Не слышно птиц

К тому времени, как всё идёт прахом, королева спит со своим советником. Это практично, говорит она. Место, где они укрылись после побега, — маленький, самый обычный домик. Хотя они прихватили с собой лишь горстку самых верных стражников и слуг, здесь и повернуться негде. Она не хочет отправлять его делить спальню с прислугой и солдатами: несмотря на свои протесты, он заслуживает большего. Это стратегически важно, считает он. Если кто-то из стражников, или служанок, или лакеев захочет добраться до королевы, сперва придётся иметь дело с ним. Так что он придвигает к двери сундук и ложится на него, укутав плечи лоскутным одеялом, а ноги свисают с дальнего конца. Она устраивается посередине кровати, на спине, положив руки поверх покрывала. Через пару ночей она предлагает ему перебраться поближе, и сундук переезжает к изножью кровати. Тремя ночами позже она сдвигается, предлагая ему место рядом, и он ложится поверх покрывала, всё ещё кутаясь в лоскутное одеяло, но ноги уже не свисают с краю. Ночью она протягивает ему руку, и он нежно берёт её в свою ладонь. Днём они руководят военными действиями через созданную им сеть агентов, оплакивают потери и наносят ответные удары на побережье; за вечерним чаем они делят кусок чёрствого хлеба и составляют свои завещания, каждый завещает всё, что осталось, другому. — Что я буду делать со всеми этими перьями? — спрашивает она, приподнимая бровь, но в лавандовых глазах улыбки нет. Он, советник, изобретатель и коллекционер письменных принадлежностей, качает головой и посмеивается: — А что мне делать с королевством? — Беречь его, — отвечает она безо всякого юмора. — Я могу доверить тебе жизни своих подданных, как никому другому. Когда всё кончится, если мы победим, и я не смогу… — Не говорите так, ваше величество. — Милый друг, я бы хотела услышать своё имя. И когда первое ошеломление проходит, он называет её по имени. *** Однажды, когда солнца закатываются и маленький домик погружается в тишину, они лежат на кровати и болтают. Он чувствует её сквозь одеяло, но каждый лежит на своём краю кровати, держа дистанцию, и только пальцы чуть соприкасаются. Он говорит о планах — всё ещё, — о передвижениях войск и донесениях из далёкого мира. Он фонтанирует идеями, изобретениями — простыми и способными перевернуть мир, — словно приносит их на алтарь своей богини. Словами он рисует картины буйно разросшихся садов, чьи тенистые аллеи когда-то были наполнены радостными звуками. Неожиданно погрустнев, он ударяется в воспоминания о своей семье, друзьях и коллегах, которые давно разбежались. Она подбадривает его, обещает ему будущее, хвалит за усердие. Когда его настроение приподнимается, она рассказывает ему бабушкины истории о старой О.З. и байки своего мужа о чудесах Внешнего Мира. Однажды поздней ночью она рассказывает об их отношениях и иной близости, что была между ними. Он предпочитает мудро промолчать. Только целует её, едва-едва, и она улыбается, сжимает его руку, и этим всё кончается. *** — Мне бы сейчас графин виноградного бренди. — А мне бы Химеры нанюхаться. — Ужас какой! — Да времена нынче такие ужасные. *** Они больше не похожи на себя. Одеваются как простолюдины («горожане», мягко поправляет она), их заставляет нужда («мать всех изобретений», заявляет он), из их официальной одежды после побега остались только вицмундир да единственное шёлковое платье. И она, не смиряясь с нынешним положением, носит королевскую мантию с истинным достоинством, выражая поддержку тем, кто сохранил особую преданность. В тот день на нём малиновый свитер и брюки цвета охры. Она вдруг понимает: он всё смотрит на клочок бумаги в своих руках, хотя тот, кто его принёс, давно ушёл. У него перо за левым ухом, и она почти улыбается, увидев серебряный блик среди густых кудрей, но замечает, как он притих, как у него поникли плечи. Едва-едва, но ей этого достаточно, чтобы понять: всё