Высота

23:45, Филипп вышел на парковку и неуверенно пошёл вперёд, поёживаясь и обнимая себя руками. Было темно, свет прожекторов туда не дотягивался, и почти все окна отеля уже погасли. На серебристых боках автобусов красовались живописные грязевые разводы, словно между ними протискивался давно не мывшийся мамонт, дрянная осенняя погода пробирала сырым ветром до костей. Надо было быть полным кретином, чтобы согласиться ждать здесь, где, того и гляди, ночной сторож спустит на тебя собак, натасканных на отвинчивающих запчасти местных. Во всех американских фильмах всё самое неприятное случалось с героями именно на парковках… И надо было быть законченным Кристофером Ирвином, чтобы назначить встречу именно здесь и сейчас, не собираясь терпеть до наступления утра. Нормальные люди, прежде чем переходить на безлюдные мрачные места, встречаются в дорогих ресторанах, где, разделённые заставленным деликатесами столиком, не могут даже прикоснуться друг к другу, и, окружённые со всех четырёх сторон такими же добропорядочными посетителями, не могут даже сказать друг другу ничего откровенного. Нормальные люди, безразличные друг к другу, но только не Крис. Даже если это было его очередным жестоким розыгрышем… Филипп поморщился и прикрыл глаза: голова после нескольких часовых поясов казалась отлитой из чугуна и набитой ватой одновременно, даже душ не освежил – хотелось заснуть прямо в ванной. Пообещав себе, что через пятнадцать минут превратится в тыкву и вернётся в номер, Филипп прекратил бесплодные блуждания по одинаковым рядам автомобилей и, дабы отвлечься от навязчивого холода, начал вспоминать то, что теперь, по прошествии времени, так легко было принять за странный, неправдоподобно красочный сон. Всего несколько часов назад он сидел у иллюминатора, совершенно разбитый долгим перелётом, и старался не смотреть на колышущуюся за толстым стеклом предзакатную мглу, от которой его мутило. Все находившиеся в поле зрения либо дремали, либо уткнулись в свои гаджеты, а у Филиппа и от чтения, и от шума в наушниках болела голова, кусок не лез в горло. Скрашивал возвращение на родной континент оказавшийся в соседнем кресле Джерико, которого тянуло прикончить с особой жестокостью за чрезмерную жизнерадостность. Рокер чувствовал себя в своей стихии и использовал свободное время на полную катушку: пародировал комментаторов, играя в Angry Birds. Неоднократно пытался сфотографировать, что у стюардессы под юбкой, опуская камеру на уровень пола. Находил смешные цитаты в инструкции по оказанию первой помощи в чрезвычайных ситуациях и постил их в твиттер. – Крис, небеса близко, – нежно проговорил Филипп, когда неугомонный сосед направил свой айфон на него, ловя глазком камеры его позеленевшее после недавней воздушной ямы лицо. – Но ты точно уверен, что хочешь отправиться в рай прямо сейчас? Крис только что-то проворчал в ответ, жестикулируя свободной рукой, и Филипп, выругавшись, рванулся вперёд, забыв о том, что заблаговременно пристегнулся, и безуспешно стараясь дотянуться до проклятого достижения прогресса. – Выбирай, – рычал он, – я в твоём инстаграме или ты на этом свете… – Да обернись ты уже, – Кристофер наконец перестал хохотать и махать рукой куда-то за спину развернувшегося в кресле Панка. И тот, ещё не отцепившись от противника, обернулся. А там, прямо в маленький круг иллюминатора, обрушивался весь огромный город, приближаясь, расширяясь, как воронка, неумолимо затягивающая в себя взгляд. Россыпь огней обжигала, двоилась в глазах золотыми бликами, мелькала, как та карусель в детстве, когда он чуть не свалился с летящей куда-то лошадки, отчаянно повиснув на пластмассовой гриве… Филипп никому и никогда не признавался, что терпеть не может самолёты. Одно дело – прыгать с верхнего каната, полагаясь на своё мастерство. И совсем другое – когда навстречу тебе мчится земля, и кажется, будто теряешь почву под ногами, будто