Взгляды

      Вероника всегда смотрела на Алину. В воображении своем она легко рисовала изящный профиль, лицо хрупкой девушки было надежно запечатлено в памяти. Наблюдала за робкими движениями, угадывала легкие ее шаги. Изучила каждый оттенок стройного голоса. Взгляд Вероники всегда принадлежал Алине, словно все прочее и окружающее не было способно ее заинтересовать.       Алина всегда была очень хрупкой. Она была довольно слаба физически, но необычайно мила в общении, чему не мешала ее стеснительность. С ней было приятно вести беседу и рассказывать, рассказывать, приукрашая ли, выкладывая ли душу - она всегда слушала. И была честна в обещаниях молчать. Тихая одинокая девушка, не искавшая шумных компаний.       Именно с одной из подобных историй началось знакомство Вероники с Алиной. Этот день память нежно хранила, как и все чистые моменты связанные с рыжеволосой милой девушкой. Нике тогда на самом деле было плохо, она впервые впустила в свою сущность неизвестную ей раньше боль. После смерти единственной сестры ее семья отвернулась от нее. Те, кто всегда готов был предложить девушке необходимые уют и поддержку, исчезли из ее жизни. Это было для нее, привыкшей к их теплу, настоящим ударом. Когда человек испытывает истинные душевные страдания, он забывает о том, что происходит вокруг. Забывает держать маску, улыбаться, храня сокровенное в себе. И переживания становятся видны для всех окружающих. Те предпочитают держаться в стороне, даруют покой, позволяя посвятить мысли своему, но при том заставляют ощутить себя брошенным, покинутым. Это чистый человеческий механизм, устойчивая система. Забота о себе и ближайших, остальные должны беречь себя сами. Вероника понимала это и не винила никого. Но внутри от чего-то больно кольнуло тогда.       Алина не задавала вопросов, не говорила слов поддержки, глупых шуток, милой универсальной лжи. Лишь аккуратно присела рядом, заглянула в глаза. Вероника тогда впервые посмотрела на нее иначе. Проследила смущение, беспокойство и волнение, так согревшее душу. Алина была стеснительной и не смела первой предложить свое внимание, но не могла и остаться равнодушной. Внутри хрупкой рыжей девушки, никогда не получавшей много внимания, кипел сейчас маленький ураган. Вероника заметила это. Взглянула вновь... И с того момента навсегда связала и подарила себя тем искренним глазам.       В тот день они возвращались домой вместе - Вероника говорила и говорила, выкладывала то, что лежало томным грузом на юном ее сознании. Алина молчала, изредка убирая с лица огненные пряди, которыми играл ветер.       С Алиной было легко. Ее звонкий смех был всегда уместен, комментарии оправданы. Она не раздражала, не умела оскорблять. Окружающие считали ее слишком скучной, но для Вероники была спасением эта милая легкость, позволившая забыть боль. Алина мило смущалась, когда Ника приглашала ее в гости, но каждый раз исправно приходила, принося к чаю сладости и персональное необычайное расслабление хозяйке квартиры. Родители оставили Веронику, а их визиты и редкие звонки перестали ее тяготить. Теперь одиночество ее не страшило.       Мерное течение жизни Алины было нарушено, но это не принесло ей грусти. Она чувствовала себя нужной кому-то, тянулась к Веронике и... Осекалась. Испытывала некий страх, смущение. Она начала каждый раз замечать на себе взгляд, уже не поверхностный, заинтересованный, но томный, пронизывающий. Это заставляло жмуриться, сжиматься, как под лучами ярчайшего солнца, пришедшего в полумрак слишком внезапно. Алина боялась раскрыться, Вероника знала это. Знала все. Достаточно было лишь взглянуть на растерянное милое лицо, подрагивающие губы и скованные движения. Но не могла перестать смотреть.       Рыжая девушка часто гуляла одна, мило отшучивалась, говоря, что с повышенным давлением ей полезно. На самом деле ей нравилось ходить по темным и тихим улицам, чувствовать холод ветра, вслушиваться в далекий гул машин, шелест древесных листьев, разбавлявших собою серые городские тона. Ей нравилось это приятное одиночество, бывшее с нею годами, окутавшее ее. Но даже оно могло навеять тоску. Веронике же нравилось напрашиваться с нею на прогулки. Можно было поглядеть на милое возмущенное личико Алины, послушать умные фразы про личное пространство и в конце-концов пойти вместе, зная, что рыженькая таки не может отказать. Девушки ходили по пустым аллеям, окунались в тени деревьев, вникали в звуки города, отточенные, но также умеющие ласкать звук, как далекий гул вдали. Смеялись вместе. Алина дарила свой приятный