A flock of seagulls — Wishing Boy George — Karma Chameleon
Два кусочка лайма, листик перечной мяты, сироп и апельсиновый сок в пропорции один к четырем. Перемешать, взболтать, зонтик сверху можно не ставить. Максвелл уже смял один и отбросил в сторону, нечего на него тратиться. Соорудив нехитрый коктейль в длинном стакане на изящной ножке, Варрик пододвигает его к потрепанного вида мужчине за барной стойкой. Да, это он. Тяжелая выдалась неделька. — Эй, за мой счет, дружище, — успокаивает он, когда Максвелл недоуменно поднимает лицо. Его глаза голубые, как проклятые неоновые фонарики, и белки липко блестят в полумраке. Варрик улыбается ему и убирает со стойки мятый фантик из-под кислого леденца. Дама в розовом с другого конца подзывает его к себе и просит еще одну клубничную «Маргариту». Работа ему не в новинку. Раньше у него было собственное заведение и начинал он тоже барменом, поэтому приобретать какие-то особые навыки, чтобы прикрыть товарища, в этот раз не понадобилось. Стоило подергать за нужные ниточки, и постоянный бармен «Штормового Берега» отвалился сам собой. А уж подвернуться под руку менеджеру и уговорить подменить его было делом пары слов. Варрик в этом был мастером. Максвелл Тревелиан отодвигает стакан в сторону и пытливо смотрит в отражение зеркала за рядами полок с различными бутылками на входную дверь. Снова какие-то люди. Когда-то он думал, что ему легко удастся оставить работу в силовых структурах. И что же? Едва получилось выскользнуть из одной крепкой лапы, его под себя подмяла новая организация. Во всяком случае, добровольным сотрудничеством он это не считал. Тот разговор, когда ему мягко намекнули на то, что он слишком много знает, чтобы просто так выходить из системы, он помнит до сих пор. Но он втянулся, и в конце концов ему не на что жаловаться. Маленькая блондинка, чьи руки увешаны разноцветными браслетами из макдака, за диджейским пультом подмигивает ему, когда они случайно встречаются взглядами. У нее такая прическа, как будто по ней пробежалась газонокосилка, а музыка, которую она ставит, слишком шумная и дребезжащая. Наверное, под такое сейчас тусуется молодежь. Максвелл со смехом понимает, что начал употреблять это слово. Из-за усталости он все время чувствует себя старше лет на пятнадцать. Кажется, блондинка тоже из их знакомых Варрика. Он ее уже где-то видел. Почти одиннадцать, когда внутрь бара вползает тощий парень. В нем мало чего примечательного, но Максвелл все же его вспоминает. Кажется, это именно он свел их с «Chargers». Ему зачастую приходилось связываться с самыми разнообразными источниками. Осведомители с криминальным прошлым, кроты в работающих компаниях. Но никто не мог дать столько, сколько «Chargers». Интересно, просто ли так парень выпить зашел или… вряд ли. Он берет бутылку темного и отправляется за угловой столик. За все это время он ни разу не смотрит на Максвелла, но тому все равно кажется, что он под наблюдением. Он разглядывает того в отражении. Парнишка пьет пиво, качает головой, когда к нему подходит познакомиться коренастая девица в платье из плащевки, и обменивается сообщениями с кем-то по телефону. Один раз он так увлекается, что прикладывается горлышком бутылки к носу. Максвелл поджимает губы, чтобы не улыбнуться, и возвращается к своему коктейлю. Он немного взволнован в ожидании предстоящей встречи. С человеком, который передаст ему данные, он лишь переписывался, да и то всегда по делу, а его фото, найденное Варриком, было откровенно дерьмовым. Можно было подумать, что и в этот раз достаточно переписки. Но информация конфиденциальна, а в прошлый раз доверие электронному письму кончилось тем, что данные появились в сети раньше, чем они успели ими воспользоваться. С какой стороны произошла утечка, они не знали, но тот тип, с которым он беседовал, все же настоял на личной встрече. Полностью полагаться на него, не видя ни разу в жизни, было рискованно, но не настолько. В баре, по крайней мере, свидетели. Не успевает он подумать о том, чтобы еще раз проверить в телефоне, в правильное ли он пришел время, дверь вновь открывается. Максвеллу становится немного не по себе. Вошедший мужик занимает почти весь дверной проход. Одет он довольно броско для простого питейного заведения, хотя в каком-нибудь кабаке для байкеров его бы и не заметили. Светлые джинсы плотно обхватывают его бедра, зато куртка почти нараспашку, держится на одном ремне. На черной мягкой коже подрагивают крупные капли — видимо, на улице снова дождь. Всюду заклепки, пуговицы, рычажки какие-то. Не человек, а пульт управления. Довершает его странный образ повязка через левый глаз, как будто он сбежал с какого-нибудь карнавала, где играл капитана пиратов. Вот уж кого-кого, а его детишки бы боялись. Мужчина отряхивается одним мощным движением и идет к барной стойке. Максвелл ничего не может поделать и тихо вздыхает. От больших парней он тает, как кусок масла на солнце. Он притворяется, что очень занят своим коктейлем, трубочкой перемешивая листик мяты, плавающий в зеленом апельсиново-мятном напитке. — Эй, светленького, 0,5, — требует пришелец, забираясь на барный стул. — Да поживее. Американец, подмечает Максвелл. Варрик смеривает его неодобрительным взглядом, но идет к колонке. Он замирает на несколько секунд спиной к посетителям, размышляя, профессионален ли он настолько, чтобы налить неприятному типу пива в чистый стакан, или все же позволит себе маленькую дерзость. Нет. Пожалуй, он профессионал. Максвелл украдкой рассматривает сложившего локти на стойке мужчину. Его голова обрита, на затылке небольшая татуировка рогатого чертенка с коровьей мордой. А на куртке сзади — красный дракон с расправленными крыльями. Наверное, это что-нибудь значит. — Тревелиан, ага? — неспешно тянет он. Его голос такой низкий, что кажется, говори он чуть громче, завибрировали бы бокалы, а в тоне немного наглости и с лихвой — самоуверенности. Таким можно через две минуты знакомства приглашать перепихнуться в ближайший сортир. Он сомневается, что ему можно отказать. — Бык. — Мужчина протягивает руку вбок ладонью вниз, но не отводит взгляда от зеркала за полками, изучающе рассматривая Максвелла. Он всегда думал, что это просто его ник. Ну, что поделать, у некоторых виртуальная жизнь выходит за пределы электронного пространства. Он называет свое имя и тоже смотрит прямо, надеясь не встретиться с ним глазами. Варрик в отдалении протирает стаканы и пристально разглядывает их через голубое стекло. — Это кличка? — спрашивает он немного погодя. — Нет, блядь, по паспорту. Нос Быка широкий и чуть приплюснутый, будто был сломан от удара о стену. Это должно быть больно. — Обычно я не встречаюсь с теми, кому ищу данные. — Понимаю. — Зато смогу убить сразу двух зайцев. И посмотрю наконец-то, с кем работаю, и лично удостоверюсь, что информация попадет в нужные руки, а не расползется по левым каналам. Он говорит так, будто целиком возлагает ответственность за утечку на них. Пожалуй, Максвелл бы тоже обвинил во всем ту сторону. — Надеюсь, запрос не доставил