(без названия)

Стервятник ненавидит город и совсем не выходит из дома. Поэтому Ральфу тоже хотелось бы никуда не уходить, но утром он уходит на работу и возвращается вечером, чтобы ещё полночи, за чаем, вином и картами, внимать пространным разглагольствованиям Стервятника, неизменно начинающимся погодой, а заканчивающимся чем угодно. Ральфу хотелось бы всегда оставаться с ним, иначе и всей жизни не хватит на то, чтобы успеть сделать Стервятника счастливым. Иногда Ральф приносит снаружи кактусы. Он научился разбираться в их разновидностях, потребностях, признаках здоровья или болезни, а также, что стало для него особенной неожиданностью, - в сомнительных местечках, где их можно было приобрести. Стервятник сдержанно радуется, приветствуя новых жильцов, всем даёт имена, но никогда не объясняет причин своего пристрастия к этим растениям. Говорит только, что они «всё помнят» и что Ральф их «спасает». Ест Стервятник мало и только тогда, когда Ральф ему напоминает. Спит, похоже, даже меньше, чем Ральф. Порой Ральфу становится немного стыдно, потому что в те часы, когда им обоим стоило бы выспаться, он целует Стервятника, и тот отвечает так же неумело и отчаянно, как в первый раз. Он согревает губами тело Стервятника, которое постоянно мёрзнет. Он берёт Стервятника так осторожно, словно у того хрустальные кости, но Стервятник – настолько гибкий и настолько чуткий, что они катаются по всей постели, и Ральф никогда не может предугадать заранее, в какой позе он окажется, когда его накроет… когда их накроет. Одновременно. У Стервятника острые когти, и потом при каждом движении под тканью зудят расцарапанные плечи. Стервятнику плевать на формальности, и потом Ральф надевает на работу водолазки с высоким горлом и строго поджимает искусанные губы. Но Ральфу всё равно, потому что одновременно – за всю его долгую и порой бессистемную жизнь – у него впервые случилось именно со Стервятником. В такие моменты он может наговорить очень много всякой чепухи. А Стервятник не знает нежных слов, да и откуда ему знать, но когда он, дотрагиваясь до седины на его висках, называет Ральфа «стариком» - это самая интимная форма близости, на какую только способны такие люди, как Стервятник. Клички остались в прошлом, они обращаются друг к другу только по имени. Если бы Дом уже не разрушили, Ральф сделал бы это собственными руками, чтобы ничто не напоминало о Доме Стервятнику. Всем соскучившимся по Птичьему вожаку или просто любопытствующим посмотреть, как они теперь живут, Ральф вежливо, но твёрдо отвечает, что гостей они не принимают и в гости не ходят. Правда, Ральф всё равно боится, что среди ключей и ключиков, позвякивающих на шее Стервятника, есть и ключ от всех дверей Дома, - тех, которые никуда не исчезли. А ещё где-то там наверняка притаился ключ и от сердца Ральфа – как в той сказке про механического человека, которую кто-то рассказывал в последнюю Ночь Сказок. Стервятник и сам не вспоминает вслух о Доме, где у него когда-то отняли больше, чем одну конечность или один орган – у него отняли целую половину. И когда к нему возвращаются фантомные боли, Ральф кормит его обезболивающими и прижимает к себе крепко-крепко, чтобы доставшуюся ему половину не перевесила та, другая. И понимает, что Стервятника надо увозить отсюда, так, чтобы не догнали все бездомные призраки, цепляющиеся за них, как тонущие – за выплывающих. Стервятник имеет в виду примерно то же самое, когда скорбно произносит перед своими кактусами: «Климат здесь неблагоприятный». И как только Ральф получает отпуск, он едет на море. На переднем сиденье восседает Птичий Папа, обнимая стоящий на коленях ящик из-под апельсинов, набитый керамическими горшками. Пальцы у обоих отдыхающих исколоты кактусами, Стервятник успокаивает своих питомцев обещанием, что «Южное солнце пойдёт им на пользу». Маленькая гостиница – очень, очень далеко от Дома-на-море, но Стервятник всё равно вспоминает о детстве, об играх на пляже, на котором всегда можно было отыскать столько занятных потерянных кем-то вещиц. Стервятник не умеет плакать «из-за пустяков», и это большой минус, ему было бы легче, если бы он умел, - зато Ральф умеет безошибочно определять, когда Стервятник заплакал бы, если бы мог, и тогда тоже обнимает его крепко-крепко, говоря банальности, что всё осталось позади и прошлое нужно отпускать. Стервятник ему верит, потому что Ральф был первым, кто ему об этом сказал. Потом они всё же выходят погулять на берег, похожие на потерпевших кораблекрушение – Стервятник опирается одной рукой на трость, другой на Ральфа, загребая ботинками песок. Несмотря на жаркую погоду, он не расстаётся со своим траурным нарядом, оставляющим открытыми только кисти рук и лицо. Когда кто-то косится на перстни на тонких пальцах, сжимающих сгиб его локтя, Ральф пресекает чужое любопытство одним коротким, но красноречивым взглядом. Их наверняка принимают за рок-звезду и его телохранителя. Вечером они садятся у самой воды, и Ральф набрасывает свой пиджак на худые плечи зябко нахохлившейся Большой Птицы. Ральф смотрит на Стервятника, а Стервятник смотрит на горизонт, в его глазах отражается небо, и сквозь золотой диск закатного солнца просвечивают его зрачки. В солнечных лучах бледная кожа светится, как снег, а солёный бриз перебирает длинные светлые пряди, и Стервятник так неправдоподобно красив, что Ральф только теперь осознаёт, что каждый такой момент стоит всего, пережитого им, Ральфом, в Доме за все годы, и гораздо большего, - всего, что оставило седину на его висках и привычку не доверять даже собственной тени. - Мы остаёмся здесь, - решает он, а Ральф слов на ветер не бросает никогда. - И нам ничего не понадобится, кроме кактусов?.. – уточняет Стервятник, имея в виду их более чем скромный багаж. Смеяться Стервятник не умеет тоже, но Ральф знает, когда он засмеялся бы – и притягивает его к себе за плечи. - Нет. Ничего, кроме кактусов. На самом деле, время не может быть большим или малым. И в каждый такой момент Стервятник успевает стать счастливым.