать домой к незнакомому парню), спокойно скинул с себя всю одежду, и оставшись в одних боксерах залез под одеяло, на кровати Зейна. Парень тактично промолчал, и это было последнее, чему я успел порадоваться, перед тем как брюнет выключил свет, а я провалился в царство Морфея. Ну, вот так мы и познакомились. Когда наступило утро, мы все познакомились ещё раз, потом Зейн разрешил нам с сестрой принять душ, а после мы все вместе пили кофе без сахара (да и в принце вообще без ничего, потому что у студента внутри кухонного шкафа мышь повесилась, а в маленьком холодильнике не было ничего кроме горчицы, кислого молока, и чего-то зеленого скрюченного в углу). Я тогда заметил, что Зейн и Перри сразу понравились друг другу, они мило улыбались и флиртовали, из-за чего я чувствовал себя слегка неловко. Сам же я влюбился в него далеко не с первого взгляда, до встречи с ним я вообще считал себя полностью гетеросексуальным. Хоть я и не влюблялся в девушек, но и парни мне тоже не нравились, я просто не придавал большого значения тому факту, что за двадцать лет жизни никого не успел полюбить, просто считал, что ещё не нашел своего человека. Лишь потом, спустя время, я понял, что всю свою жизнь я ждал Зейна, лишь потом стал открывать для себя его смугло-янтарное лицо, великолепные в своей густоте чёрные волосы, мягко блестящие, словно соболиный мех; пленительный взгляд карих глаз, обрамлённых длиннющими ресницами, и бархатные пунцовые губы. Всё это, в совокупности с миролюбивым характером Зейна, и душой миллиона святых вместе взятых, заставляли меня лить горькие слезы на протяжении четырёх лет. За эти четыре года мы стали лучшими друзьями, а моя сестра полюбила его настолько сильно, что согласилась прожить с ним всю оставшуюся жизнь. X Я даже немного пожалел, что не умер за два месяца пьянства. У меня была мысль напиться до смерти от горя, но дело в том, что за два месяца запоя я практически не навещал своих родственников и Зейна с Перри. Я придумывал различные отговорки, когда Зейн звонил и пытался выяснить в чем дело, я говорил, что у меня проблемы на работе. Но в какой-то день, когда до свадьбы оставался месяц, Малик не выдержал и наведался ко мне домой. Так стыдно мне ещё никогда не было. Депрессия, уныние, алкоголь и бессонница сделали своё дело, я выглядел как наркоман со стажем: тёмные круги под глазами и впалые щеки, к тому же я сильно похудел. Зейн кричал тогда, спрашивал, почему я себя так веду, почему обманываю близких... – Я не думаю, что мы заслужили такого обращения, Лиам... – тихо сказал брюнет, усаживаясь на пол среди пустых бутылок, и облокачиваясь на диван, – что с тобой происходит? Скажи мне, ты же знаешь, мне можно доверять... – Прости меня, Зейн, я знаю, я полный идиот, я кретин, придурок, прости меня. Прости-прости-прости, – взмолился я, опускаясь перед сидящим на полу парнем. – Я так вас подставляю, я знаю, просто... мне это нужно было, у меня депрессия, Зейн, понимаешь? – Какая нахрен депрессия, Лиам, посмотри на себя, ещё чуть-чуть и тебя можно будет поджечь как проспиртованную ватку! Я не знаю, что с тобой творится, но ты должен знать, да что там, ты итак уже знаешь, что мы желаем тебе только добра. И мы любим тебя. Особенно я, ведь кроме вас двоих у меня никого нет. Ты и Перри – моя семья. Зейн действительно считал нас своей семьей, потому что родственников у него не было. Его родители погибли при несчастном случае, ещё когда ему было семь, но он никогда только не рассказывал нам о них, потому