***
Приближения Рождества я не чувствовала, впечатления от пережитого были настолько яркими и как-то по-особенному необыкновенными, что на протяжении ещё трёх-четырёх дней я почти ни с кем не разговаривала. Знакомый доктор объяснял это просто и без волнений, так что и все домашние, и даже Джейсон, успокоились, скоро прекратив смотреть на меня так, будто я в любую минуту могла испустить дух. Не стоит зацикливаться на том, как муж вернул меня домой. Я благодарна ему за благоразумное завершение истории с семьёй Уолш. Больше не было скандалов, угроз чьей-либо жизни или проклятий. Моё последнее «спасибо», адресованное Роберту, прозвучало на пороге его дома, затем Джейсон увёл меня, послав ненавистный взгляд в сторону бывшего родственника. Лишь раз я задала ему вопрос о Мэгги и о том, что он собирался делать с ней, на что супруг ответил со свойственной ему сдержанностью: — Я найду эту мстительную дрянь и заставлю ответить за то, что она хотела сделать с тобой. Когда я попросила его оставить её в покое и просто всё забыть, он взглянул на меня, как на сумасшедшую (его покрасневшие от усталости глаза казались мне какими-то демоническими) и раздражённо заявил: — Сейчас твоё всепрощение совершенно не к месту! Больше к данной теме он возвращаться не желал, а мне не хотелось сталкиваться с ним в этом вопросе. Я не держала обиды из-за его грубого тона и раздражения, потому что чувствовала, как он переживал, а злился только из-за угрожавшей мне опасности. Однако смутное ощущение чего-то лишнего в его отношении ко мне, чего-то необъяснимого так же беспокоило меня. Я предполагала, что то было ревностью, но спрашивать напрямую не стала. В полной безопасности я почувствовала себя лишь дома. Матушка несколько часов просидела у постели, не отпуская моей руки, причитала и поила меня горячим чаем. Она сообщила, что в Бантингфорд мы вернуться пока не сможем, так что это Рождество приходилось именно на Лондон. От этих мыслей я начинала всё сильнее скучать по Глиннету и тихих рождественских вечерах в нашем уютном доме. Единственное, что успокаивало меня, так это обещание матери подольше остаться со мной в столице. Спокойная атмосфера, обычно царящая в лондонском доме, была нарушена; непривычный шум или беготня слуг то и дело слышались в гостиной, или на кухне, или в столовой. Меня всё время пытались согреть, накормить и не позволяли ничем заниматься. Полный покой и никаких волнений. Честно говоря, мне хватило бы и двух дней, чтобы полностью прийти в себя. Матушка понимала моё состояние; она не расспрашивала ни о чём, только читала вместе со мной или что-нибудь подолгу вязала, сидя в глубоком кресле у окна. Как-то в один из вечеров, когда я была одна, Джейсон тихонько прошёл в спальню, остановился у кровати и присел рядом со мной, поправив одеяло на моих ногах. Я посмотрела в глаза своему мужу, в те минуты его взгляд выражал такую глубокую печаль, что я едва ли не физически ощущала его отчаяние. И его голос дрожал, когда Джейсон вдруг заговорил, глядя на меня: — Ты хоть представляешь, что было со мной, когда я едва тебя не потерял? Я сходил с ума, Кейт. Я думал, что больше никогда тебя не увижу. Слушая его, я не могла сдержать слёз. Они текли и текли по щекам, я чувствовала их солёный вкус на губах, и мой плач был беззвучный. — Возможно, ты не поверишь мне… — сказал он, глубоко вздохнув, будто набирался мужества, — но я не смог бы жить без тебя. — Не надо так говорить, — промямлила я, шмыгнув носом. — Я ведь в порядке. Я жива… — А если бы всё закончилось иначе? Если бы этот негодяй что-то сделал с тобой? С тобой и нашим ребёнком, Кейт! Я бы убил его! Клянусь тебе, убил бы его и