трудностей? — Да нет. Максвелл ожидает, когда тот уже предложит выйти и передаст необходимую ему информацию. Ожидает, что он спросит что-нибудь вроде «А где здесь туалет?». Не ожидает, что тот положит черную продолговатую флэшку прямо на стол перед всеми. — Это бомба, — говорит Бык и принимается за принесенное пиво. — Понимаю, почему вы этим так интересуетесь. — Тут все? — Максвелл оглядывается, смахивая носитель данных в карман. Американцы. Ну конечно, уж кто без пафоса не сможет, так это они. А потом еще сваливают вину на других. — Ага. Смотри, чтоб по интернетам не утекло, как в прошлый раз. А то шапочку за такой инсайд быстро снимут. Максвелл кивает. Достав из кармана смартфон, он подтверждает несколько операций, и оговоренный ранее задаток плавно перетекает на чужой счет. В кармане Быка звякает. Максвелл внимательно наблюдает, как тот достает из джинсов маленький потрепанный телефон, еще из тех, кнопочных с черно-желтыми экранчиками. Бык щурится, читая смс, потом удовлетворенно приподнимает бровь и прячет его обратно. Дело сделано. Максвелл думает, что допьет свой напиток, поднимется и уйдет. Ему больше незачем тут сидеть. Но на дне остается совсем немного, а он лениво перекатывает несколько капель коктейля по дну и не спешит. — Могу еще что-нибудь достать по этому вопросу, — снова говорит Бык. — У меня есть кое-какие канальцы. Но это займет больше времени. — Ну да? — Да. — И что еще ты можешь? — Достаточное. — Серьезные канальцы, стало быть? — Ну, кое-что типа ЦРУ, ага? — Бык невозмутимо делает глоток пива, игнорируя удивление собеседника. — Расширенный доступ. Не знаю, как у вас тут в Англиях это называется. МИ5? МИ6? — Я знаю, что такое ЦРУ. — О. Ну возьми с полки пирожок. Максвелл молчит некоторое время. Музыка в ушах слишком громкая. Людей вокруг — чересчур много. Они и раньше казались подозрительными, но теперь он ощущает себя, словно в клетке. Дурацкое чувство, что стоит ему встать, кто-нибудь проследует за ним и пришьет в переулке. Разведывательные спецслужбы. Да ладно. Но кто просто так будет орать о том, что задействован в такой организации? Наверное, он играет. Или дурак. Неудивительно, если за их переписками следит кто-то третий. Большой Брат. Всегда в курсе всего. — Ты на них работаешь? — он не знает, зачем продолжает разговор. Бык вроде не против. — В каком-то смысле. Откуда, думаешь, всякое барахлишко достаю? Это тебе не окей, гугл. — И они знают о нашем сотрудничестве? — Ну. Некоторые ведомства в курсе, что я за океаном кое-чем занимаюсь. Кое-чем внеправительственным. А большее их не беспокоит. Это все местные терки. Бык разворачивается на стуле. С трудом оторвав глаза от шрамов на его лице, Максвелл спускает взгляд ниже. Когда тот повернулся, широкий ремень внизу куртки натянулся, из-за чего борта сверху разошлись. Внутрь заглядывать очень, очень заманчиво. Майки под ней нет. У Быка широкая мощная грудь, и телосложение не подходит для обычного агента. Наверное, раньше он был в спорте. Скорее всего, даже в боях. Ох, это легко представить. Потного, горячего, прижимающего какого-нибудь типа к матам. Воображение, что ты делаешь, перестань немедленно. Он говорит так просто и непринужденно, будто его не волнует ничто на свете. Это обычно настораживает. Но в его лице ни капли загадки, и сам он, как на ладони. Настоящая ли это искренность или снова игра, он не знает. — Насколько… глубоко ты можешь копнуть? — Смотря что нужно. — Что-нибудь вроде венатори. Бык думает с минуту. — Попробую. Но ничего не гарантирую. Он широко улыбается, хотя на это нет никаких причин. Во всяком случае, это не Максвелл его веселит. Взгляд направлен куда-то ему за спину. Наверное, заметил какую-нибудь симпатичную леди, танцующую в середине зала под медленный ритм играющей песни. Пожалуй, для леди у него слишком озабоченный взгляд. — Давай я оставлю тебе свой телефон. — У нас есть… — Личный. Он достает из нагрудного кармана ручку и, выдернув салфетку из-под тарелки с фисташками, пододвигает ее к себе. Наблюдать за ним забавно. В его руках все кажется маленьким. Словно силясь вспомнить свой номер, он обводит задумчивым взглядом помещение бара и щелкает звонкой блестящей кнопкой на ручке. Максвелл неотрывно следит за тем, как он выводит цифры. Крупно, но не особенно понятно. Эта закорючка может быть и тройкой, и пятеркой. А вот это… Это похоже на смайлик с рожками. Бык передает ему салфетку и вновь разворачивается к стойке. Он больше ничего не говорит, показывая, что общение на сегодня завершено. Максвелл скоро расправляется с симпатией к знакомому. Может быть, не так скоро, как ему бы хотелось. Блондинка за пультом, видимо, все-таки куда-то отошла. Музыка играет вполне себе ничего. Что-то из старинной классики. Он убеждает себя, что задерживается, чтобы дослушать песню до конца. Делая кому-то очередной коктейль, Варрик наклоняется к нему чуть ближе. — Ну, ты закончил? — Вроде того. — Я тут заметил, что один воробушек на тебя нехорошо поглядывает. Бык приподнимает бровь, смотря в спину одного из посетителей. — Вон тот, кстати, тоже, — добавляет он, переводя взгляд на другого посетителя. — Протрепались о встрече, ага? Так и знал, что это с вашей стороны. Мои-то думают, что я в Манчестере. Не сказать, чтобы они очень шифровались, но его неожиданное участие сбивает с толку. Максвелл смотрит туда же, куда и он, и замечает еще одного не особенно характерного для этих мест типа. Он кивает, показывая, что внял их предостережениям. Поднявшись, Максвелл все-таки оставляет деньги за коктейль. Оглядывает отражение в зеркале у дверей, но не видит никого за собой. Пока нормально. Снаружи за ним тоже никто не идет. Возможно, они оба ошиблись. Конечно, информация, которую они приобрели, стоит потраченных денег. Она не вполне специфичная, чтобы ее нельзя было загнать на рынке за приличную сумму. Если же она не интересует кого-то лично. А вот это уже опасно. Двенадцатый час, еще нужно поймать такси и как-то добраться до дома. Было бы неплохо самому изучить материал прямо сегодня, передать его лично начальству за выходные все равно не выйдет. Выйдя за пределы территории бара, Максвелл запрокидывает голову и вдыхает полной грудью. Воздуха кажется слишком много для него. Он едва не закашливается. Асфальт под ногами мокрый и черный, но дождь уже кончился, не придется мокнуть, ожидая машину. Носки его туфель высвечивают из темноты огни ночи — отсветы фар проезжающих мимо автомобилей, а земля впереди лоснится жирным блеском, как панцирь черепахи, только вынырнувшей из воды. Максвелл гладит себя по карману. Не по тому, где флэшка. По второму, с салфеткой. Он думает, если данные будут такими, какими они ожидали, то стоит вообще прекратить связи с побочными источниками. Одного же хватит, да? Они сэкономят и деньги, и время. Конечно, то, что они как-то связаны с ЦРУ, не очень утешительно, но… как будто там нормальных людей нет. Максвелл думает, что его интерес чисто деловой. Интересно, а решится ли он позвонить, чтобы… позвонить. Может быть, действительно, просто позвонить в выходной