Пропил, прогулял

      Нельзя сказать, что день не удался совсем. Напротив, днем солнце светило ярко, однако, Владимир совсем не хотел выходить из дома. Ведь верно, сегодня была важная репетиция, или, скорее, собрание. Дело в том, что оставалась последняя возможность до конца отредактировать "Через все времена", нужно было подготовиться к выходу, Холстинин просил, чтобы были все. Звонков, сообщающих о "чрезвычайном положении" не поступало в течении дня.       Вот, уже почти семь часов, нужно успеть доехать до студии за тридцать минут, Владимир Петрович благополучно добрался до места, но, что удивительно, машин не стояло, было совсем пусто, что странно. Скоро нужно приступать к работе, а ведь нет никого. Хотя, чаще всего, вся компания находилась в студии круглые сутки.       Холст открыл дверь. Пусто. Нет даже курток, нет ничего. Видно, ребята забрали вещи сегодня днем. Но зачем?       "Нужно набрать номер Миши, он адекватный, плюс ко всему, он тоже забрал свою куртку," - поразмыслил Владимир.       Гудки, гудки, гудки...       Не отвечает, собака.       "Ладно, хорошо, с ним всякое бывает, да ну его, молодой еще, наберу Дубинину, да, он точно знает, что тут происходит," - придумал запасной план Холст, уже набирая номер. Те же самые гудки, молчание, и "абонент не может ответить на ваш звонок". Странно, что даже сообщение оставить нельзя, хотя, все, что происходит, уже странно.       Так, Владимир Петрович набрал и Сергею Попову, и Максиму Удалову, однако, результат оставался неизменным.       Ну, идиоты, придется все делать самому.       День был испорчен, так что там, репетиция была испорчена, запись испорчена, альбом испорчен.       Редактировать пришлось слишком долго, слишком. Итог тоже не утешал, мало, что вообще сдвинулось с "мертвой точки", не говоря уже об ударных и вокале.       "Идиоты!" - заключил Владимир, возвращаясь домой в четыре часа утра.       Заходя в подъезд, Холст заметил что-то белое в почтовом ящике. Он выудил два конверта без марок, оказалось, что это даже не конверты, а причудливо свернутые бумажки, они были измяты, порваны в нескольких местах, что весьма странно, ибо свернуть бумагу пополам - "безумно сложное оригами".       Холстинин развернул первую из них, на ней, корявым почерком, зеленой ручкой, было написано нечто невразумительное:       Многоуважаемому Владимиру Петровичу!       От Михаила Житнякова.       Здравствуйте, Уважаемый Владимир!       Я не смог прибыть на репетицию, ибо вчера изрядно надрался, прошу меня извинить простить!       Я куплю вам коньяк.       "Малолетний пьяница, надо же написать такую дрянь. Вот намешает что-нибудь, помрет. Кто будет петь "Зов бездны"? Кто будет отвечать, где Попов? Кто будет говорить, что я не пью, нет-нет," - подумал Холст.       Лампа светила совсем слабо, нужно было развернуть второй листок.       Здравствуйте!       Пишу Вам, Владимир Петрович, от лица всей группы, ибо я один тут не скошенный.       Не понимаю, что мне принес Житняков, этот говнюк, но дрянь неслыханная, срубила всех, даже Попова (!!!). Я бы сказал, где мы, если бы знал, ибо это похоже на гроб, или у меня галлюцинации, а еще, какой-то парень продал мне кокаин, а вот мне кажется, что не кокаин это вовсе, а опять же, дрянь.       Прошу Вас сердечно, от лица всего коллектива, подумать, что это за место, похожее на гроб, и где я взял эту ручку.       Помогите мне, помогите всем, спасибо заранее.       "Обдолбались, - подвел итог Холст, - говнюки, не думают, что делают. Какой, спрашивается, гроб. Так-с, стоп, как это письмо сюда попало? Хм, подождите, мусоропровод же сломался. Неужели..."       Мусоропровод находился рядом с ящиками, он как раз был узким, в нем темно. Но что они там делают? Впрочем, не важно. Этот "тесный гроб" не работает уже лет восемь-девять, поэтому, залезть туда, не раскурочив ноги, довольно легко, как и вылезти.       Владимир открыл крышку мусоропровода, а оттуда только и донеслось: "Сука ты, Житняков!"