что не любил вспоминать прошлое. Его воспитала его воспитывала бабушка со стороны матери, но пару лет назад и её не стало. Мне было очень, очень стыдно и я пообещал ему больше не пить. Весь последний месяц я упорно работал, загружал себя до изнеможения, лишь бы не думать о Зейне и о том, что совсем скоро уже поздно будет что-то исправить. Да и надо ли исправлять? X Когда очень сильно хочешь отсрочить какой-то момент, время словно чувствует твой страх, оно начинает идти в два раза быстрее, оно буквально бежит. Вот и три месяца подготовки к свадьбе пролетели незаметно, сегодня был просто последний день Помпеи. Жених и невеста должны ехать в церковь по отдельности. За час до церемонии Зейн явился ко мне домой, чтобы мы вместе отправились туда. К тому же я их грёбаный шафер. Чёрт. Брюнет весь на нервах, он очень волнуется, и это понятно почему, у него через час свадьба, новая жизнь, и он хочет, чтобы всё прошло идеально. Мне, если честно, не лучше чем ему. Потому что я всё ещё, блять, не принял, пожалуй, самое важно в жизни решение – признаваться Малику в любви или нет. Я нервничаю, но стараюсь не подавать виду. Зейн крутится у зеркала уже пятнадцать минут: то поправляет причёску, хотя, она как всегда безупречна, то ослабляет, а потом опять затягивает галстук. В какой-то момент, он просто истерично тянет его вниз, выплёвывает тихое “сука”, при этом топнув ногой как капризный ребёнок, и в бессилии опускает руки. Я закатил глаза, подошел нему, и, развернув к себе лицом, аккуратно затянул его галстук. – Как я выгляжу, Лиам? – он встал по стойке смирно, нервно оттянув вниз пиджак черного смокинга. Как он выглядит? Как Бог и Дьявол одновременно, как падший ангел, произведение искусства, музейный экспонат, я не знаю! Не знаю. – Как хуй в смокинге. – Очень смешно, браво. А если серьезно? – спрашивает парень. – Зейн, ты достал, ты шикарно выглядишь, поверь мне, – пытаюсь его успокоить. – И вообще, хватит паниковать, а то твоё волнение мне передаётся. Мы оба стоим у зеркала, уставившись на своё отражение. Мы одеты с иголочки: дорогие, сшитые на заказ костюмы, сидят идеально. Должен признать, мы смотримся вместе... И нет, Лиам, кретин, не делай этого... Поздно. Я уже представил. Представил нашу свадьбу. Представил, что Зейн для меня такой красивый, представил, что он мой, и что через несколько часов обручальное кольцо будет сиять на моём безымянном пальце. Больно. Как же больно осознавать, что это никогда не будет правдой. Как только я спускаюсь с небес на землю, я на грани того, чтобы расплакаться, но, приложив титанические усилия, мне удаётся сдержать слёзы. Мысленно даю себе пощёчину: “Не будь тряпкой, Пейн!” – Нам пора, – выпаливаю я, и, взяв Зейна за локоть, оттаскиваю от зеркала. X Время, время, время, его слишком мало. Мало времени, чтобы всё обдумать и принять решение. Шансов, на то, что Зейн передумает и отменит свадьбу тоже мало, очень мало. Гораздо больше шансов на то, что я буду послан далеко и надолго, гораздо больше шансов на то, что от меня отвернется Зейн, а если Перри узнает – то и она. Гораздо больше шансов на то, что меня возненавидят родственники за срыв свадьбы сестры, и я стану изгоем в собственной семье. Но я должен попытаться. Я должен. Ведь если ты не пытаешься – ты не живешь, верно? Я за рулём своей машины, а Малик справа от меня. Сам он, кстати, так и не научился водить. Мы ехали по главной дороге, в то время как он спросил, не знаю ли я пути короче, потому что мы уже явно