его проклятую сестру. И я сделаю это, как только найду её и всех, кто был в этом замешан! Это уже походило на угрозы сумасшедшего, в тот момент Джейсон и был похож на умалишённого: всклокоченные волосы, блуждающий взгляд — дикий и злой, его губы шёпотом повторяли ужасные проклятья снова и снова… «Я убью их! Убью их всех!» И я сама — дрожащая и в слезах — бросилась на его защиту тем способом, который знала. Подавшись вперёд, я выпуталась из тёплого одеяла и кинулась на шею к Джейсону, крепко-крепко прижавшись к нему и обняв. Какое-то время я ещё чувствовала его горячее дыхание напротив своей щеки, он говорил что-то о Мэгги, и его тело было так напряжено, что казалось, будто пальцами я сжимаю твёрдый камень. — Всё хорошо, — говорила я, гладя ладонью его спину. — Всё хорошо, и я с тобой. Когда его руки обняли меня в ответ, и через пару мгновений я оказалась сидящей у мужа на коленях, я почувствовала, что он вернулся ко мне. Его дыхание выровнялось, и когда я прижала руку к его груди, тут же ощутила мерное биение сердца. Ворот его рубашки уже был распахнут, я расстегнула ещё одну пуговицу и положила голову на его обнажённое плечо. — Ты всё же простишь меня? — прозвучал его чуть охрипший голос надо моим ухом. — Но ведь не за что, — ответила я просто. — И я больше не хочу слышать об этом. Твоей вины нет. И ты пришёл за мной. — Да, пришёл. Я открыла глаза, внезапно осознав, что почти заснула. И как долго Джейсон держал меня в своих объятьях, не знала. Но подняв на него глаза, увидела его улыбку. Грустную, едва заметную, но всё же — улыбку. Протянув руку, я коснулась его тёплой кожи, и муж ласково поцеловал мою ладонь. — Давай уложим тебя, дорогая. И он заставил меня лечь в постель, уговаривая и успокаивая, будто маленькую, сам же закутал в одеяло, заботливо подоткнув все края. Я с улыбкой наблюдала, как Джейсон играл роль няньки, а потом, когда наклонился и быстро поцеловал меня в губы, тихо произнесла, не подумав ни секундой дольше: — Знаешь, я бы так ничего и не узнала, если бы не ты. По тому, как сверкнули его глаза, и с каким удовольствием он посмотрел на меня тогда, я догадалась, что попала в самую точку.***
Рождество встречали в загородном особняке наших хороших знакомых Смиттов. Как оказалось, Лора и её муж очень щепетильно относились к праздникам, так что невозможно было представить их небольшую семью вне этой праздничной суеты. Убедив Джейсона, что моё здоровье полностью позволяло мне выезжать из дому, и я чувствовала себя прекрасно, я настояла на том, чтобы принять приглашение Смиттов. На меня особняк произвёл внушительное впечатление. Дом располагался в огромном, по моим понятиям, парке, в то время года похожем на белый лес из старых сказок. Мы ехали по безликой аллее, что вела к крыльцу, и уже на лестнице, когда я задумалась и засмотрелась на большую каменную вазу, покрытую снегом, я почувствовала приятный запах хвои и свежей выпечки. Именно в тот момент мне захотелось избавиться от любой неприятной, гнетущей мысли, что тревожила меня. В богато украшенной гостиной — длинной комнате с низким потолком и высокими окнами — поставили внушительных размеров столы, хотя гостей оказалось не так много. Кроме моей матери и отчима Лора пригласила кузена и двух его прелестных дочерей семи и одиннадцати лет. И позже, глядя на рождественскую ель, украшенную свечами и игрушками, на огромное количество пёстрых коробок с подарками под ней, на фрукты и сладости на столах — я вспоминала каждое Рождество, проведённое в Глиннете вместе с матерью и Коллет. И, будто читая мои мысли, матушка подошла и произнесла тихо, чтобы только я могла услышать: — Как жаль, милая, что