день? Пригласить на чашку чая или еще под каким-нибудь благовидным предлогом встретиться. Максвелл не имел привычки смешивать работу и личную жизнь. Он не думал об этом никогда, переписываясь с Быком лично или через его секретаря. Но то была деловая переписка, а перед ним стоял живой парень. Не какой-нибудь сухой хлыщ в очках с толстыми стеклами, которого он представлял. Максвелл, как правило, старался не мыслить стереотипами, но людей, занимающихся покупкой и продажей информации преимущественно через компьютер, он представлял именно так. Но Бык просто пришел и скомкал его представления, как тетрадный лист. Он бы… он бы с ним, пожалуй, встретился еще раз. Или два. — Эй, чел, закурить есть? По позвоночнику бегут мурашки. А был какой-то резон в том, чтобы дать ему отойти достаточно от людного места, чтобы напасть. Максвелл сжимает руки в кулаки, готовясь если что — вмазать кому-нибудь покрепче. Он не думает, что на него напали бы, не имея за пазухой никакого оружия, но надеется на благоприятный исход. — Нет у него закурить. Услышав шум за спиной, он оборачивается. Там темно, но громко. Бледный свет фонаря ловит в сумраке только одно тело — которое уже лежит на земле. Десяток неприятелей, который он себе уже представил, не торопится бросаться на него из тьмы. Он слышит удары за углом и сомневается, идти ли вперед или нет. В теле на асфальте он смутно различает кого-то из бара. Сидела, кажется, справа какая-то не особенно приятная личность. На него же вроде Бык показывал? Шум стихает. — Ты бы хоть оглядывался иногда, — недовольно замечает Бык, стряхивая на землю еще одного мужчину. — Мы с этим коротышкой тебя предупреждали. Максвелл открывает и закрывает рот, не находя слов. Коротышкой? Наверное, от него не ушло, что Варрик действительно небольшого роста, что тот пытался скрыть, нося высокий каблук. А тип внимателен. — Я же должен был убедиться, что ты до куда-нибудь сам доберешься. Мой потенциальный стабильный заработок накроется медным тазом, если тебя тут в подворотне ломом ебанут. Клювиком-то поменьше надо о конфиденциальных встречах щелкать. Даже среди своих. Максвелл оскорбленно хмурится и отступает, когда тот приближается. Если он и испытывал какую-то благодарность в первые мгновения, теперь этого нет. Только гнев. — Я и сам могу о себе позаботиться. — Ути, какой важный. Прямо босс, — игнорируя его возмущение, Бык ухмыляется и трогает его за плечо. — Давай тебя на людную часть выведем. Сегодня небезопасно тут в потемках гулять. Ему не нравится, когда о нем пекутся. Ему не нравится, когда его не воспринимают всерьез. Ему не нравится, когда незнакомцы дотрагиваются до него. Но ему чертовски нравится, как о нем печется этот несерьезный незнакомец. Максвелл не знает, как покачать головой и сказать ему нет. Он послушно бредет за ним по обратной дороге. За углом валяется еще пара человек. Он надеется, что еще живых. Вернувшись к бару, они останавливаются под его вывеской невдалеке от пары припаркованных тачек и байка. — Хочешь вызову тебе такси? — спрашивает Бык, автоматически нашаривая телефон в кармане джинсов. Максвелл пожимает плечами. Пока Бык разбирается с маленькими кнопками на своем аппарате, он осторожно интересуется: — А ты на чем доберешься? Или ты где-то тут недалеко остановился?.. — О, это история. Не дождавшись мгновенного ответа оператора, Бык убирает телефон и гордо кивает в сторону. Кажется… да, кажется, на байк. — Мой железный бык, — сообщает он. — Всегда со мной. — А, — Максвелл любопытно осматривает его, — типа железный конь? — Нет, типа железный бык. Конь меня не выдержит. Бык подходит к своему мотоциклу, Максвеллу ничего не остается, кроме как последовать за ним. Тот довольно оглаживает сиденье и постукивает носком сапога по крепкому колесу. — Классный, ага? — напрашивается на комплимент Бык. — Да. Наверное. — Максвелл неловко отводит глаза. — Я в них не разбираюсь. — М-м-м. Голос вроде и не выдает его разочарования, но заговаривать вновь тот не торопится. Бык смотрит на Максвелла с интересом несколько мгновений, а потом облизывает губы и кивает. — Хочешь прокатиться? От неожиданности предложения Максвелл смеется. — Ты, наверное, всех девчонок на нем катаешь, да? — зачем-то спрашивает он. — Ага, — спокойно пожимает плечами Максвелл. — А иногда и парней. Максвелл молчит, неуверенно оглядывая черные бока «железного быка». В голову лезут самые непристойные картинки, но ночь только началась, а ему хотелось бы ее продолжить. — Надеюсь, у тебя есть пассажирский шлем. Я просто так не рискую. Вид у Быка такой, будто не ожидал, что он согласится. Есть какая-то доля сомнений в нем, когда он передает Максвеллу тот самый шлем. Темно-серый, совсем не розовый, как можно было подумать, с маленькой эмблемой «Дьяволов из Нью-Джерси». Забравшись на байк, Бык коротко копается с зажиганием и уже готов ехать. Максвелл неуклюже пытается усесться, но из-за недостатка опыта каждый раз, когда он устраивается, против воли сползает по гладкому сидению вниз, упираясь в чужой зад. Его это соседство волнует во всех смыслах, поэтому неловкости в его движениях хоть отбавляй. В итоге он сдается и начинает искать, за что бы тут взяться. Ни на куртке Быка, ни на боках «быка» он не видит перил с мигающими ярлычками «класть руки сюда». — Эй, а за что держ… — его голос сливается с жужжанием мотора. Байк трогается с места так резко, что Максвеллу не остается ничего, кроме как обхватить его за талию и молиться, чтобы не слететь на первом повороте. Его куртка из лайки, пахнет новой кожей и немного сигарами, такими тяжелыми и крепкими, от одного только упоминания которых у легких начинается анафилактический шок. Максвелл жмется к его спине, надеясь слиться с ней и не натворить ничего лишнего. Он много раз слышал про аварии, случившиеся по причине неопытности пассажира. Какого черта он вообще сел? Где были его мозги? Они явно остаются вдали, не поспевая за несущимся в темноту байком. Огни ночного города мельтешат со скоростью света. Единственное утешение — он пил безалкогольный коктейль. Наверное, в противном случае, его кишки бы уже увидели свет. Максвелл готов уверовать во всех богов, когда они наконец останавливаются у съезда с городской дороги на трассу. Его руки ужасно дрожат, а ноги так крепко вцепились в бедра Быка, что тому должно быть больно. Во всяком случае, он молчит. Асфальт мокрый, от вздымающихся вверх капель влажнеют брючины. — Ну, сейчас уже можно будет не ползти, — оповещает его ненормальный водитель. Максвелл немного жалеет родителей. Вот, они его воспитали, отдали в приличный колледж, оплатили обучение, теперь придется и похороны спонсировать. — Ты не можешь помедленнее? — громко спрашивает он, надеясь перекричать мотор и трение шин, скользящих по асфальту. Откуда оно, черт? Они же вроде бы летят. — Я тебя не слышу, — отзывается Бык спереди. В его голосе чуть больше нахальства, чем было. Ну конечно. — Зачем так быстро? — вновь пытается достучаться до него Максвелл, сглатывая слюну. Он совсем перестал чувствовать лицо. — Не то прошлое догонит. И