уют Веронике, согревая ее душу, и сама, пусть и скрывая это, наслаждалась ее присутствием. В их прогулках в тени парка появились некое таинство, некая торжественность ведомые им двоим лишь. Алина начала рассказывать о себе. Голос ее сбивался, она с трудом искала то, что хотела бы рассказать. Боялась, что рассказ ее будет неинтересен слушательнице. Но Вероника улыбалась и слушала, как некогда тихо внимала ей сама Алина. Ей нравилось все, что связано было с этим хрупким созданием, она готова была к любым ее словам, готова была дать ей поддержку, совет, готова была на многое, очень многое, стоило лишь увидеть ей завораживающие бездонные глаза. Впервые саму рыжую могли выслушать, проникнуться... Девушка плавно двигалась с течением жизни, но теперь уже не одна. Также, как и Вероника, она принимала уже как данное их совместное времяпровождение, это казалось чем-то совершенно сказочным, душевным и... правильным. Взгляды не заставляли ее больше вздрагивать, доставляли лишь некоторый дискомфорт, смущение. Ей были приятны внимание Вероники, ее искренняя забота, ее теплота.       Спутавшиеся огненные волосы, насыщенный океан, играющий в порывах ветра, пропускающий меж прядей насыщенные светлые блики. Тихий журчащий голос Алины, спокойно-серые тона, смиренно готовая к ливню природа. Подрагивающие влажные ресницы, мраморная кожа, обрамленная мириадами веснушек, ярких, очаровательных. Мрачная, величественная осень, колоссы-облака нависают над земным миром. Прогулки, взгляды. Сомнения не имеют больше оснований, они не оковы более. Страху и неуверенности нет места меж глухих ударов трепещущих сердец. Нежные персикового оттенка губы, чуть обветренные. Милый, нестрогий овал лица. Нежная шея, хрупкие плечи, яркий контраст белоснежного с огненными пятнышками. Изящное существо с прозрачными кистями рук, маленькими аккуратными пальчиками. Где-то вдали мощный, томный раскат грома, первые капли окрашивают асфальт...Один из дней в памяти Вероники, в которой уже найден отдельный уголок всему, что связано с Алиной, как и в ее сердце. Она не цельное создание, она отдала свою сущность, свой взгляд в обмен на покой, на радостные переливы звонкого смеха. Но не чувствовала ни вины, ни ущемления, не было оттенков сожалений. Это было правильным, верным для них.       Алина заплетала волосы Вероники, пряди бойко скользили в ее пальцах, сплетаясь. Вероника любила сидеть, наслаждаясь этим. И глядела в зеркало, наблюдала за игрой рук девушки, за движением сухожилий, за приопущенными ресницами. Вероника смеялась, когда Алина, забывшись, увлеченная, вытаскивала язычок и кряхтела, пытаясь закрепить непослушные волосы шпилькой. Рыжая девушка краснела, но потом умиротворенно улыбалась, смущенно прикрывая рот ладонью, выпустив волосы. Много-много воспоминаний. Сокровенные, трогательные моменты. Взгляды.       Алина с детства боялась высоты, предстоящий полет пугал ее. Теперь на прогулках она отважно забиралась на высокие места, пытаясь привыкнуть. Вероника посмеивалась, и приводила ее к высотным зданиям, вела по лестницам, выводила на крышу, где Алина, забыв о своей стеснительности, льнула к ней, прижималась и щебетала что-то тихо. Вероника не хотела ее сильно пугать, но выглядело это необычайно очаровательно. Она аккуратно помогала ей спуститься и говорила ей много теплых, надежных слов, прекращая дрожь хрупкого тела. Потом девушки шли в какое-нибудь уютное кафе и Ника отпаивала дрожащую рыженькую чаем. Это тоже было правильным, надежным.       Родственники Алины пригласили ее по одному из многочисленных поводов, что бывают у больших семей. Вероника даже не помнила, по какому именно, помогая Алине собраться. Девушка волновалась, металась по дому, в немыслимых местах находила искомое, суетилась, что Веронике приходится помогать ей, постоянно убегала на кухню, раз за разом ставила чайник. И, присев в очередной раз рядом с нею, каждый раз касалась своей рукой руки Вероники, жаждая найти покой в ее всегда теплых глазах. Тонкие пальцы накрывали дрожащую холодную руку, вплетаясь меж пальцев Алины, напоминали о том, что беспокойство, страх, неуверенность имеют предел, достаточно осязаемый, но хрупкий, рушимый. Преодолеть грань, разрезать нить, сплестись с чувствами и жить, вдыхая сырые ароматы улиц, ощущая колебания воздуха, играющие с волосами, видеть потоки могучих белых клубов в небе...Жить, не оглядываясь. Алина тогда заплакала, Вероника хорошо помнит. Девушка глядела на прозрачную слезу, бегущую по светлой щеке и думала о том, что взгляд ее всегда будет принадлежать этому созданию.       