твоей сестры нет рядом с нами! — она многозначительно вздохнула, а я взяла её за руку. — Я волнуюсь за неё. Несколько недель — и ни одной весточки. — Возможно, это связано с её здоровьем, — предположила я рассеяно. — Она гораздо раньше меня обзавелась малышом, знаешь. — И всё-таки она могла бы напомнить нам о себе, успокоить, в конце концов. Я думаю, стоит поехать к ней сразу же после праздников. Не могла бы ты поговорить об этом с Джейсоном, милая? У него больше возможностей, чем у меня и Джорджи. Я кивнула и повернулась в сторону отчима, который оживлённо болтал о чём-то с кузеном Лоры, сидя перед горящим камином. Мои мысли невольно вернулись в тот день, когда Коллет сбежала с мистером Рэтмором, а мистер Брам просто рвал и метал, так он был разгневан её предательством. Какие же неприятные мысли… Когда кто-то коснулся рукой моей спины, я вздрогнула от неожиданности, и, повернувшись, увидела Джейсона. Он был так близко ко мне, его серые глаза блестели, и нежная улыбка не сходила с его слегка побледневшего лица. Какое-то время он просто смотрел на меня, так пристально и собственнически, что казалось, будто он пытается запомнить мой образ, навсегда вобрать его в память. Он был неотразим в тот вечер, хотя никто из нас не наряжался по-особенному; я же оставалась в светло-сером шёлковом платье с длинными рукавами, а на белой манишке сзади и вовсе имелась небольшая дырочка, но мне не хотелось заниматься ею тогда. — Вот так и должен смотреть влюблённый мужчина! — выразительно произнесла матушка, разглядывая нас и отвлекая меня. — Вы прекрасно смотритесь вместе. Знаете, Джейсон, благодаря вам она очень изменилась. — В лучшую сторону, я надеюсь? — Несомненно. — Что ж, но я-то надеялся сохранить её такой, какой она была и до встречи со мной, — сказал Джейсон, всё ещё глядя на меня, и улыбнулся. — Спасибо вам, мой дорогой, за этот чудесный вечер! — просияла матушка. — Как жаль, что Коллет и её супруга нет сегодня с нами. И вашего старшего брата с семьёй тоже. У нас набралась бы замечательная компания, будь они рядом. Я ждала, что Джейсон переменится из-за упоминания о брате, но он ничем этого не выдал. Лишь беспечно пожал плечами и весьма сухо сказал: — Я уже послал ему открытку от всех нас. Двумя часами позже, когда стих детский смех, а мужчины устали придумывать всё более страшные подробности для историй о привидениях, все разошлись по спальням; слуги погасили камин и свечи, убрали со столов и одёрнули шторы в больших комнатах, чтобы вскоре хозяева и гости могли наблюдать рождественское утро во всей его красе. Я чувствовала себя весьма неплохо, хоть и была утомлена, несмотря на то, что ничем практически не занималась. Я находилась одна в просторной спальне, где преобладали белый и кремовые цвета; сидя за невысоким столиком перед овальным зеркалом, я наскоро заплела расчёсанные волосы в косу и принялась за незаконченный подарок мужу, который вошёл в спальню ближе к полуночи. Я была сосредоточена на своём занятии и не заметила, как Джейсон подошёл сзади, так что до того, как он заговорил, в комнате раздавался лишь шорох бумаг. — И чем же ты занята в такой поздний час? Подскочив и заслонив собой драгоценное творение, я улыбнулась и ответила: — Это ещё не закончено! Смотреть нельзя! — А мне хочется, покажи! — Он протянул руку, но я его оттолкнула. — Сказано же, позже! Ну не будьте таким непослушным ребёнком, сэр, — мой голос дрожал от волнения и предвкушения. Но Джейсон и слушать меня не хотел, к тому же, на него наверняка подействовала та пара бокалов хереса после ужина. Он принялся тискать и щекотать меня, и мои мольбы сквозь смех никак не могли на него подействовать. В