Максвелл замолкает. Он не знает, от каких демонов пытается умчаться Бык, но они его пугают. Нужно много времени, чтобы привыкнуть. Получается на загородной дороге, не окруженной постройками и рабочими зданиями, где скорость не кажется такой всепоглощающей. Деревья мелькают по сторонам, иногда — фары машин, но мимолетно. Крылья дракона на куртке игриво изгибаются, а блестящий глаз подмигивает. Максвелл жмурится. Теперь у него плывет видимость не только дороги. Он думает, что теряет счет времени. Сколько сейчас? Уже полночь? Или три? И какой сегодня день? Подсвеченные цифры на дрожащих наручных часах показывают почти полночь, когда он решается отвести руку и проверить время. А теперь… где они? — Ты знаешь, куда ты едешь? — Неа. — А если потеряемся? — Все равно. Максвелл вздыхает и приникает к широкой спине всем, чем может дотянуться. И не зря. На развороте он чувствует, как подлетает над сидением. Это странное ощущение. Раз — под тобой что-то было, два — все исчезает. Только кожа куртки под руками. Он дышит так громко, что почти стонет, когда они тормозят. Перед глазами прыгают драконы, а бедра звенят так, будто он пробежал кросс. Максвелл сваливается с сидения мотоцикла и стаскивает с себя шлем так, будто это какая-то дрянь, налипшая на его голову. Только отковыляв от него на добрый десяток футов, он останавливается и сгибается, пытаясь отдышаться. Бык закатывает глаз, и в этом жесте так и сквозит: «ну ты слабачок». Но не особенно обидно. — Я больше на это не сяду, — говорит Максвелл, наконец совладав с дыханием. Он оглядывается и видит автомат у бензозаправки. Ну хорошо, они, по крайней мере, не в лесу. Он вызовет такси по телефону, а пока переждет здесь. Судя по указателю, они отъехали от Лидса не так уж и далеко. Город огромный, это было бы сложно. Максвелл думает, что может выпить чашку чая или еще чего-нибудь, чтобы оправиться. Ну его нафиг. — Тебе понравилось. — Ха! — он машет на него рукой и бредет к заправке. — Ужаснее с места на место я еще не перемещался. — Это самая крутая штука, которая может побывать между чьих-либо ног, — с уверенностью заявляет Бык. — Не считая меня, конечно. Припарковав своего «железного быка», он догоняет Максвелла. Тот думает о том, что же заставляет Быка идти следом. Ответов пока нет. — Как это чай? — изумленно спрашивает он, видя, что набирает Максвелл на кнопках. — Сейчас же не пять часов. Довольный своей шуткой, Бык скрещивает руки перед собой и внимательно смотрит на него, ожидая его реакцию. Тот пытается припомнить какой-нибудь стереотип про американцев, и в голову сразу влезает целая куча, начиная от любви к фастфуду и заканчивая идиотским бейсболом. Однако ни один из них не оборачивается в полноценную мысль. Лучше уж промолчать, чем ляпнуть абы что. Максвелл часто руководствуется этим принципом, поэтому мало говорит. Из-за этого его считают умным. Он устало ожидает, пока автомат отдаст ему стаканчик с горячей водой, и трогает флэшку через карман брюк. Какого все-таки черта он тут делает? Посередине нигде с человеком, которого встретил около часа назад. Чего греха таить, были случаи, когда ему не требовалось и этого, чтобы испытать к мужчине симпатию и захотеть поехать к нему. Но то совсем другое. Хотя… почему другое? Может быть, конечно, Бык и работает где-то, но вряд ли его это касается. Эх. То ли это очарование, которые сыплется с него клочьями, то ли его широкие плечи… Максвелл, ты совсем перестал думать верхним мозгом. — Так уж и быть, — в конце концов вздыхает Бык, влезая в его мысли. — Если ты угостишь меня кофе, мы с моим мальчиком забудем, что ты тут над нами посмеялся. — О, только не кофе. Бык приподнимает бровь. — Тебе фунта, что ли, жалко? У меня налички нет, последнее за пиво отдал. — Дело не в этом. — Максвелл подносит пластиковый стаканчик к губам, дует на него, но не пьет. — Я не стану тебя целовать, если от тебя будет пахнуть кофе. — Вон оно что. Вид у Быка гораздо более озадаченный, чем мог быть у человека, который только что пел дифирамбы себе и своему байку. — Тут это… Я не думаю, что… — Он вздыхает и смотрит в сторону. — Мы в каком-то смысле коллеги. Не думаю, что все эти потрахоны самая хорошая идея. Нет, ты милый и все такое, и я был бы не против тебе присунуть, но… Он не договаривает и пожимает плечами, как будто это может оправдать вообще все на свете. — Ты же понимаешь, да? — Понимаю. Не нужно объяснять. — Да-а-а. Дело не в тебе, просто не хочу жалеть о всяком и… чтобы другие жалели. Такие дела. Максвелл пытается скрыть, как разочарован, делая большой глоток чая. Горький напиток обжигает горло, но даже эта моментная боль не ослабляет его переживания. Ну, подумаешь, что он единственный раз решил поступиться своими личными правилами. Это же не обязывает других делать то же. Да и на что он надеялся? Это же просто дурацкая поездка на дурацком байке в дурацкий вечер пятницы. Он просто хотел показать ему байк. Лицо Быка невероятно серьезно. На нем такой мыслительный процесс, что, кажется, вот-вот вскроется черепная коробка и на маленьких ножках-пружинках выйдет перегруженный мозг и, махнув: «я устал, я ухожу», — пойдет куда-нибудь еще. Максвеллу немного неловко от того, когда его так рассматривают. Он хмурится и отворачивается. Бык обходит его с другой стороны и вновь начинает пялиться. Это уж слишком. — Тебе необязательно меня ждать, я сам вызову такси, — говорит Максвелл как можно спокойнее. Он действительно не видит причин, по которым Бык остается стоять рядом. Да и вообще проводит время с ним. Пять минут назад ему казалось, что тот тоже не прочь отклониться от персонального кодекса, если он у него был. Странно представлять, что такой тип, как он, следует каким-либо моральным правилам. И вот. Они есть. Не о нем же он в конце концов заботится? — Может, мне просто нравится тут стоять. Может, я жду, когда ты отойдешь, и возьму себе шоколад. — Ты же хотел кофе. — Но ты тогда не будешь меня целовать. — Кажется, мы уже решили этот вопрос. Он и не настаивает особенно, Бык сам возвращается к теме. И говорит так странно, флирт это или просто поддразнивание — загадка. — У тебя вроде бы не было мелочи, — вспоминает он. — Все-то он помнит. — Это было две минуты назад. — Может быть, я передумал. — Передумал, что у тебя нет денег? — Передумал про целовать. — Может быть, и я передумал. — Вряд ли. Он стоит еще некоторое время. Отворачиваться от него все равно бесполезно. — Не могу видеть обиду на таких симпатичных мордашках. — Я не обижен. — Обижен. Губы надул, глаза прячешь. Точно обижен. — Заткнись. — Обижен. Максвелл всерьез раздражен его привычкой везде оставлять за собой последнее слово. Он думает взять и окатить его остатками чая, чтобы смыть с лица эту самодовольную улыбку. Лучше было бы, конечно, врезать кулаком, но едва ли у него большие шансы. С чаем хотя бы выйдет неожиданно. Даже слишком неожиданно. Рука Быка сжимается на его запястье чересчур сильно. Максвелл не удерживает стакан, и тот рушится им под ноги. Несколько горячих капель возносятся в воздух и оседают на его