За стеной молчания

      Софиты привычно слепят глаза. Где-то впереди беснуются поклонницы, их крики слышны даже через плотно пригнанные наушники. Каждый раз любовь публики удивляет и трогает, но каждый раз я забываю о ней, стоит мне закончить свой куплет и обернуться к тебе, чтобы увидеть, как ты незаметно облизываешься прежде, чем начать петь. Твой голос заставляет меня чувствовать себя ничтожеством. Все твердят, что мы таланты, но на самом деле, действительно талантлив из нас только ты. Ты берешь самые сложные ноты так, словно это пустяк, ты виртуозно владеешь голосом и пользуешься этим, заставляя поклонниц визжать все громче. Поклонниц визжать, а меня рыдать от бессилия.       Мы уже шесть лет практически неразлучны, но я молчу. Молчу, потому что сказать тебе о том, что чувствую, равносильно смертному приговору. Ты стопроцентный натурал, ты не видишь моих горящих безумием глаз, считаешь, что все мои комплименты – просто дружеские слова поддержки и ты просто привычно посмеешься надо мной, считая, что я все еще тот малыш, не дыша слушавший тебя в первую встречу.       Пусть, пусть так, лишь бы еще шесть раз по шесть лет я мог смотреть на твои губы, закончив свой куплет. Смотреть, каждый раз представляя, как когда-нибудь я все-таки напьюсь до такой степени, что смогу перебороть свой разум, кричащий о неправильности ситуации, и поцеловать тебя. Поцеловать так, чтобы ты забыл о своей чертовой натуральности, забыл собственное имя, забыл обо всем на свете, кроме меня. Я представлял наш первый поцелуй так много раз, что иногда он мне снится и тогда на утро я более разбит, чем обычно, а ты обязательно шутишь о моем недосыпе и интересуешься той, кто его вызвала. Я же готов не спать вовсе, если причиной бессонницы будешь ты.       Третий появляется неожиданно, сразу начиная в шутку заигрывать с тобой. И для него, и для тебя это весело и смешно, это драйв для поклонников, но никто не знает, что в такие моменты я готов убить вас обоих, разорвать на кусочки, вырвать твое сердце и спрятать в собственной груди. Я пугаюсь таких мыслей, поэтому гоню их, вновь вступая в песню, голосом пытаясь не показать отчаяния, скопившегося в груди.       Получается не очень хорошо, потому что после концерта каждый отмечает, что сегодня я пел с особым надрывом и чувством, и каждый же считает необходимым поинтересоваться жизненной драмой, вызвавшей такую отдачу. Я готов кричать о том, что нет никакой драмы, есть только ты, ТЫ, ТЫ, ТЫ, не дающий мне петь, спать, да просто жить спокойно не дающий! Но я привычно отшучиваюсь и сбегаю в гримерку, не способный больше лживо улыбаться.       Здесь у меня есть пятнадцать минут отдыха. Пятнадцать минут без тебя, за которые я успею скорчить гримасу боли зеркалу, умыться и вновь стать улыбчивым и уверенным. И когда откроется дверь и ты в обнимку с третьим ввалишься в тесную комнату, я смогу поддержать вашу веселость, смогу смеяться, смогу поздравить с отличным выступлением, смогу … что угодно смогу, только не приходите раньше, чем закончатся эти пятнадцать минут, нужных мне, чтобы спрятать в самую глубину души безуспешно рвущуюся оттуда любовь и стать таким привычным милым Джанлукой.       И на следующем концерте я снова буду смотреть на твои губы, снова буду петь для тебя, снова буду слышать только тебя, снова …