кончено. Всего лишь вопрос времени, когда он скажет. После обеда, когда стража, и служанки, и лакеи расходятся, она кладёт маленькую конфетку в ярком фантике на стол между ними двумя. Он удивлённо разглядывает конфету — первый проблеск интереса, что она замечает за весь день, — потом берёт её, чтобы рассмотреть поближе, разворачивает. — Конфетка, — задумчиво произносит он и хмурит брови. Кстати, перо у него теперь за правым ухом. — Карамель, — подсказывает она тихонько. — Возможно, последняя в мире. Он впервые за много часов поднимает на неё взгляд и дарит ей улыбку, не затрагивающую его оленьих глаз. — Спасибо. Он делит конфету пополам, протягивает её долю, и они не разговаривают, наслаждаясь вкусом. *** Женщины из рода Гейл давно были известны вещими снами. Что было, говаривала её тётка, что может быть, что будет. В эту ночь её сны полны горестных, ярких и ясных картин неминуемого. Её королевство в руинах, погружается во тьму безнадёжности. Древний ужас, носящий прекрасное лицо её дочери, победно улыбается. Сама она, восседающая на троне из плавника, королева крохотного островка. Сломленный советник сидит у её ног, и, судя по лицу, он ничего не соображает. Потом… вспышка белого света, из которой появляется темноволосая девушка с сияющими голубыми глазами. Сжав губы в решительную линию, протягивает правую руку, словно предлагая за неё ухватиться. Она просыпается в слезах, с судорожным вздохом, вцепившись руками в его ночную сорочку, и он прижимает её к себе покрепче, шепчет успокаивающую ложь, что ещё не известно наверняка, что утром должен прийти ответ… — Скажи мне, — умоляет она. — Скажи, сколько у нас ещё есть времени, как долго нам осталось? Он молчит, считает, прикидывая, поверит ли она больше своим предчувствиям, чем его знанию. — Достаточно, — говорит он наконец и выдыхает её имя, как молитву. Она отвечает поцелуем, в котором больше отчаяния, чем любви, зарываясь пальцами в его волосы, а он притягивает её за сорочку. Он льнёт к ней, словно моля о прощении, и она дарует прощение с каждым рваным вздохом. Она — потерянная и усталая, он — терпеливый и полный решимости, и этого довольно. С первым лучом рассвета он уговаривает её поспать. Она соглашается, как всегда доверяя его совету. *** Она просыпается, когда солнца поднялись высоко, постель пуста и крюк, на котором две недели висел его мундир, тоже пуст. Она ждёт пару минут, потом звонит в колокольчик, вызывая служанку, но никто не приходит. Так что она поднимается, принимает ванну и надевает единственное парадное платье, которое сберегла. Кажется, целая вечность уходит, чтобы уложить серебряные волосы. Маленький домик тих, только в камине жарко пылает огонь. На столе горбушка, яблоко и короткая записка: «Отослал их прочь, не хочу больше крови на наших руках. Выслушаю ещё один отчёт, и встретимся у реки». Она терпеливо съедает яблоко и хлеб, бросает записку в огонь, выходит из передней двери дома, высоко подняв голову и поплотнее закутавшись в шаль. Она является к реке как истинная королева, с каждым шагом бесконечно отдаляясь от последних двух недель. Она полна достоинства, величава и бесстрашна этим тихим утром, хотя чувствует спиной приближение безжалостной тьмы. Она садится и не видит вокруг никого, слишком сильно на неё надеющегося, всё вокруг спокойно: река катит мимо свои воды, играя с ветками ивы, в ясном весеннем небе ярко светят солнца, — и она молится богам и предкам о скорейшем возвращении дочери. Человек, что в конце концов подходит и преклоняет колени перед ней, более привычен, чем тот, кого она знала в последние дни. Без предисловий он говорит о том, о чём не мог, пока они были другими людьми: о поражении, предательстве и маленькой победе. Напуганная этой яркой улыбкой, она тянется к нему в последний раз. Он умоляет о надежде, и она выдаёт ему свой самый чудесный секрет. И в этот полдень, чёрный как ночь, они принимают удар вместе.