штанине, впитываясь крошечными темными пятнами. — Слушай, отвали… Максвелл поражается, какое холодное стекло автомата, когда его толкают на него спиной. Небольшой укол боли в затылке теряется в граде теплого восторга от внезапного поцелуя. Автомат с напитками качается, а яркий бело-желтый свет, исходящий от него, моргает. Остается только надеяться, что тут нет камер. Бык прижимает его к стеклу, распластав по всей поверхности. Он держит его за плечи, не давая отстраниться, а между ног втискивает свое бедро. И целует. Целует, как будто ему вообще нечего терять и этот поцелуй — последнее, что он собирается сделать в этой жизни. Максвелл с трудом дышит и тянется за его губами, но тот, не отвечая ни на один его жест, прянет прочь. Отвернувшись, Бык тихо фыркает и смотрит в сторону. Максвелл хочет спросить его, какого хрена тут происходит. Зачем было говорить нет, а потом делать? Или это он так быстро меняет решения? — Фух, — вздыхает Бык. — Первый рубеж пройден. Не хочу, чтобы ты шел под машину бросаться из-за того, что я тебе не дал поиграться с моим болтом. — Да как ты… да ты… У твоего самомнения совесть есть? — Сове… что? Максвелл стискивает зубы. То ли этот тип себя переоценивает, то ли, наоборот, недооценивает его, раз считает, что один обломившийся вечер настолько его расстроит. Возможно, не настолько, но... — Ты хочешь меня. У тебя пульс миллион ударов в минуту. — Отпусти сейчас же. — И я тебя хочу. У меня тоже миллион. Максвелл перестает сопротивляться. Он закрывает глаза, чтобы не видеть его, но от мыслей никуда не деться. — Ты же сказал, что не хочешь жалеть. — Я не, — Бык упирается своим лбом в его, — пожалею, если ты не пожалеешь. Это едва ли похоже на вопрос, странно — на утверждение. В этой фразе слишком много непонятного и запутанного. Максвелл не знает, что он должен ответить или просто сказать. Ему кажется, Быку просто его жалко. Ему кажется, он не настолько милый, чтобы передумать за две минуты. Ему кажется, он будет всю оставшуюся жизнь думать, каково бы это было. — Поехали ко мне. Бык размышляет над его предложением секунду или около того, а потом отпускает. — Хорошо. Но… ты же знаешь, у нас только один путь. Максвелл вздыхает и качает головой. — Ладно. Заводи свою машину смерти. Но не гони. Тот смеется и треплет его по волосам. Конечно, он гонит.***
Он немного волнуется, звеня ключами у своей входной двери. Они больше шумят, чем действительно приносят пользу. Ему приходится замереть и сделать глубокий вдох, чтобы наконец попасть в замочную скважину. Он оборачивается, проверяя, на месте ли Бык или, увидев его открывательную несостоятельность, уже решил свалить от греха подальше. Бык все еще там. Опирается спиной о дверь квартиры напротив и рассматривает его зад. Заметив, что Максвелл обернулся, он лениво поднимает взгляд и улыбается. — Хочешь чего-нибудь выпить? — спрашивает тот уже внутри, запирая за собой дверь. — М-м-м, — Бык пожимает плечами, — а что у тебя есть? Чай? Кефир? Фенобарбитал? От чего ты торчишь? Максвелл закатывает глаза и не отвечает. В ванной шумит вода: тот моет руки. — Ничего у тебя убежище, — одобрительно замечает Бык из другой комнаты. — Перед окном прямо город стелется. Твоя квартирка? — Снимаю. Максвелл напряженно смотрит вглубь кухонного шкафа. Действительно, слова по поводу чая ушли недалеко от истины. Из того, что можно налить гостям, остались только водка и кока-кола. Он достает чистые стаканы с полки над раковиной и пытается звенеть как можно громче, создавая видимость — или вернее слышимость — деятельности. — Ты не местный? — продолжает допрос Бык. — Я в ваших акцентах не разбираюсь. Вроде говоришь не как все они. — Я из Сент-Айвса. — Ммм. Это деревня какая-то? — Да пошел ты. Это в Корнуолле. — А. Ясно. Это… это что-то в чем-то. Максвелл громко фыркает и обеспокоенно оглядывается. Он надеется, его носки не висят на торшере. Обычно у него порядок, но иногда он так заматывается делами, что даже не помнит, как уходил из дома. — А я из Аризоны. — М. Это деревня какая-то? Бык смеется из той комнаты. — А ты дерзкая сучечка, Трев. Максвелл ничего ему не отвечает, не подтверждая репутацию дерзкой сучечки. По два кусочка льда. Хорошо, что он всегда есть в его холодильнике. Быку очень нравится вид. В квартире всего одна комната, и целую половину ее стены занимает окно в полный рост. Зимой тут, наверное, довольно холодно, а летом — безумно красиво. Открыть форточку — и квартира утонет в птичьем гаме и сладком запахе жары, вязнущем на губах сахарной ватой. Но сейчас ночь и весна, по ту сторону только прохлада и темнота, в отдалении моргающая городскими огнями. Максвелл подходит к нему сзади и передает стакан. Они молча пьют водку с колой, смотря в ночь. И это не неловкая тишина, скорее даже… знакомая. Максвеллу кажется, будто он знает Быка давно. Не как делового партнера, но как реального человека. Со своими привычками, особенностями. Так комфортно он себя с чужими не чувствует. Ему нравится это удобство. Бык смотрит в их темное отражение на стекле и медленно качает головой, едва касаясь губами стакана. — Ужасно хочу тебя трахнуть. Максвелл опускает глаза, вдруг очень заинтересовываясь своим туфлями. Водка горчит на кончике языка маленькой пьяной вспышкой, как его возбуждение — на кончике сознания, там, где он рисует неприличные картины. Он не очень любит крепкие напитки, но иногда держит их в шкафу на всякий случай. Они заставляют чувствовать его не так глупо. — Знаешь, с парнями зачастую веселее вечерок проводить, — говорит Бык, уводя взгляд от отражения в горизонт. — Знаю. — Ага, — он пожимает плечами, — не ломаются. Либо да, либо да. И вот эту сцену «только не подумай, что я такая» можно пролистать. Можно же? — Можно. Максвелл не сказал бы, что ему совсем наплевать, что о нем подумают. А нет, стоп, наплевать. Отставляя пустой стакан на книжную полку слева от окна, Бык обходит его и обнимает со спины. Его руки длинные, касаются, кажется, всего. Подцепляют край заправленной футболки и забираются под ткань. Пальцы теплые, бредут от пупка до линии джинсов и обратно. От этого напрягаются все мышцы. Как тут сосредоточиться? — Сам разденешься? — тихо спрашивает он, и от его шепота рука Максвелла потеет — стакан чудом не выскальзывает на пол. — Или мне помочь?.. Черт, черт, черт. Он сглатывает и разворачивается. — Я в душ. — Только быстро. — Бык отпускает его и дает наставление. — Чтобы не наливал мне там ванну с пеной и песни оттуда не пел. — А вдруг я хорошо пою? — усмехается Максвелл и легонько толкает его в грудь, убирая со своего пути. — М-м. Что еще ты хорошо ртом делаешь? Бык улыбается его молчанию и пропускает его к светлой двери в углу. Максвеллу нужно несколько минут, чтобы просто прийти в себя. Он рассматривает свое всполошенное отражение в квадратном зеркале над раковиной и старается думать обо всем на свете, но все равно это все на свете ограничивается обалденным мужиком в соседней комнате. У него даже пальцы ног от этой мысли поджимаются. Он пытается не задерживаться, но все равно иногда останавливается