опаздываем. “Ха-ха, знаю, но тебе не скажу”, – подумал. Я решил тянуть время и отрицательно помотал головой, сказав, что другой дороги нет. Ну конечно, другой путь есть, просто я решил ехать по главной дороге, потому что, если повезет, мы ещё полчаса простоим в пробке. Но, видимо, сегодня всё против меня и дорога, как назло, почти пустая. Паника нарастает в геометрической прогрессии. Думай, Лиам, думай! Господи, ну почему такое сокровище как Зейн Малик должно достаться кому-то одному? Ведь произведения искусства должны доставаться всем, они не могут быть достоянием одного человека, они должны принадлежать всем и никому одновременно, как экспонаты в музее, а Зейн один из таких экспонатов. Бесценный. Хотя, будь я на месте Перри, я бы тоже его никому не отдал. На всю жизнь привязал бы его к себе, и никогда не отпускал. В этот момент я подумал: “Сейчас или никогда”. Машина резко тормозит на пустой трассе и бедный Зейн чуть не прикладывается лбом о панель управления. – Какого, блять, чёрта, Пейн?! Ты с ума сошел? – кричит ошарашенный брюнет на весь салон. – Хочешь, чтобы лучший день в моей жизни стал моим последним днём?! Я никак не реагирую, просто смотрю прямо перед собой, и пытаюсь придумать, что сказать. – Ты меня слышишь вообще? – он помахал рукой у меня перед лицом. – Да что с тобой происходит сегодня? Зачем ты это сделал? “Эм... Кончился бензин? Да нет, он не настолько тупой, он знает, где находится спидометр”. “Эй, Зейн, может вернёмся? Я, кажется, забыл утюг выключить... Да нет, это тупо”. “БЛЯТЬ, У МЕНЯ НОГА ОТНЯЛАСЬ, ЗЕЙН, ГОСПОДИ, У МЕНЯ НОГА ОТНЯЛАСЬ, Я НЕ МОГУ НАЖАТЬ НА ПЕДАЛЬ ГАЗА!!!” “А вот это не тупо, Пейн, вот это браво, вот так и скажи”. “Я убью тебя?” – Я люблю тебя. – Ты свихнулся? – озадачился брюнет. – Я себе чуть голову не разбил – раз, мы сейчас опоздаем на мою свадьбу – два! Я, конечно, тоже тебя люблю, но дави на грёбаные педали! – Зейн, выслушай меня, пожалуйста, – я на секунду закрыл глаза и сделал глубокий вдох, продолжая. – Я давно хотел тебе признаться, но боялся. Сейчас уже поздно, но я никогда не прощу себе, если не признаюсь. Я не знаю, как сказать тебе это, чтобы ты поверил и понял мои чувства. Я сотни раз представлял в голове как это будет, сотни раз репетировал речь, но сейчас все слова перемешались в одну кашу и я чувствую себя полным идиотом. Трудно найти слова, когда действительно есть что сказать. Возможно, ты будешь ненавидеть меня после этого, но... лучше уж ты будешь ненавидеть меня, чем ... – Лиам, я не понимаю. Почему я вообще должен тебя ненавидеть? – Зейн, пожалуйста, не перебивай. Тебе нужно знать, что это убивает меня изнутри, я как будто умираю каждый раз, когда вижу вас вместе, каждый раз, когда ты целуешь её у меня на глазах, каждый раз, когда ты говоришь ей: “Я люблю тебя”... Потому что, чёрт побери, я влюблён в тебя. И я люблю тебя не как друга или брата... Я влюблён в тебя как в мужчину. Мои глаза наполнились постыдными слезами, которые я всеми силами пытался сдержать. – Я понял это уже давно, хоть и долгое время не хотел принять это даже для себя. В какой-то момент я просто сдался, набрался смелости и признался сам себе в том, что я влюблён... Но признаться тебе я не мог четыре года. Выражение лица Зейна было нечитаемым, но он однозначно был удивлён и внимательно слушал, пытаясь всё осознать. – Я люблю тебя, Зейн... Я очень тебя люблю, – слёзы градом покатились по моему лицу. – Я знаю, у меня нет на тебя никаких прав, но пожалуйста, дай мне шанс... Дай