Алина была пунктуальной, она не смела опоздать. Рев двигателей, белоснежные холодные крылья над головами, потоки людей. Алина даже засмеялась, сидя в кафе в аэропорту, наблюдая за тем, как небольшая собачонка пыталась незаметно залезть в сумку к хозяйке, явно намереваясь сопроводить ее в полете. Вероника водила ее по аэропорту, показывала ей этот мирок на пути к полету, мирок, где людской улей трепетал, прежде чем отправиться в путешествие по невидимым тропам меж облаков. В тот день мир вокруг был сер, как раз так, как любила Алина. Любила серый. И душа ее трепетала в ожидании. Перед трапом девушки позволили себе объятия, хихикая над взглядами людей, заставлявшими невольно задуматься о правильности. Пустыми для них взглядами.       Алина тогда выдохнула, страх вновь покинул ее. Она улетела, подарив улыбку Веронике. Вероника еще перед полетом подарила ей свое сердце. То, что может стать частью иного, объединить, слить в одно целое.       Ника всегда любовалась веснушками Алины, пыталась считать их, что смущало девушку. У Алины были веснушки даже на белоснежной шее. И на тонких руках. Маленькие солнышки большого солнышка. На самом деле волосы девушки были не искристо-рыжими, а больше имели красноватый, насыщенный оттенок. И глаза не равномерно серого оттенка, с красивыми светлыми, будто переливающимися, вкраплениями. Самые светлые моменты. Взгляды.       Выслушивая очередную историю, Алина всегда была сосредоточена. Она на самом деле находила это для себя интересным. Самые сокровенные. Воспоминания. Взгляды. То, что стало большим, чем вечные образы памяти. Стало самой жизнью. Рыжая девушка очень любила птиц, и, краснея, попросила на свой День рождения попугайчика. Настоящего, с перышками. И чтобы чирикал. И Раммштайн пародировал. Так и уточнила. Потом сидела, закрыв ладонями смущение, а Вероника хохотала, но попугайчика пообещала раздобыть.       Алина боялась колоть уши, говорила, что слишком чувствительна, даже не подозревая, как смущающе это звучит. Но, когда Вероника отвела ее в салон на данную процедуру, девушка мужественно стерпела боль. И весь день после стойко говорила, что это абсолютно безболезненно, поджимая губу. Вероника подарила ей аккуратные серебристые гвоздики-звездочки. Серебряный красиво оттенял ее почти прозрачную светлую кожу. Алина приняла подарок с легкой и искренней улыбкой. Самые потаенные. Скрытые, вскрытые, выпотрошенные сознанием моменты. Взгляды. Выпотрошенные. Алина дрожала, мелко дрожала от прикосновений Ники, но это не была дрожью, вызванной страхом. Ее щеки пылали и она норовила спрятаться лицо в изгибе локтя, стыд накрывал ее, когда ладонь вновь касалась нежной кожи на плече. Потаенные. Еще перед полетом Алина велела назвать попугая Джедаем. Говорила, что ей так нравится. И будет забавно произносить "Поговори со мной, Джедай". Момент ее отлета пришелся как раз на ее День рождения. Воспоминания. Те прозрачные слезы, напуганный взгляд, обветренные губы, тихий голос... Невыносимо. ВЗГЛЯДЫ. Воспоминания. Алина была очень милой. Хрупкой. Нежной. Взгляд Вероники всегда принадлежал ей.       Ника сидит, обняв руками колени. В комнате до боли светло. Свет бьет в глаза, жарко, душно, ярко. Журчит тихо, поскребывает коготками по прутьям аккуратный попугайчик. Джедай не привык к столь яркому освещению. Тихо. Очень тихо, только дыхание нарушает обволакивающую тишину, частое дыхание. Тихо. Попугай трепещет. Ему надоело томиться взаперти, он хочет расправить крылья, получить свежий поток воздуха, слишком жарко. Вероника безучастна к его рвению. Она сидит на кровати в той же позе.       Ей владеет сейчас ее же взгляд. Всегда, проданный, подаренный, несущий покой невинный обмен. Взгляд ее сейчас принадлежит...Кровавым каплям, плавно огибающим запястья. Насыщенным, багровым каплям, стекающем на свежую постель. Слишком ярко. Ника видит в темноте этих капель красные огоньки, красные оттенки, самые темные пряди прекрасных милых волос. Она готова отдаться в глубину этих капель, как отдалась некогда серым глубинам.       Попугай начинает кричать. Отвратительный крик. Ни одного человеческого слова. Ника оседает, постель окрашена в два ярких цвета. Как тогда, под дождем, в преддверии грозы. Капли красили асфальт в темный, завораживающе. Ника засыпает под отрывистый, неприятный вопль попугая, и в его крике ей мнится гул самолетов.       Алина погибла в авиакатастрофе. Была окружена застывшими, стеклянными взглядами. Она улетела, забрав навечно взгляд Ники, ее сущность и сердце. Навсегда.