и прислушивается к тому, что происходит за стеной. Судя по звукам, Бык бродит из угла в угол, периодически что-то роняя и ругаясь по этому поводу. Закончив, Максвелл размышляет, выйти ли так или что-нибудь надеть. Не то чтобы это было важно, все равно раздеваться. Но в комнате прохладно, и он решает. Он стаскивает махровое полотенце с сушилки и оборачивает в него бедра. — У тебя тут какая-то штука была, — сев на край постели, Бык крутит в руках разобранную подставку для карандашей, — че-то она не очень надежная. Он поднимает голову. Максвелл ежится от того, как медленно его взгляд ползет по его ногам, запутывается в ворсе полотенца, неспешно прогуливается по животу и груди, пока не останавливается на его лице. — Вау. — Он косо улыбается, отставляя подставку на тумбу у кровати. — Я сражен. Максвелл делает вид, что смущен, и потирает затылок. Бык вздыхает в ожидании и смотрит на дверь в ванную. — Кажется, моя очередь. Почему-то ему это не нравится. Ну да, это ритуал, Максвелл сам всегда настаивает на том, чтобы его партнеры принимали душ перед тем, как залезть в его койку. Он любит чистоту, что уж в этом странного? Но вдруг ему совсем не хочется, чтобы Бык шел в его ванну, а потом пах каким-нибудь персиковым мылом. Чтобы отходил. Вдруг он не вернется? Заблудится там и пропадет. А что? Если уж он притащил к себе капитана пиратов, почему его собственная ванная комната не может оказаться очередным ходом в Нарнию? Или все намного прозаичнее, и ему просто нужен этот его запах. Табак, кожа, тело. — Воу, полегче, босс. — Бык усмехается, когда Максвелл преграждает ему путь, становясь перед ним и мешая подняться с кровати. Он держит его за плечи и целует, без проблем дотягиваясь до его губ. Ладони на его бедрах теплые. Пальцы. Чуть сжимают, потом отпускают. Они почти настолько теплые, что он не замечает прохлады, захватывающей его ноги. Бык развязывает узел на его полотенце и кладет ладони на его голые ягодицы. И улыбается довольный, как козел в огороде. Руки Максвелла немного дрожат, когда он опускается на колени. Он старается выглядеть как можно серьезнее, расстегивая джинсы перед собой, но лицо все равно горит, а в сладком предвкушении трезвые мысли испаряются одна за одной. Бык сверху дышит шумно. Он не упускает ни одного движения, наблюдая за ним и почти не моргая. Бык всецело одобряет, когда Максвелл наконец берет у него в рот. Он восхищенно вздыхает и гладит его по голове. — Черт, ты здорово это делаешь. — Такое впечатление, он просто не может долго молчать. Максвелл не отвечает. В отличие от некоторых он не может одновременно думать и хотеть. А сейчас он очень хочет. Хочет трогать его как можно дольше, дольше наслаждаться его вкусом, реакцией и своим состоянием от этого. Прикасаться, играть, сжимать, губами, пальцами. Вести прохладным кончиком носа, а потом лизать теплым мокрым языком. И захватывать. Глубже и глубже. — Ни за что бы не подумал. — Бык не выдерживает и закрывает глаз ненадолго, концентрируясь на ощущениях. — У тебя такой приличный вид. А сосешь, как пылесос. У меня такое чувство, как будто я весь через слив сейчас уйду. Максвелл упирается лбом в его ногу и пытается не смеяться, лаская его рукой. Бык хватает его за волосы и возвращает на место. И он наконец теряет нить мысли, переставая говорить, а только издавая неопределенные фырканья и вздохи. А это самая искренняя похвала. Максвелл не знает, кому из них это больше нравится. У него в голове происходит какая-то канитель, про тело вообще не стоит говорить. Он обращается весь в шарик нервов и от каждого прикосновения к своим волосам готов замереть и сдаться. Перевернуться на спину, подставив беззащитный живот, и поднять лапки. Бык вытягивает ногу, и Максвелл трется о штанину его джинсов. Она шершавая и совсем не такая приятная на ощупь, как на вид, но он не может остановиться. Не пока Бык сверху тихо мычит и сглатывает стоны, гладит и жмурится от удовольствия. Он думает, что было бы неплохо прерваться, а продолжить уже вдвоем, но… прерваться? Нет, это слишком. У Быка напрягаются колени. Он вцепляется в голову между своих ног обеими руками, и уже ничего не нужно делать, только расслабить горло, закрыть глаза, глотать. Кончив, он говорит: «уфффф» — и выдыхает. Максвелл кладет щеку ему на бедро и облизывает губы, смотря в его лицо. — Офигенчик, ничего не скажешь, — бормочет Бык, вернув себе дар речи. — Я как сраное желе. Он откидывается назад и ложится на постель. — У тебя не рот, а сказка. — Со счастливым концом? — С моим концом. Максвелл залезает на кровать и устраивается рядом. У него чуть дрожат ноги, а в теле приятная слабость. — Надо все-таки сходить в душ, — задумчиво говорит Бык спустя несколько минут, вытягивая руку и играя с волосами Максвелла. — Хочешь потереть мне спинку? — Соблазнительно. — Не особенно. Ладно, я в темпе. Максвелл сворачивается на покрывале. Холодно. От окна дует еще. Он щурится, всматриваясь в темную стену. Вроде форточка закрыта. Просто Бык ушел. За дверью шумит вода. Наверное, Бык уже разделся и залез под душ. Ммм. Разделся. Максвелл закрывает глаза, чтобы не видеть того эгоистичного беспутства, на которое подвигает его рука, бесхозно лежащая рядом с бедром. Он представляет чужие пальцы на себе. И губы. Как они будут ласкать его, прислушиваться к его откликам, вытягивать из него стоны. Ему иногда хочется, чтобы весь контроль перехватил кто-нибудь другой. Делал бы что-нибудь с ним. Все что угодно. Управлял бы ситуацией в целом и каждой деталью конкретно. Говорил бы с ним. А потом трахнул бы так, что на нем живого места не осталось. — Балуешься? Бык опирается на дверь, и на нем ничего нет. Совсем ничего. Даже того же полотенца. Только повязка на глазу, но она не из тех предметов одежды, которые мешают насладиться видом тела. Максвелл с восторгом оглядывает его фигуру, мощный торс и накачанные бедра. И татуировки на плечах, которые он почему-то раньше не видел. Было бы странно, если бы у такого персонажа не было татуировок. Они широкие, черные, похожи на символы и узор. Но что они значат… одни вопросы. — Эй-эй, не останавливайся. Продолжай. И Максвелл продолжает. Бык садится на постель напротив него и смотрит. Он даже не комментирует, как ожидалось бы, а просто молчит. Его глаз неотрывно следит за рукой Максвелла, а губы чуть размыкаются, не удерживая возбужденное дыхание. Он осторожно, словно чтобы не спугнуть, подбирается ближе, и между ног Максвелла уже две руки. Он не против. Кожа от руля мозолистая, но горячая. Когда пальцы смыкаются, становится совсем хорошо. Он делает это чуть медленнее, чем он привык, но сжимает жестче. Это… другое. Бык берет его за бедра и подтаскивает чуть ближе к себе. Максвеллу приходится упереться в его плечи ступнями, чтобы держать их так, как он хочет. — Так нравится? Максвелл только кивает и моргает. Он немного отвык от ощущений там, сзади, но удовольствие быстро напоминает о себе. Остается только ждать, пока там окажется что-то больше пальцев. Они скользят по слюне, растягивая его, пробираясь глубже. Бык не торопится, насколько