конце концов, он увёл меня от стола и повалил на постель, где продолжил истязать меня, пока я не сдалась. Лёжа рядом со мной и глядя мне в глаза, он улыбался самой порочной улыбкой, на какую только был способен. — Мне помнится, ты говорил, что ты — мой раб, а не наоборот, — произнесла я с трудом, когда наши губы разделяли всего пара дюймов. Он ничего не ответил. Я ждала, что муж поцелует меня в награду за мою капитуляцию, но он этого не сделал. Поднялся и, подойдя к столу, взял исписанный лист бумаги, который я всё время прятала в небольшой папке. Пока он вчитывался, я села прямо и принялась рассматривать его. Сколько раз я смотрела на него в полном восхищении тем, как прямо он держался, какими чувственными казались его губы, когда он говорил что-то, каким привлекательным казался он в своей строгости и сосредоточенности. Джейсон был одет в простые пижамные брюки и халат, который даже не потрудился запахнуть, как следует. Полёт моей фантазии продолжался бы и дальше, гораздо дальше созерцания его плоского торса, если бы Джейсон не заговорил первым: — И что это? — спросил он, глядя на меня. — Всего лишь поэтическое послание. Тебе. Я пыталась додумать его по дороге сюда, но всё время на что-то отвлекалась. Оно незакончено. И всё же, когда он принялся читать, я закрыла глаза. Сама не понимаю, почему. — «… я не хочу, чтобы ты любил меня, потому что я подхожу тебе. Из-за того, что я говорю или делаю правильно. Или потому что я — это всё, что ты искал. Я хочу быть единственной, о которой ты не знал ничего, пока не повстречал. Быть единственной, кто, как кровь, будет протекать под твоей кожей. Единственной, кто сводит тебя с ума и делает таким непостоянным. Единственной, кто заставит тебя усомниться во всём, что ты раньше знал о любви. Хочу быть той, кто сделает тебя безрассудным и заставит потерять контроль; быть единственной, в кого ты так необъяснимо и навеки влюблён. Я не хочу быть той, кто будет засыпать рядом с тобой в постели; хочу быть единственной причиной, по которой ты не смог бы ночью заснуть…» [1] Открыв глаза, я увидела, как Джейсон аккуратно сложил листок пополам, вернул на стол, а затем медленно подошёл и встал прямо передо мной. Я смотрела на него снизу вверх, в его потемневшие глаза, и я ахнула, когда он скинул халат, стянул брюки и без всякого стеснения приблизился и лёг на меня, опираясь на руки. Его кожа была мягкой и горячей, я обняла его, положив руки на его широкие плечи и целовала, целовала, пока хватало дыхания, а отстранялась с огромной неохотой. Я не могу вспомнить ничего нежнее этих поцелуев. Когда он коснулся губами моей шеи и вдруг посмотрел мне в глаза, я увидела в них такую любовь, что ни одно моё письмо не сумело бы выразить этого. — Теперь я понимаю, чего лишил тебя. В Кардиффе тебя оценили бы по достоинству. Все твои таланты были бы раскрыты в полной мере, так, как ты того заслуживаешь… — Я не хочу, чтобы ты вспоминал об этом, — сказала я, посерьёзнев. — К тому же, им и так не понравилось моё сочинение… Нет, неважно, чего я лишилась. Мне важно, что я имею сейчас. Я коснулась пальцами его приоткрытых губ и кожей ощутила горячее дыхание. Смахнув упавшую ему на лоб прядь, я решилась, наконец, сказать то, что следовало бы сказать уже давно: — Спасибо, за то, что ты так изменил меня. Такой я нравлюсь себе больше. Спасибо, что позволил мне тебя полюбить. И я будто почувствовала себя легче. Я тонула в его серых глазах, в его голосе и той нежности, с которой он любил меня. Я поняла, что до того, как я полюбила этого мужчину, моё сердце было сделано из камня. И впервые за столь долгое время я ясно поняла, что долги отчима были для меня лучшим подарком судьбы. Я бы ничего не хотела менять. Джейсон заставил меня забраться под одеяло после того, как сам раздел меня, и не выпускал из своих объятий, пока громкие часы с первого этажа дома не пробили час ночи. Я лежала, прижавшись к его голой груди, слушала биение его сердца и представляла, как через пару десятилетий буду так же обнимать своего мужа ночью. Ты совсем разнежилась, Кейт, — мелькнула в моей голове наивная мысль перед тем, как я заснула.***