мне шанс стать тем, кем она стала для тебя. Отмени свадьбу. Дай мне время, и я попытаюсь стать для тебя всем. Я обещаю, я сделаю всё для тебя, я влюблю тебя в себя, ты будешь моим и ты будешь счастлив, лишь дай мне время. Отмени свадьбу, умоляю... Слёзы уже буквально лились в три ручья; глаза Зейна тоже стали влажными, он сочувственно улыбнулся и притянул меня к себе, обнимая. В его руках меня просто прорвало: я уткнулся ему в плечо и начал рыдать, как мальчишка. Он в это время гладил меня по голове, крепко обнимал и просто молчал. – Прости меня... – прошептал я ему в шею. – Прости-прости-прости. – Ш-ш-ш, успокойся, всё хорошо, – он водил ладонью по моей спине, успокаивая. – Лиам, тебе не за что извиняться. Я плакал ещё какое-то время, пока Зейн обнимал меня. Честное слово, я готов был лить слёзы вечно, лишь бы он продолжал вот так обнимать меня. Но вскоре Зейн отпрянул от меня, и вместо этого взял моё лицо в руки, нежно вытирая слёзы подушечками пальцев. – Я очень ценю твои чувства, и, если честно, ты меня очень ошарашил, я просто не знаю, что сказать. Тебе не нужно извиняться за свои чувства, но почему ты не сказал раньше? – Я боялся. Боялся, что ты не захочешь меня больше знать. – Глупенький. Ты нужен мне любым. И я люблю тебя любым, но другой любовью. Ты для меня лучший друг, мой младший брат, о котором нужно заботиться, но не больше. Стоило мне только успокоиться, как его слова словно нож удалили по моему сердцу. Я снова начал плакать и мотать головой из стороны в сторону, не желая слушать его и верить в то, что он говорит. – Тихо, тихо, Лиам, – он достал из кармана платок и сам начал вытирать моё мокрое лицо, – дослушай меня. Я люблю тебя, но ты не тот, с кем мне хотелось бы просыпаться по утрам, или готовить завтрак, или воспитывать детей. Я не могу отменить свадьбу, я не передумаю, я знаю. Это решение не пришло ко мне спонтанно, я тоже очень долго думал, ведь это на всю жизнь, но, в один миг, я понял, что готов. Я очень сильно люблю твою сестру. Я хочу жениться на ней. Я хочу с ней жить и умереть. Всё пошло крахом, всё провалилось, надежда ушла, и на её место пришла самоненависть. Я вдруг почувствовал себя таким жалким, ничтожным и подлым. Почувствовал укол вины перед сестрой, за то, что признаюсь в любви её жениху, у неё за спиной. И вину перед Зейном, за то, что испортил лучший день в его жизни, ведь он наверняка теперь тоже будет чувствовать себя виноватым за то, что не любит меня. Но насильно мил не будешь. Я ненавижу себя за то, что всё ещё люблю Малика, несмотря на то, что он только что разбил мне сердце. Я ненавижу Зейна за то, что вместо того, чтобы послать меня, сказать мне о моей никчёмности, обозвать проклятым гомиком, он сидит в машине, вытирая мои слёзы, ждёт, пока я успокоюсь, уже давно опоздав на собственную свадьбу. Ты всё ещё идеален для меня. X Мы опоздали в церковь примерно на сорок минут. Перед тем, как поспешить внутрь, Зейн убедился, всё ли со мной хорошо. Я сказал, что всё в порядке, но попросил дать мне несколько минут, чтобы собраться с мыслями. Он понимающе кивнул и выбежал из машины, оставляя меня наедине с запахом его духов, заполнившим салон. Отпустить тебя сложнее, чем кажется. Сижу в машине и почему-то думаю, оставить твой платок или выбросить? Будем ли мы общаться как раньше или моё признание изменило твоё отношение ко мне? Одно я знаю точно: я всё ещё люблю тебя. И нет, Зейн не расскажет Перри о том, что случилось, он не такой. Брюнет знает, что я не хотел