Орёл, несущий копьё

      За окнами гулял ветер. В долине он носил листву, что сорвал с деревьев, но в горах лишь свистел: срывать и носить было нечего, ведь росли здесь одни только сосны и туи. С обратной стороны замка, обращённой к скалистым горным стенам, был разбит небольшой парк, но он от шквального ветра укрыт чарами.       Фамильный замок Винтерхальтеров, конечно же, был скрыт от маглов, но, стоя у окна, Адлер мог видеть город, раскинувшийся в долине по берегам полноводной реки. Швейцария оказалась страной, полной ярких красок, сочетания бирюзы и синевы озёр с золотом осенней листвы, стали скребущих небо гор с непорочной белизной их снежных шапок. Адлер был в этой стране впервые и теперь не мог не понять, почему Макс и Георг так гордятся красотами своей родины. «Как они в таком месте могут думать о политике и интригах? — недоумевал про себя Адлер. — Здесь хочется созерцать, размышлять, творить… Что угодно, но только не думать о политике».       Или, возможно, причиной такого восприятия был его собственный настрой? Причина — в том, что его душа нуждалась в покое?..       Адлер решительно отбросил эти мысли. Когда начинал всё это, он знал, на что идёт, что без жертв не обойтись, среди сторонников в том числе. В этом он убедился после гибели Якова… Однако случай с Петаром выходил за рамки изначальных его представлений. Много раз с того дня Адлер задумывался, могла ли их стычка завершиться иначе.       «Могла, — понимал он, и от этого становилось тяжело на душе. — Не будь я так раздражён провалом операции и нерешительностью Влада, не будь Петар так взвинчен и нетерпелив… Нет, — оборвал он сам себя. — Мысли о прошлом не способны его изменить, а значит сожаления, даже если они и есть, пусты и не имеют права на существование. Это случилось — это останется в прошлом».       Казалось, прочие члены группы были согласны с этим его выводом. Никто не сказал Адлеру ни слова укора, Макс вместе с Деяном взял на себя труд вернуть тело Петара родителям — им сказали, что Петар достойно погиб в бою с противниками. Даже Влад молчал… но его молчание было полно немого ужаса. И раньше нервный, он стал нездорово дёрганым, и Георг заметил как-то, что стоило бы показать его целителю прежде, чем единственным подходящим вариантом для Штайнера станет переселение в госпиталь в отделение для душевнобольных на неопределённое время. Адлер согласился с ним и сам всё устроил: не желал вмешательства Георга, и так в последнее время слишком расположившего Влада к себе. Влада, который единственный (за исключением разве что равнодушного ко всему, помимо некромантии, Аларикуса) был нужен Адлеру, когда он перейдёт к следующему блоку действий.       Прикрыв глаза, Адлер несколько раз глубоко вздохнул, заставляя себя успокоиться и не думать об этом. В этот день они все могут… нет, пожалуй, даже должны отрешиться от своих проблем и порадоваться — или, по крайней мере, постараться порадоваться — за Макса. Он скоро женится, как-никак.       Макса Адлер нашёл в одной из галерей замка, где стены занимали великолепно написанные пейзажи, вместе с Георгом. Братья неспешно прохаживались мимо картин, негромко беседуя о чём-то, но замолчали, стоило Гриндевальду приблизиться.       — Пойду проверю, как там всё, — произнёс Георг.       Макс коротко кивнул, и его брат вышел из галереи. Некоторое время Адлер вместе с Максом в молчании переходил от картины к картине, рассматривая полотна, но и старого товарища тоже. Он знал Макса достаточно хорошо, чтобы за чопорной миной различать настроения, поэтому сказал, больше утверждая, чем спрашивая:       — Волнуешься?       — Нет причин, — отозвался Макс, прямо-таки впиваясь взглядом в изображение гор. — Я знаю, что всё пройдёт идеально.       — Значит, волнуешься.       Макс хмыкнул, нетерпеливо отмахнувшись: никогда подобные вещи не признавал. Эта его черта забавляла Адлера ещё в те времена, когда они были друзьями.       «В общем-то, хорошее было время».       Как ни странно и неприятно осознавать, за всю жизнь Адлера это были единственные его нормальные человеческие отношения: с родственниками, что близкими, что более дальними, как-то с детства не заладилось, да и в школе других друзей он не завёл. И сейчас, стоя рядом с Максом в его доме, Адлер чувствовал, что какой-то частью своего существа хочет, чтобы всё вернулось, как было.       «Нет, — вновь вынужден он был напомнить себе самому. — Прошлое не вернуть. Никогда уже не будет, как раньше».       Их пути разойдутся. Конечно, за такого ценного союзника Адлер будет держаться до последнего, но когда он выступит в открытую, больше не прикидываясь тем, кем прикидываться сейчас ему выгодно, Макс первым отвернётся, даже больше: станет врагом. «Скорее всего, однажды нам придётся сразиться, — Адлер вздохнул, делая вид, что заинтересован изображением горного водопада. — И победителю придётся делать выбор: как поступить с проигравшим?..»       Разряд искр прошёлся по руке, и Адлер непроизвольно сжал левое запястье, где был выжжен отпечаток цепи. Светлый артефакт плохо сочетался с собственной магией Адлера, весьма активно использовавшего Тёмные чары, и временами выказывал своеобразное неодобрение — если можно, конечно, сказать подобное о неодушевлённом предмете. Макс утверждал, что можно: артефакты достаточно сложны и могущественны для этого, а подобные Цепи Подчинения — особенно. Впрочем, Светлое происхождение не помешало Цепи быть артефактом, наследующимся путём убийства предыдущего хозяина. «Подчинение заложено в саму её основу, — объяснял Макс. — А убийство — один из главных видов магического подчинения».       «И это избавило нас от уймы проблем, — Адлер осторожно растёр запястье. — Судя по тому, что рассказал Макс об их «приключении», если бы пришлось подчинять Имитатора по новой, это было бы сопряжено с риском потерять и базу, и, возможно, кого-то из группы». Больше потерь Адлер не мог себе позволить. Только не сейчас.       — Ты собираешься взять Георга в Семёрку, — вдруг сказал Макс; он по-прежнему смотрел на картину, притворяясь, что лишь безразлично констатирует факт.       — Георг достойно показал себя во всех делах, — откликнулся Адлер. — Он достаточно сильный и бесспорно умный совершеннолетний маг, который, как я понял, сам хочет войти в состав Семёрки. Кроме того, у нас пустует два места, а это много для группы из семи человек. Да и ты на время отойдёшь от дел…       — На две недели, не больше, — парировал Макс.       — И твоя невеста не возражает против этого? Не хочу, чтобы она обвинила меня в том, что я лишил её медового месяца.       — Она достаточно умна для того, чтобы правильно расставлять приоритеты.       Адлер скептично вскинул бровь, но ничего не сказал. Тоже помолчав какое-то время, Макс вернулся к интересовавшей его теме:       — Так значит, Георг…       — Позволь ему самому решать. Я не буду ни настаивать, ни уговаривать его, обещаю тебе это. Просто предложу.       И вновь повисла пауза. Макс обдумывал услышанное, а затем сказал:       — Пусть будет так, — хотя в его тоне одобрения не было вовсе.       «Нельзя не понять, почему он против вступления Георга в Семёрку, — подумал Адлер. — Мы сейчас ходим по тонкому льду, а Макс любит брата и не хочет, чтобы с ним что-то случилось». Это ведь так естественно: заботиться о младшем брате. Адлер понимал, хотя сам и не познал подобных чувств.       На краткий миг в сердце шевельнулось нечто, похожее на зависть. «Смотри иначе, — приказал он себе. — Привязанности — это слабости, а у меня их быть не должно. Любому, кто хотя бы раз видел их вместе, понятно, что на Макса можно влиять через Георга, как, собственно, и наоборот…»       Рядом с ними материализовался домовой эльф.       — Герр Максимилиан, — тонко проговорил он с низким поклоном, — господин барон зовут вас.       — Пойду и я в зал, — сказал Адлер, когда Макс кивком отпустил домовика. — Возьму бокал с шампанским, чтобы первым поднять его за ваш с Эльзой союз.       — Очень любезно с твоей стороны, — чопорно произнёс Макс, явно репетируя вид, с которым будет на протяжении вечера принимать поздравления.       На этом они расстались, и каждый направился в свою сторону.       Когда вошёл в большой бальный зал, Адлер первым делом быстро осмотрел собравшихся. На приёме по случаю помолвки Максимилиана фон Винтерхальтера и Эльзы Лихтенберг собрался весь высший свет — мало какие мероприятия могли похвастать таким списком гостей. Огоньки сотен свечей плясали на гранях бесчисленных бриллиантов, сапфиров, изумрудов и иных камней, преломляясь в них и заставляя сиять, точно маленькие звёзды. Кругом были золото, бархат и шёлк, кокетливые смешки девиц и светские разговоры: достаточно громкие и перешёптывания, однако почти все — о предстоящей свадьбе, которая должна была состояться через три дня и пройти, согласно традиции Винтерхальтеров, закрыто, в присутствии лишь ближайших родственников; о том, почему события развиваются так скоро; о размере приданного невесты и о том, что жених в качестве подарка от родителей получает большой дом в центре Вены… Всё это было так глупо, так незначительно, что Адлер почти обрадовался, когда, идя по залу, услышал слева от себя тихий разговор:       — …штурмовал Азкабан — а это очень серьёзное заявление.       — Позвольте, я слышал, что это был не штурм даже: дементоры перешли на сторону Тёмного Лорда и сами впустили его и Пожирателей Смерти в тюрьму. А из охранников-волшебников там было едва ли больше полудюжины дежурных мракоборцев…       «И как британские Светлые могли доверить охрану своей тюрьмы насквозь Тёмным существам?» — в который раз мысленно подивился Адлер. В Нурменгарде, он слышал, несли вахту волшебники, причём хорошие.       Нурменгард… Однажды он непременно побывает там. Пока время ещё не пришло — однако оно уже не за горами.       — Тётушка, — Адлер поклонился Хильде Лихтенберг, а затем даме, с которой она беседовала. — Баронесса. Позвольте от всего сердца поздравить вас.       Тётушка Хильда посмотрела на него с подозрением и настороженностью. По торжественному случаю тётушка затянула себя в корсет так сильно, что, похоже, едва могла дышать. Впрочем, несмотря на все её попытки не ударить в грязь лицом, рядом с высокой и величественной Арабеллой фон Винтерхальтер она выглядела провинциальной толстушкой.       — Благодарю, дорогой племянник, — проговорила, наконец, тётка, но в тоне чувствовалась напряжённость. — Я рада, что ты здесь, несмотря на всё то, что случилось в последнее время, — в конце фразы она уже попыталась задеть, съязвить.       — Мой лучший друг и кузина женятся, — ответил Адлер совершенно спокойно. — Мог ли я остаться в стороне и не прийти, чтобы пожелать им всех благ?       «Мой лучший друг — человек, с которым меня связывают исключительно деловые отношения, который мгновенно отвернётся, когда узнает меня настоящего, — заметил он про себя. — Что, основываясь на этом, можно сказать обо мне самом?»       И вновь тётка с подозрением взглянула на него.       — Уверена, что они оба это ценят, — произнесла баронесса; у неё были удивительные ярко-зелёные глаза, которые унаследовали оба её сына. — Максимилиан дорожит дружбой с вами, несмотря на неодобрение отца.       Адлер на это лишь улыбнулся: в голосе баронессы была слышна умело прикрытая ирония. «Возможно, эта женщина знает, что её сын не умеет дружить. Возможно даже, она сознательно так его воспитала». И всё равно, она вызывала восхищение, никак иначе. Адлер бы с удовольствием поговорил больше с матерью Макса, но тут так некстати подошла другая родня с поздравлениями, и он вежливо удалился. Обе семьи — что жениха, что невесты — относились к нему с одинаковым высокомерным снисхождением. Впрочем, после скандала с собственной помолвкой Адлер полностью перестал общаться с отцом, и это в определённой мере примирило его с семьёй матери: по крайней мере, смотрели эти родичи на него теперь не так испепеляюще.       «Ничего, скоро подобные взгляды вернутся».       Деяна он приметил на другом конце зала: чуть в стороне от отца тот разговаривал с Гораном Тарбуком — кузеном Якова, высоким широкоплечим загонщиком хорватской национальной сборной. Младший брат Горана, Винко, выпустившийся из Дурмстранга лет пять назад, молча стоял рядом, слушая Деяна с большим интересом; он нынче работал в Министерстве и, насколько Адлер знал, вместе с отцом активно пропагандировал идеи «Марша» в высших кругах Хорватии. Общаться в такой компании не хотелось — «Политики, кругом одни политики!» — и Адлер отошёл к стене и остановился там, ожидая развития событий. По правде, он бы с превеликим удовольствием ушёл вовсе, однако не мог себе подобного позволить.       — Что это ты один стоишь, скучаешь? Неужто у Винтерхальтера не нашлось хорошенькой кузины, с которой ты бы мог пообщаться?       — Илья, — повернувшись к подошедшему юноше, Адлер улыбнулся, — за такие слова в другое время и в другом месте я бы непременно потребовал удовлетворения.       — Ты же знаешь, сразиться с тобой я готов всегда и с большим удовольствием, — отозвался Илья совершенно честно. — Можно даже без ставок… Хотя, — он обвёл взглядом зал, — думаю, здесь бы мы нашли тугие кошельки, готовые развязаться ради развлечения.       — Ты так и зарабатываешь боями? — спросил Адлер, неожиданно для самого себя увлечённый разговором с бывшим товарищем по обучению.       — А что делать? Отец продолжает пропивать то, что при деде было несколькими производствами, в том числе кораблестроительной верфью и крупной мастерской магических гуслей, цимбал и прочих народных инструментов; их и зачаровывать не надо было — сами сыграют, что захочешь. Выставил, козёл старый, нас с матерью на улицу — просто потому что так ему захотелось, да и, я слышал, он себе какую-то молодуху нашёл. Причём завещание отец составил таким образом, что наследство перейдёт ко мне только в случае его естественной смерти. До тех пор, а также если в его смерти будет хоть что-нибудь подозрительное, мне ни гроша не видать. А с учётом того, что дед мой, земля ему пухом, дожил до ста двух… — он развёл руками.       — Ужасная ситуация, — посочувствовал Адлер — и вместе с тем задумался: что сын беднеющего, пусть и родовитого, но пьяницы может делать в таком месте?       — Да уж, — Илья вновь огляделся и повёл плечами, словно ему было неуютно. — Я потому так удивился приглашению Макса.       «Макс, значит, — Адлер слегка прищурился. — Что ж, возможно, Илья, тебя пригласили специально для меня… Макс так хочет продемонстрировать, что для вступления в Семёрку есть кандидаты помимо Георга?» Он решил притвориться непонятливым.       — Но не можешь же ты всё время зарабатывать боями, — после недолгой паузы сказал он. — Не думал устроиться на какую-нибудь работу?       Илья засмеялся.       — Не поверишь, Гриндевальд, попал в самую суть вопроса! Я много куда пробовал, но в стране сейчас всё так плохо, что честных рабочих мест, по сути, и не осталось свободных, а в бандиты подаваться я не хочу. С другой стороны, после того, как Казаков запил и сбросился на Буяне со скалы — ты ж наверняка слышал громкая в июле была история, — нового человека на место преподавателя боевой магии едва нашли, да и то контракт подписали только на год. Судя по тому, что я слышал от ребят, которые ещё учатся, учитель новый так себе. Ну, я списался с Фихтнером и Бергманом — они всегда неплохо ко мне относились, — и спросил, есть ли у меня шансы получить эту должность.       — Ты — в учителя?! Не верю!       — Хочешь верь, хочешь нет, а когда голод придёт вместе со счетами за утлую квартирку и за лекарства для прихворавшей матери — не так запоёшь. На боях я, конечно, неплохие деньги поднимаю, но это очень, очень ненадёжный доход. А Фихтнер и Бергман сказали, что могут замолвить за меня слово перед директором и попробовать договориться, чтобы меня уже в этом году, на весенний семестр, устроили в школу ассистентом. Там, глядишь, через пару-тройку лет и в преподаватели перейду.       — Да, это был бы идеальный вариант, — согласился Адлер.       Илья внимательно на него посмотрел.       — А сам не думал?       — О чём?       — Вернуться в школу, — он говорил абсолютно серьёзно. — Твои работы по трансфигурации были хороши, а Фихтнер-то не молодеет… Думаю, он был бы рад, если бы его лучший ученик занял его место за кафедрой.       — Признавайся, это Фихтнер тебя подговорил? — уточнил Адлер. — Он ведь как-то раз предлагал мне подобное… Но это не моё, Илья, не моё и всё тут. Я — вольный художник, а школа ограничивает, постоянно держит в рамках.       — Да, тебя в рамки загонять опасно, — хмыкнул Илья. — Все мы видели, что из этого выходит.       Адлер пожал плечами. Илья покачал головой и сменил тему:       — А ты сам чем сейчас занимаешься? Я слышал, тебя в августе чуть не женили, но кроме этого ничего.       — Да так, всем понемногу, — туманно отозвался Адлер, вовсе не собираясь вдаваться в подробности. На удачу, как раз в тот момент вошли жених и невеста, каждый в сопровождении своего отца, и собравшиеся разразились аплодисментами. Захлопали и Адлер с Ильёй, а затем выслушали объявление о помолвке, в конце которого Макс преподнёс Эльзе кольцо. После они вышли на центр зала, и оркестр, разместившийся в углу, заиграл вальс.       — Они красивая пара, — заметил Илья, поверх голов наблюдая за танцем.       