Завтра будет хуже

Сначала это было похоже на документальный фильм о живой природе. Высокая острая трава, выжженная добела, до серебристо-пепельного оттенка, дрожащий от жара стоячий воздух – давящее марево. Лениво взмахивая крыльями, откуда-то беззвучно опускается крупная хищная птица. Неуклюже приземлившись, нелепой походкой вприпрыжку приближается к чему-то тёмному, скрытому высохшим травяным морем. Крылья, кажущиеся слишком большими для неё, укутывают птицу, как неряшливый плащ – сутулую и тщедушную человеческую фигурку. Торчат из встрёпанных бурых перьев только костлявые лапы с загнутыми когтями и тонкая лысая шея, пёстрая от засохшей крови. Взгромоздившись на свою находку, падальщик опустил голову, острые сгибы крыльев деловито подрагивали. К горлу наблюдавшего за ним подступила желчь. Чтобы разглядеть получше, он приблизился к занятой трапезой птице. Или просто трава расступилась, или… Он с ужасом различил очертания человеческого тела. Оно не было обнажённым, но чёрная одежда превратилась в лохмотья, расклёванные на спине до неузнаваемости. Ботинки же были целы, и почему-то он сначала разглядел эти ботинки и только потом – собственное мёртвое лицо. Ральф с усилием распахнул глаза и невидящим взглядом уставился перед собой, чтобы вновь не заснуть, постепенно убеждая себя в том, что это был только сон. Одеяло тяжёлым комом сбилось ему на грудь, а ноги озябли. Горло сдавило колючим предвестием простуды. Он повернул голову – хотя и без того уже ощутил на себе пристальный, немигающе-птичий взгляд. В болезненной желтизне радужки глаз Стервятника отразилось его лицо. На лице самого Стервятника лежали резкие глубокие тени, отчего оно выглядело почти старческим. И не выражало ничего, кроме разве что усталого укора – будто это его потревожили. Но Ральф был уверен, что не он разбудил Стервятника, а тот сам не спал уже давно. Уже не первую ночь подряд новый гость этого дома упорно морил себя воздержанием от сна. В этот раз сил на уговоры у Ральфа не было, он просто выжидательно смотрел. Обычно Птица не выдерживал первым и прекращал игру в гляделки, снова становясь похожим на вменяемого человека, с которым можно было иметь дело. Сейчас же у него даже зрачки не дрогнули, отчего у Ральфа возникло жутковатое ощущение, что Стервятник заснул с открытыми глазами, оцепенев в неудобной полулежачей позе. - Эй, - сипло позвал он. – Ты чего не спишь? - Мне показалось, что ты не дышишь, - ответствовал Стервятник негромко, словно боясь разбудить кого-то третьего. Так спокойно, что Ральф на мгновение похолодел. Бесконечно терпеливый стервятник, одинокая птица, сопровождающая тех, кто должен умереть… …Да нет, глупости. Просто человек, который, быть может, наяву видит такие кошмары, от которых ты сам не проснулся бы. - Не волнуйся, - Ральф сипло, натужно усмехнулся. – Видишь, я живой. Стервятник качнул головой – недоверчиво и измождённо. Его виски от бессонницы были лиловыми. - В этом всё и дело, - наконец изрёк он, отстранённо, будто пифия из античной трагедии. – Я не привык… так много времени проводить с живыми. Казалось, речь отнимет у него последние силы, и он всё-таки уснёт. Однако у Ральфа остатки сонливости как рукой сняло. С тех пор, как он забрал бывшего вожака Птиц к себе, всё становилось только хуже и хуже. Потому что здесь, в Наружности, а точнее – в обычном грёбаном городе, - вожак Птиц становился обычным растерянным психом, избегающим прикосновений и разговоров о той реальной жизни, которой попросту не замечал. Того и гляди, он задушит тебя подушкой, чтобы ты не говорил и не шевелился, как кактус – только тогда он сможет тебя любить. - Это из-за брата? – спросил Ральф прямо, не отводя взгляд. Он знал про Тень не меньше, чем все обитатели Дома, но Дома больше не было, и Ральф не желал больше играть по его правилам. Бледные тонкие губы Стервятника сжались, напоминая шов – или шрам. Он прикрыл веки, но из-под ломких ресниц глаза воспалённо, лихорадочно заблестели. - Рекс, - позвал Ральф твёрдо. Стервятник не отвечал. Он явно был сейчас не здесь, и оттуда, где он был, его надо было вытаскивать. Странно, что Ральф раньше до этого не додумался. В Доме всё было по-другому. Стервятник приходил к нему ниоткуда и уходил в никуда, оставляя после себя запах небытия. Сколько жизней Большая Птица проживал за одну ночь? Сколько смертей? Насколько малой частью его сознания был тот Рекс, который так редко навещал одного живого человека по прозвищу Эр Первый – и который не откликался сейчас?.. - Рекс?.. Тот нахмурился, как от боли, но на самом деле – прислушиваясь, не избавит ли его боль от тяжёлого разговора. И только убедившись, что прятаться негде, соблаговолил ответить. - Да. Из-за него. Я, знаешь ли… - Стервятник мучительно подбирает слова, тянет светскую паузу, молчание надламывается на середине всхлипом-птичьим клёкотом, судорожно дёргается острый кадык. – Я не успел полюбить его, пока он был жив. Одинокая птица, могильный холод прозрачной кожи, Дом каждому припас подарок – сделал реальностью самые страшные сны. Стервятника больше нет, Дом, разрушаясь, сломал его крылья, вырвал чёрные перья, выбросил подранком сюда, на белую простынь. Здесь шансы выжить ничуть не выше, зато здесь кошмары не сбываются, ну уж нет, Ральф не позволит им сбыться. Он прижимает Рекса к себе, Рекс обвивает его костлявыми руками и ногами, чёрные лакированные когти вонзаются ему в спину, Рекс задерживает дыхание, слушая, как успокоенно выдыхает Ральф. - Мы всё успеем, - обещает Ральф, и он совсем не уверен, что они успеют хоть что-то, что обычно успевают нормальные люди. Быть может, они больше ничего не успеют, кроме этих объятий. Завтра будет хуже, Пауки и так говорили – «до такого возраста обычно не доживают». - Мы уже всё успели, - возражает Большая Птица.