За время нашего отсутствия в Лейстон-Холл не изменилось ничего. Покидая столицу, я лишь мельком поймала слухи о том, что Роберт Уолш уехал куда-то на север. Возможно, он отправился за своей сестрой, предполагала я. Её же судьбу я вверяла в руки Господа и считала, что Он единственный, кто будет к ней справедлив. Мне не терпелось попасть домой, Джейсон видел моё нетерпение и смеялся, радуясь, что Бантингфорд так приглянулся мне. Это было правдой, я любила наш небольшой город и дом, в котором познала столько счастья. Однако, по прибытии в Лейстон-Холл нас ждали неожиданные новости. Только миссис Фрай успела нас поприветствовать, как вдруг я заметила чужие вещи у главной лестницы — два чемодана и один кожаный саквояж. Едва я взглянула на дорожную сумку и сразу же поняла, кому та принадлежала. Отдав лакею пальто, я позвала мать, но случилось так, что мой оклик смешался с чужим; я посмотрела за спину мужа и увидела свою сестру. Она вышла к нам, и я заметила, что она была хорошо одета, ухожена и… совершенно не беременная. — Коллет? Когда ты приехала? Она не ответила на мой вопрос, а продолжала смотреть на меня широко раскрытыми голубыми глазами, и казалась удивлённой, даже скорее ошеломлённой. Матушка бросилась к ней и принялась горячо целовать, обнимая её. С горьким чувством досады я обнаружила, что совершенно не разделяла её радости от этого визита. Наоборот, меня охватила дурнота и предчувствие чего-то неприятного. — Но, Коллет, ты ведь писала, что ты в положении? — удивилась наша мать. Сестра стояла, будто онемев, и смотрела то на меня, то на отчима, который вдруг подошёл к ней и так дёрнул за руку, что Коллет возмущённо взвизгнула. — Что ты здесь забыла? Я ведь предупреждал тебя! Не появляться здесь, не давать никаких намёков! Ты всё испортишь! — со злостью, поразившей меня, произнёс мистер Брам. Сестра же выдернула руку из его хватки, гневно прошипев, чтобы он более не смел касаться её, и вдруг указала пальцем на Джейсона. — Вы… я приехала сюда из-за вас, негодяй. Всё! Хватит ваших волшебных сказок и проклятых договоров! Пусть Дьявол впредь становится вашим партнёром, я больше не участвую в ваших грязных делах. Я видела, как безуспешно наша мать пыталась выяснить, что же происходило, но никто не отвечал ей; на её глазах уже выступили слёзы, и она украдкой вытирала их уголком платка. — Коллет, что происходит? — прозвучал мой голос в наступившей тишине. — О, я всё расскажу! — выкрикнула сестра, продолжая указывать на Джейсона. — Да, да, сэр, всё расскажу им, и тогда они посмотрят и увидят, что вы за негодяй на самом деле! Обернувшись к мужу, я увидела, как он побагровел. Никогда ещё я не знала его таким напряжённым и разгневанным. Сжав кулаки, он смотрел на Коллет и, казалось, был готов броситься и растерзать её. — Джейсон, что происходит? — Не смей слушать её! — рявкнул он грубо. — Она сошла с ума, и сейчас уберётся из этого дома... — О, нет уж, сэр! Я не сошла с ума! Нет, не я вовсе! — Коллет повернулась ко мне, и я расслышала в её голосе издёвку. — Что ты знаешь о нём, сестрёнка? Кем считаешь его? Я расскажу всё с самого начала… Потому что больше не могу так жить. И она отчаянно зарыдала.