В силу роста Адлер мало что видел, поэтому, когда впереди наметился просвет, подошёл ближе. Макс был совершенно не похож на себя обычного: на жестокого и беспощадного бойца, на того, кто хладнокровно лгал в лицо родителям Петара о причинах его смерти. Он улыбался своей невесте, и улыбка эта была вполне искренней. Эльза сияла собственным внутренним светом. Она действительно была очень красива и в светлом платье казалась ангелом — Адлер даже на время забыл обо всех годах, которые её ненавидел. «Они идеальная пара, — подумал он. — Стоят друг друга так точно».       Мелодия доиграла, но сразу же началась новая. Макс и Эльза разошлись: он — к Хильде Лихтенберг, она — к Фридриху фон Винтерхальтеру. Карл Лихтенберг, вечно тяжело опирающийся на трость, виновато улыбнулся Арабелле фон Винтерхальтер, и её тут же пригласил на танец Георг. «Он больше похож на мать, — отметил про себя Адлер. — А Макс — на отца».       Пары вновь сменились: теперь Георг танцевал с Эльзой — он закатывал глаза, она смеялась, — а Макс вальсировал с матерью. Вскоре начали выходить танцевать и другие гости: музыка была волшебна, и многие, уже отведавшие шампанского, легко поддались её чарам. Обернувшись, ища своего собеседника, Адлер обнаружил, что Илья увлёк в круг молодую француженку — одну из приятельниц Эльзы по Шармбатону. Коротко усмехнувшись, он собрался было отойти обратно к стене, когда вдруг был порывисто схвачен за руку.       — Пригласи меня на танец, — щёки Эльзы раскраснелись, а глаза блестели. — Не думай отвертеться, дорогой кузен, сегодня мой день!       — Тогда приглашаю тебя, — произнёс Адлер без охоты, предлагая ей руку. Очарование прошлого момента развеялось, словно утренний туман, и все прежние чувства вернулись.       Они вышли в центр — пары отодвигались, давая им пройти — и влились в общий ритм танцующих.       — Жаль, что тётушка Оделия не смогла приехать, — сказала Эльза, разрушив надежду Адлера на то, что потанцуют они молча. — Пришлось сказаться больной… Хотя, после такого скандала я не удивлена, что она не желает показываться на людях, тем более с этим…       — Животным, — равнодушно подсказал Адлер, когда она замялась.       Украдкой усмехнувшись, Эльза продолжила:       — Ах, это ведь многих коснулось, на самом деле. Бедняжка Катрин… ты ещё помнишь её? Знаешь, её недавно выдали за старого вдовца и услали в глубинку: с глаз долой, из сердца вон, как говорится.       — Милая кузина, прошу, не пытайся делать вид, что её судьба тебя заботит, — прохладно просил Адлер.       Совершенно неожиданно для него Эльза тяжело вздохнула; её пальчики крепче вцепились в его плечо.       — Скажи, Адлер, почему мы с тобой с самого детства враждовали? — вдруг спросила она без следа обычной издёвки.       Адлер непритворно задумался, вспоминая.       — Кажется, в одну из встреч я пересказал тебе какой-то миф, который услышал от старой Магды, и ты назвала меня глупым за то, что я в него верю.       — А ты в отместку облил меня водой, — улыбнулась Эльза. — Да, теперь я вспомнила. Но ты тогда и правда выглядел, как восторженный глупенький мальчик.       — Мне было четыре, если я правильно помню.       — Но я была старше и, конечно же, считала себя умнее, — она снова вздохнула. — Мелочь, казалось бы, а сколько из неё вышло неприятностей.       На это Адлер ничего не сказал. Ему казалось странным, что Эльза решила попытаться наладить с ним отношения именно сейчас. Возможно ли, что и тут замешан Макс? Или Георг, возомнивший себя, похоже, великим манипулятором? Или их мать, которой захотелось побольше узнать о человеке, с которым связаны оба её сына?..       Эльза, по всей видимости, уловила его настроение.       — Мы даже не можем друг другу поверить… — она остановилась, убрала руки. Пристально глядя ему в глаза, негромко сказала: — Обними меня, Адлер, пожелай мне счастья, и забудем прошлые ссоры. Ради общего блага наших семей.       Его словно прошибло током — и на сей раз виной была не Цепь, отпечаток которой был на запястье, а слова кузины. Формулировка, на первый взгляд обычная, лично для него значащая так много. Почему именно её она использовала?..       — Будь счастлива, Эльза, — притворяясь спокойным, произнёс Адлер, обнимая её. — Прошлое — в прошлом, а будущее каждый может выстроить сам, какое захочет. Ради нашего общего блага.       В тот миг, легко прижимая к себе кузину, невесту того единственного, кто когда-то был ему другом, Адлер в полной мере осознал, что большую часть своей жизни — если не всю жизнь — будет одинок. Семья, друзья, возлюбленная, другие близкие люди — непозволительная роскошь для того, кто собирается вести за собой революцию.