вообще можно не торопиться; иногда хочется задергать ногами и сказать: я не стеклянный, давай уже, давай уже все, что там у тебя есть. — Лежи, не двигайся. Максвелл терпеливо ждет, пока Бык, ворча что-то вроде «где же эта хуйня», громко топает в ванную. Он возвращается со своими джинсами и долго копается во всех карманах. Наконец в заднем он находит, что искал. — Хочешь сам надеть? — спрашивает он, устраиваясь на место. На ярко-малиновой фольге презерватива нарисована звездочка. А как же эти пошлые клубники и бананы? Максвелл пытается об этом не думать, складывая ноги и садясь. Он почти не дышит, разрывая упаковку и натягивая на него резинку. Раскатывая ее по теплому телу, не удерживается и сжимает его рукой. Инициатива наказуема. Максвелл выдыхает, когда оказывается грубо протащен по простыням. Его коленки прижаты к груди, и из-за них он ничего не видит. Но того, что он чувствует, вполне достаточно. Он купился на рекламу, сообщающую, что после крема руки больше не будут страдать от сухости. Он надеется, его действие распространяется и на другие части тела. — Ох, блядь, хорошо. — Бык жмурится, оказываясь внутри. — Очень хорошо. Максвелл бы поддержал его, но он едва может дышать, что говорить о беседах. Это… не беспокоит. Он достаточно возбужден, чтобы наслаждаться каждым мгновением процесса, и эту возможность он не упускает. Не выходя, Бык раздвигает его ноги и устраивается сверху. Кажется, он пробирается еще глубже. Этого почти слишком много — Максвелл хватается руками за его бедра, чтобы хоть как-то сдержать, но тот целует его губы и шею, и он закатывает глаза от восторга. Подмятый и распростертый, он чувствует себя беспомощным. Раскатанным, как асфальт под палящими лучами. Нет, это определенно великолепно. — Давай ты сверху. Максвелл думает секунды, но не упускает шанса действовать самому. Быть в чьих-то руках это, конечно, прекрасно, но он же самостоятельный мальчик, в конце концов. Он шумно втягивает воздух, оказываясь у руля. Обхватывая Быка ногами, он двигается на нем и впивается пальцами во все, что под них попадается. А иногда останавливается. Ему просто нравится ощущение его внутри. Заполняющее и восхищающее. Странное и великолепное, как смесь чего-нибудь несовместимого. Горького и сладкого. Темного, но солнечного. Бык садится и обхватывает его левой рукой за талию. Он трется носом о его ключицы и, упираясь второй рукой в матрац, подается ему навстречу. Максвелл тихо стонет и обнимает его за шею. Ему так хочется что-нибудь сказать, но он не находит слов, чтобы описать свое состояние. Он даже не уверен, что он все еще на земле. Определенно нет. Не когда чужая рука вновь возвращается к его члену и усугубляет его думательный процесс. Не когда язык скользит по его шее к уголку челюсти. Неееет. Он кладет ладонь на пальцы Быка, прося ускориться, и сам двигается быстрее. Сквозь ресницы Бык выглядит совсем не таким уверенным, как раньше. Он сжимает зубы и морщится… и эта морщинка между его бровей… она, черт побери, прекрасна. Он замечает, что за ним наблюдают, и, наверное, ему это не очень нравится. Максвелл протестующе мычит, вновь оказываясь уложенным на лопатки. На него падает целая хренова гора, а он с ума съезжает. Быка так много везде, в его глазах, ушах, внутри. Он подминает под себя и трогает всюду, мнет, как пластилин, и трахает так, что дыхание забывается. Максвелл замирает и дрожит от захватывающих его ощущений. В ушах звенит, а кончики пальцев чуть покалывают. И волна накатывает так быстро, что он не в силах ее остановить. Как маленький человек, он, распахнув руки, встречает прилив. — Твою мать, твою мать… — Максвелл закусывает ладонь и всхлипывает, чуть более жалобно, чем ему бы хотелось. Руки Быка гладят его все еще подергивающиеся конечности, а он сам, завороженно рассматривающий Максвелла под собой, не выдерживает долго и заканчивает через несколько толчков. Приходит в себя Максвелл уже на подушках. Его тело мокрое и разгоряченное настолько, что кажется, от него валит пар. Ноги не сдвигаются, поясница чуть ноет. Скатившись с него, Бык стягивает с себя презерватив и отбрасывает куда-то на подставку для карандашей, которая ему так не понравилась. — Ну как? — спрашивает он, ложась рядом. Максвелл смотрит в потолок и болтает головой. — Ммм? Ну же. Замечательно? Великолепно? Здорово? Я такой, я знаю. — Охуительно. — О. Круто. Но, по-моему, с твоего ракурса это было нахуительно. — Сейчас ты пойдешь нахуительно. — Можем и так попробовать, мне не принципиально. Бык тихо посмеивается и гладит его по внутренней стороне бедра. — Вообще ты тоже ничего. Особенно вот эти части. — Эй. — Максвелл пинает его ногой, но на большее не скапливает сил. — Да ладно, мне все понравились. Слишком лениво. Бык недолго лежит рядом. Некоторое время кажется, что он дремлет. Максвелл поворачивается к нему спиной и пытается заснуть или хотя бы недолго полежать с закрытыми глазами. Бык о чем-то говорит с ним, двигается с той стороны, спрашивает целую кучу глупостей. Истома в теле захватывает разум. Сон — невообразимо приятный выход. Максвеллу чудится, что он почти заснул. Он не помнит, когда в последний раз был так расслаблен и спокоен. И снаружи, и внутри. За обычным рабочим и жизненным напряжением он почти забыл как это. Максвелл не уверен, засыпает ли он на самом деле, потому что видит мелькание перед глазами и слышит почти все, что их окружает. Он вздрагивает от порыва холода и ползет назад, пытаясь зарыться в покрывало или во что-нибудь, что укроет его от этого безобразия. И это действительно безобразие. Бык открыл форточку. Кажется, он даже спрашивал, можно ли ее открыть, а он зачем-то ответил да. Максвелл садится и смотрит через сонную пелену, как тот курит все еще полностью обнаженный, к нему спиной. Он представляет, что будет, если кто-нибудь из соседей, которым приспичит ночью выглянуть на улицу, бросит взгляд на его окно. — Трев, твои сигареты просто дрянь, — жалуется Бык, не оборачиваясь. Максвеллу приходит в голову дурацкая мысль, что у него третий — или второй рабочий — глаз на затылке, но потом он вспоминает про отражение на стекле и трет голову, которая, кажется, набита ватой. — Может, ты есть хочешь? — неуверенно спрашивает он. — Хочу. Но у тебя все равно ничего нет. Я смотрел. А, да. Он совершенно проигнорировал поход в магазин на этой неделе. Каждый день начинался с чашки чая, продолжался работой допоздна, а завершался в каком-нибудь дешевом кафе, где он ел салат с подобием стейка, а дома уже не помнил ни о чем. Максвелл даже не рассчитывал, что к нему кто-нибудь заглянет. — Тебя сейчас видят все прохожие. — Ну и что? — Бык поворачивается и совершенно искренне пожимает плечами. — Пусть хоть посмотрят. Иди сюда. Он произносит это таким ровным тоном, что Максвелл сперва не понимает, что это ему. Он ждет повторения просьбы, чтобы убедиться, что это ему не послышалось, и только тогда встает. — Слышишь? — спрашивает Бык, когда он приближается. — Песенка. Максвелл напрягает слух. Действительно. Из открытой форточки слышно, как у