бы, чтобы она знала, а значит, я могу быть уверен, что эту тайну мы заберём с собой в могилу. Решив, что я уже достаточно всего испоганил за сегодня, я направил все силы на то, чтобы натянуть на лицо фальшивую улыбку и, наконец, увидеть финал этого спектакля, несмотря на то, что пьеса уже прочитана, а концовка была предсказуема. Я пошел смотреть, как рушится моя жизнь. Пробежав мимо церковных скамеек, и окинув взглядом ряды приглашенных, я удивился количеству людей (не знал, что у Перри столько родственников, уверен, половину из них не знает даже жених). Наконец, я подошел к Зейну, который уже стоял у алтаря и шептался о чём-то со священником. Брюнет кинул на меня оценивающий взгляд, а я просто не подал виду, я уже пообещал себе, что буду весь вечер вести себя так, как будто ничего не произошло. Нет, пожалуй, я всю оставшуюся жизнь буду вести себя так, как будто ничего не произошло. Церемония началась, и, без пяти минут “миссис Малик”, в сопровождении своего отца, шла к алтарю. Она была красивая в этом свадебном платье, я сам был очарован, не говоря уже о Зейне. Они были счастливы в тот миг. Я в тот миг умирал. Как я уже и говорил, когда хочешь отсрочить какой-то момент, время бежит очень быстро, но когда хочешь чтобы что-то скорее кончилось – оно ползёт подобно улитке. Сейчас речь священника казалась бесконечной, хотя мне так сильно хотелось, чтобы всё это скорее закончилось, хотелось прийти домой, напиться, уснуть и больше никогда не просыпаться. Невозможно встречать новый день после того, как прошлый день похоронил тебя заживо. – Возлюбленные Зейн Малик и Перри Эдвардс, вы слушали слово Божие, напомнившее вам о значении человеческой любви и супружества. Теперь от имени святой Церкви я желаю испытать ваши намерения. Моя маска безразличия уже готова была сползти с лица, и мне снова хотелось кричать о том, как всё неправильно, топать ногами и плакать, плакать без остановки, но я понимал, что неправильно это выглядит лишь для меня. Для остальных это было закономерно. – Перри Эдвардс и Зейн Малик, имеете ли вы добровольное и искреннее желание соединиться друг с другом узами супружества? Ах, если бы я только мог получить тебя в своё распоряжение на всю оставшуюся жизнь... Впервые понимаю, как ненавижу сестру. Она забрала себе всё; забрала счастливую семейную жизнь, забрала тебя, а ты забрал моё сердце. Я же остался наедине со своим горем. – Да. – Берёте ли Вы, Зейн Джаваад Малик, в свои законные жены Перри Луизу Эдвардс? И Зейн не отвечает. Он на мгновение закрывает глаза и глубоко вдыхает. Потом открывает их и быстро оглядывает зал, а затем, повернув голову в мою сторону, смотрит мне в глаза. Моё сердце словно перестало биться, и я в буквальном смысле не дышал. Его взгляд говорил обо всём, и вместе с тем, не говорил ничего, но был до боли осмысленным.Вся моя жизнь будто застыла в этом пятисекундном кадре. Всё остальное так не важно. Так не значимо. Так оскорбительно логично. – Беру, – ответил он, отводя взгляд. Дыхание моё вернулось, и сердце вновь забилось в бешеном ритме. – Берёте ли Вы, Перри Луиза Эдвардс, в свои законные мужья Зейна Джаваада Малика? – Беру, – ответ незамедлительный. – Жених, повторяйте за мной слова клятвы, – сказал священник. Я шёпотом вторил: – Я, Зейн Джаваад Малик, будучи твоим мужем, Перри Луиза Эдвардс Лиам Джеймс Пейн, клянусь хранить тебе верность в горе и радости, в богатстве и бедности, в болезни и здравии, жить с тобой и любить тебя... ...пока смерть не разлучит нас.