падаешь с неба… Быть может, его учащённое дыхание, его пальцы, инстинктивно сжавшиеся на чужом рукаве, Крис истолковал как-то по-своему. Как бы то ни было, он неожиданно сильно ухватил Панка за затылок, заставив перевести взгляд на себя, и прежде, чем тот сообразит, что происходит, поцеловал в губы. Отстраняться было некуда, а Джерико, не пристёгнутый, склонился над ним, целуя настойчиво, но мягко, прихватывая его губы своими и ласкаясь к ним языком. От растерянности Филипп поддался, зажмурившись и приоткрывая рот, а затем начал неумело, но жадно отвечать, с удовольствием отмечая про себя, что Кристофер едва ли не стонет, когда он вылизывает его губы – крупные, твёрдые, горячие. Когда поцелуй прервался, Филипп с досадой распахнул глаза – ему казалось, что это из-за него, но он-то желает продолжения!.. Он и не заметил, что самолёт уже сел, и Крис торопливо выгребал с полки свой небольшой портфель для личных вещей. Их разлучила суета в аэропорту, Кристофер успел только шепнуть ему на бегу, что к полуночи отыщет его отель и будет ждать на парковке. Филипп даже не был уверен, что правильно расслышал слово «парковка». Всю дорогу он был молчалив, губы вспыхивали от малейшего воспоминания о губах Криса, и он тайком прикасался к ним кончиком языка. Списав его погружённость в себя на усталость от полёта, к нему никто не приставал с разговорами, но в автобусе он всё равно предпочёл прислониться гудящим виском к вибрирующему прохладному стеклу и закрыть глаза, притворившись спящим. И вот теперь он с трудом поднимал тяжёлые веки, чтобы убедиться, что мелькнувшая на фоне блестящего джипа тень – не более чем обман зрения. Текли минуты. Начинало моросить. Но, наконец, чуть поодаль вспыхнул огонёк зажигалки, осветив пальцы и губы. Этого было достаточно, чтобы Филипп, позабыв о своих пессимистических прогнозах и об осторожности вообще, бросился на этот свет. С разбегу прильнув к кожаной куртке Джерико, вместо стразов усеянной мелкими дождевыми каплями, Филипп в качестве приветствия прижался губами к его губам. Крис выдохнул ему в рот облачко сигаретного дыма и засмеялся, когда возмущённый Панк попытался его оттолкнуть и не смог, оказавшись в кольце его рук. Ворча, Филипп запустил ладони ему под куртку, чтобы согреться, но дождь усиливался, и оба, нехотя оторвавшись друг от друга, поспешили ко входу в отель. Прозрачные двери были заперты. – Пожарная лестница? – предложил Панк. – Ты же боишься высоты. – Нет, не боюсь, – Филипп, нахохлившись под разошедшимся ледяным дождём, сердито пошагал в направлении лестницы. – И не просил меня спасать. Ступеньки были узкими, с острыми ржавыми краями, холодными и скользкими, но он слышал, что Кристофер вместо того, чтобы уехать, подтягивается и лезет следом за ним. По счастью, его номер был невысоко, а балконную дверь он не запер. Джерико не отстал от него ни на минуту и уже на балконе начал покрывать его шею поцелуями. От контраста жарких губ и мокрых растрепавшихся волос, щекотно задевавших его лицо, и самому Филиппу захотелось смеяться. Вряд ли ему удастся убедить гримёров, что эти отметины у него остались от неудачной тренировки или кусачего свитера… Они добрались до постели, собрав по дороге все углы, целуясь и раздевая друг друга на ходу. Когда Филипп, запутавшись в спущенных джинсах, со смехом рухнул спиной на ещё не тронутую холодную кровать, Крис оказался сверху – и это не показалось Филиппу неправильным. Он гладил Кристофера по загривку, сжимал пальцы на светлых прядках и позволял целовать себя – в татуированную грудь, напрягшиеся мышцы живота… как тут самому не поверить в то, что ты лучший в мире, когда тебя целуют так, словно всю жизнь этого ждали? Крис подготовился – выдавил гель на пальцы, и Панк приглушённо ахнул, когда один палец уткнулся в неподатливый створ, надавил, массируя и норовя проскользнуть внутрь. Он не боялся боли, но волнение требовало свернуться