соседей играет неопределенная музыка. Он машинально смотрит на руку, чтобы проверить, сколько времени, но часов нет. Остались в ванной. Отвратная песня. — Какой кошмар. — Что? — Песня. Надеюсь, приедет полиция. — Хм. А мне нравится. Веселенькая. — Я был о тебе лучшего мнения. — Давай танцевать. — Ни за что. Бык закусывает сигарету и широко улыбается. Его бровь коварно приподнимается. Максвелл не знает, как нагрешил в прошлой жизни, что в этой ему приходится танцевать совершенно голым перед окнами под Боя Джорджа. Не знает, откуда в Быке, таскающем его за собой в странном ритме, столько заразительной энергии. Вообще ничего не знает. Он расстраивается и нет, когда песня смолкает. Наверное, полиция. — Ты мне нравишься, — говорит Бык, обнимая его за плечи. — Я заметил. — Нет, правда. Он дает Максвеллу затянуться из своих рук один раз, а потом привлекает его к себе, игнорируя его желание остаться подальше от окна. — Ты мне тоже нравишься. Иногда Максвелл смотрит на тех, с кем только что переспал, и приходит в ужас. Пелена похоти, окончательно спав с его глаз, являет его партнеров как нечто кошмарное. Он западает на бугаев без манер, которые с трудом представляют, что такое зубочистка, и чешут яйца на людях. Они пахнут животным, да и ведут себя, как дикие звери, оказавшиеся в приличном обществе. Его это безумно заводит сперва. Но вот только на трезвую голову они кажутся олицетворением его страшного сна. Но Бык милый. И смешной. — Я ни о чем не жалею, — шепчет Максвелл, вспоминая начало их разговора. Ему нравится говорить правду. — Я тоже. Бык гладит его по лицу. — Знаешь, что это значит? — Что? — Что мы недостаточно старались. Максвелл хмурится, когда тот бросает окурок в стакан из-под водки с колой, все еще стоящий на книжной полке, но ничего не говорит. Отчасти из-за языка Быка в своем рту. Горячего, чуть горьковатого из-за табака и жгучего из-за эмоций. И игра продолжается. Бык гладит его по груди, дотрагивается до сосков, кончиками ногтей царапками метит ребра. Это приятно, щекотно, и от этого хочется смеяться. Он почти пробует улыбнуться, но губы касаются его плеча. Потом — настойчиво - шеи. Он моргает — они уже на солнечном сплетении, еще раз — около пупка. Максвелл не открывает глаза в третий раз. Теряясь, он рывками глотает воздух, а его все равно мало. Стекло окна, к которому он оказался придвинут, жжет своим холодом его задницу. Он думает, что если какие-то соседи не насытились видом Быка спереди, то они останутся вполне довольны этой его стороной. Ему хорошо просто бессовестно. Настолько, что почти неудобно опускать глаза и смотреть, что происходит внизу. Он надеется, что Бык на самом деле не слишком голоден, чтобы ненароком, замечтавшись, укусить его. Рот у него чудный. Губы, язык. Может быть, это табак, а, может быть, просто он, но от его глотки он сгорает. Руки Быка на бедрах, и даже если бы он хотел соскользнуть вниз, у него бы это не вышло. Он сжимает так сильно, что наверняка останутся синяки. Да он целиком сам как синяк будет. Но счастливый синяк, стоит отметить. Максвелл вздыхает тяжело и громко — а голос в этом вздохе дрожит, как будто ему пятнадцать и это его первый минет, — послушно разворачиваясь лицом к окну. Так, надо отсюда определенно переезжать. Он не выдержит соседских взглядов. От его дыхания по стеклу расползается туманная дымка, а пот с ладоней оставляет грязные разводы. Кружево мыслей в голове завивается в узор, который ему не распутать. Ему достаточно нравится в нем блуждать, чтобы не пытаться из него выбраться. Бык с энтузиазмом вылизывает его сзади, все так же держа за бедра. Иногда он отрывается и проходится губами по ягодицам, кусает, а потом целует. Максвелл прогибается в спине, когда тот давит на поясницу, и без оглядки растворяется в его ласке. Он нашаривает приподнятой ногой бедро позади и упирается в него. Ступня подрагивает, а пальцы — не разнять. Он, наверное, уже на все готов. — Так и знал, что тебе такое нравится, — замечает Бык, и от звучания его голоса по телу бежит волнение, — развратная ты дырочка. — Слышишь, ты. — Максвелл возмущенно разворачивается. Бык сидит на коленях, сложив руки между ног, хмыкает и медленно-медленно ведет языком по своей нижней губе. И глаз у него не глаз, а просто черт морской. Капитан пиратов. Максвелл мог бы смутиться, если бы почувствовал себя неудобно. В своей голове он бы и чувствовал себя неудобно, будь на месте Быка кто-нибудь другой. Но с ним все каким-то образом становится привычным и естественным. Он фыркает, показывая зубы, и напрыгивает на него, сваливая на пол. Они смеются, целуются и трахаются, а там уже и рассвет с субботой наступают.***
Максвелл ищет в кухонном шкафу хоть что-нибудь приличное. Находится банка грушевого джема с мелиссой, которая, кажется, осталась от предыдущих хозяев, и початая упаковка его хлопьев. — Будешь кашу? — громко спрашивает он. Бык недовольно ворчит из-за стенки. — Только если ты принесешь ее со словами: «овсянка, сэр». Максвелл вздыхает и рассыпает хлопья по пиалам. У него такое ощущение, будто это утро одно из многих. Маленький ритуал. — Кофе у него нет, сосисок нет, как вообще ты тут выживаешь. — Ежась, Бык появляется на пороге, заворачивается в плед и демонстративно зевает. У них вышло поспать всего час или два, а потом соседи снизу начали гавкать. Наверное, это были все-таки не они, а их собака. Хотя кто знает. У них лица тоже малоприятные. И слушают ночью всякую гадость. Бык садится на стул в углу и неодобрительно косится на булькающий электрический чайник. Делая вид, что занят, Максвелл осторожно наблюдает за ним. Размышляет, что будет дальше. Как правило, его гости не дожидаются чая. Он им его и не предлагает. Иногда они уходят первыми, иногда он сам просит уйти. Не то чтобы их было много в его жизни. Просто… Быка он не попросил. Он бы и не ушел, наверное, вот так, без завтрака. Достав из кухонного стола большую ложку, Бык садится на диванчик в углу, стягивает резинку с крышки банки и ест джем прямо оттуда. — Собираешься куда-нибудь сегодня? — спрашивает Максвелл. Он не знает, как спросить то, о чем беспокоится, как и не знает, какого ответа ждет. — Да нет. — Бык облизывает ложку, вызывая много ненужных ассоциаций, и пожимает плечами. — У меня график свободный. — Ясно. — А че ты спрашиваешь? Мне нужно уйти? — Да нет… я не знаю. — О. Ну. Такое дело. Тут все от тебя зависит. Хочешь — я уйду прямо сейчас. Хочешь — останусь. Залив кипятком овсянку, Максвелл поднимает на него глаза. Серьезно он или нет? — Я обычно не остаюсь. — Понятно. — И хуи в рот на первой встрече не тяну. — О. Так мне повезло. — Да ты вообще везунчик. Как щенок из мультика. — Угу. — Ага. Бык почти не смотрит на него, но по тому, что он перестает есть, его волнение очевидно. — Так, — говорит он, — мне остаться или что? Они встретились вчера по работе, а потом катались на его ужасном байке. Он облил его чаем и заставил танцевать под кошмарную песню. Почему-то Максвелл никогда не был так уверен, что все делает правильно, как сейчас. — Оставайся. Бык улыбается.