клубком и спрятать беззащитное тело от посторонних посягательств… ровно до тех пор, пока Крис не обнял губами его головку, втягивая воздух. Филипп застонал, раздвигая и приподнимая бёдра, влажный палец проник в его тело и принялся ввинчиваться глубже, изучая упругие стенки. Кристофер раздразнивал любовника умело – сосал головку, бесстыдно причмокивая, слизывал с неё прозрачные капли, кружил вокруг отверстия кончиком языка, так что Панк задыхался и восхищённо бормотал ругательства. Он то откидывал голову назад, то смотрел на то, как Крис, урча и жмурясь, словно кот, трудится над его членом, вбирая его глубже в жаркий рот, сжимая губами потемневший ствол. И его телу, ставшему таким чутким, только добавляло возбуждения то, что внутри него хозяйничали уже два пальца, растягивающих проход – плавно, но уверенно. Крис двигал пальцами под разными углами, нарочно задевал простату, заставляя Филиппа каждый раз вздрагивать с протяжным стоном и толкаться бёдрами в его рот. Хотелось помучить его подольше, но Панк так раскрывался, так тёк и так шумно дышал, что Джерико счёл подготовку достаточной и, размазав остатки согревшегося лубриканта по своему изнывающему члену, пристроился к узкому входу. Когда Кристофер подался вперёд, склоняясь к нему, Филипп обнял его за шею, ловя губами его раскрасневшиеся губы и чувствуя на них собственный вкус, пришпорил коленями его бока – и он потерял голову. Джерико проталкивал член дальше и дальше, рычал от тугого обхвата сокращающихся мышц, Филипп искусал ему губы, царапал спину, но наслаждение было сильнее и ярче, чем боль, поглощало её, и боль становилась его частью. Выгибаясь, Панк тёрся членом о живот своего любовника, сам насаживался на его ствол, сжимал его в себе, горячо шептал на ухо: «ещё, блядь, ещё, давай, ну же» – невозможно было сдерживаться. Выпрямившись, Крис стал трахать его в полную силу – напористо и ходко, удерживая его бёдра на весу, а Филипп неумолчно стонал и всхлипывал, подрагивая в его руках, как натянутая струна, как сжатая пружина. Панк видел желанное тело сквозь влажную пелену, его сердце, казалось, колотилось прямо в члене, прижавшемся к животу, а оприходованный Кристофером зад горел от трения и сладкой заполненности. Джерико двигался всё быстрее, загонял глубоко и крепко, наседал на него всем своим весом, постанывал сквозь зубы и хмурился, отчего его лицо приобретало выражение хищника, готовящегося к броску. Дыхание обоих стало прерывистым и хриплым, и Филипп, чувствуя близость финала, потянулся к своему члену ладонью, но Крис его опередил. И вовремя – потому что от коротких жёстких ударов, на которые он сорвался, Панк мог только вскидываться и кричать, комкая пальцами влажное от испарины постельное бельё. Крис дрочил ему, пока Филипп не излился до последней капли, и обильно кончил сам в бьющееся под ним тело, обжигая стиснувший его член тесный проход и буквально падая на Панка сверху. Оргазм был таким оглушительным, что у Филиппа закружилась голова – словно он проваливался куда-то среди мириадов кружащихся огней, вспыхнувших перед закрытыми глазами. Но сильные, надёжные руки уже держали его, он чувствовал тепло и запах укрывшего его тела, и он наслаждался этим коротким полётом, пока все органы чувств не вернули его с небес в тривиальную реальность – со сквозняком из приоткрывшейся балконной двери и физиономией Криса Джерико. Как всегда – до неприличия жизнерадостной, так что хотелось познакомить её с «летающим локтем». Как будто это не он только что отпахал на Панке так, что тому на следующий день сидеть будет больно. – Ну признааайся же, – протянул Крис, ехидно щурясь. – Бля, в чём? В любви? – простонал Филипп, упрямо пытаясь выбраться из объятий своего чемпиона. Кристофер заржал и ослабил хватку. – Да не в этом, идиот. Ты же ведь правда летать боишься? – Нет… – Филипп встал и от души потянулся, мечтательно улыбаясь. – Больше не боюсь.