Как это начиналось, или долгая дорога домой

Закатное золото заливало серые бетонные коробки. Вихри вздымались на дорожках, мелкие песчаные вихри, не выше коленки, но помнящие о своих грозных старших братьях где-то далеко на юге. Они комкали в крохотных ладошках листья, клочья бумаги и шелуху семечек, они прыгали, как бы играя друг с другом. И она всегда прыгала вместе с ними по дороге со школы. Ольга очень любила эти замечательные минуты – полное единение с природой, безмятежное счастье, настоящее, без масок. Увы, к сожалению, они были всегда короткие. -Эй, лунатичка! Она, не поворачиваясь, помахала рукой в сторону гаражей: - И вам не кашлять. С жестяных крыш раздавались недобрые крики и смех: - Лунатичка, ты еще не в дурке, что ли? Подбери патлы, седая, споткнешься! Луна, луна, надо мною луна… Она продолжала спокойно прыгать по дороге, не обращая на них внимания. Когда-то брошенный в нее оттуда камень был, не глядя, отбит сумкой точно в кидавшего. А на лай паршивых собак не оборачиваются, не так ли, моя прелес-сть? Нет-с, не оборачиваются… Луна – не такое уж и плохое прозвище. Так, сто тысяч раз дорогой хоженой, шла она со школы. Были дни, когда-то, когда она искала с ними общения. Были дни, когда она плакала от обиды долгими часами. Но это все давным-давно прошло. Они просто параллельные миры, смотрят, но не видят друг друга. И к лучшему. Дверной проем подъезда дыхнул на нее уютом и темной сыростью. Не включать свет – зачем? Здесь все знакомо до малейших трещинок, ласково улыбающихся со стен. Каждую она знает на ощупь, в лицо, некоторых даже по именам. Странные для людей вещи нередко шептали ей, доверяя свои тайны. Потому что Ольга умела слушать. Перед входом в квартиру она привычным движением надела на уши старые, потрепанные наушники. Мелодия заполняла ее целиком, без остатка. Звуки ветра, звуки дождя, звуки скрипки, флейты…Она улыбнулась и открыла дверь. Все снова, как всегда. Ольга не слышала слов, но знала их скандалы наизусть. И крики отца, и ответы матери, и обвинения, и прочее, прочее. Прочее. Так. Было. Каждый. День. Сколько она себя помнила. Старшим братьям проще, они выросли и ушли отсюда. Издалека, на расстоянии всегда проще любить. Они говорят ей, что так нельзя. Что нужно уважать родителей, что нужно считаться с их мнением. Но как считаться с мнением людей, которые тебя даже не знают? Кого они видят в ней? Отражение себя? Чистовик для переписывания их, уже подходящих к концу, жизней? Инкубатор для внучков, новых игрушек? Но не саму ее. Поэтому она молчит. Поэтому она ходит здесь в наушниках. Поэтому она никогда не расскажет никому, сколько ядовитой тьмы выплакано было ей в свое время. Поэтому – никаких эмоций наружу. Поэтому она седая в свои 15 лет. Спокойно пройти мимо них, налить чашку супа. Глядя в никуда, молча съесть. Встать, вежливо поблагодарить, уйти в комнату. Закрыть дверь и не шуметь. Никогда. Не шуметь. Потому что ты этим мешаешь папе, доченька. Только в своей комнате можно было немного выдохнуть. Здесь был свой небольшой мирок – старенький ноут, немного места для тренировок, свечи, пара любимых ножей…Все свое, родное. Тетрадки, исписанные рунами. Странные стихи. И – книги, книги, книги. В них Ольга ныряла с головой, самозабвенно и с полной отдачей. Пролистывая на тысячный раз томик Булгакова или потертый трехтомник Толкиена, она была счастлива, как никогда. Жалко, внешний мир так и норовил пустить свои холодные щупальца внутрь, отбирая то немногое тепло, которое у нее было. Скрип двери. Не глядя назад: - Да, мама? Мать присела на краешек стула: - Как дела в школе, Оль? - Нормально. Училась она действительно всегда хорошо. К сожалению, это еще больше разрывало пропасть в общении. Сверстники сначала высмеивали застенчивую ботаничку, потом начали бить, потом внезапно получили очень больно сдачи и уважительно отстали, не мешая получать удовольствие от учебы. Зверинец, а не школа, ей-богу. Мама заерзала. Ольга посмотрела ей в глаза: - Мам, в чем вопрос? -Что ты подаришь отцу на день рождения? Девочка тяжело вздохнула. Это была больная тема. - Я постараюсь не быть здесь в этот день. Она заранее выдохнула и приготовилась к долгой, нудной проповеди, но сегодня мама была явно не в духе. В воздухе хлестко разнеслось отчетливое: - Девчонка, да как ты можешь? Он твой отец, он тебя любит, ты обязана ему всем! Внутри у Ольги медленно закипело, но глаза оставались спокойными: - Чем? Мама, он алкоголик. Он ломал мне все и всегда. Он портил мне криком каждый день моей жизни, сколько себя помню. Он сжег мои книги на мое семилетие, ты помнишь? Книги, журналы со сказками и почти все мои игрушки. Чудесный подарок? Мать нервно заломила пальцы: - Он…он заботился, чтобы дома было меньше пыли, Оленька.. -Отлично. Почему он не выбросил старый диван, который стоит в зале? Древние ковры и рухлядь в шкафах? Почему он из всех вещей сжег именно мои книги и игрушки? - Оленька, не смей. Он о тебе заботится. - Мама! Ольга не выдержала и вскочила. Спокойствие сохранять уже не получалось. - В чем его забота, мама? Посмотри на нас! Мы ходим в старье, потому что никогда не знаем, даст ли он завтра нам нормально поесть! Ты откладываешь деньги по копейке, чтобы купить хлеба! Помнишь, мы сидели три дня голодные, когда он ходил по своим бабам? Он про нас просто забыл! А как он нас с тобой двоих просто бросил на турбазе, уехав с какой-то телкой, а мы шли домой пешком целый день, потому что деньги были у папочки? Хлесткая пощечина опрокинула девочку навзничь. Мать в бешенстве вскочила с кровати: - Это тебя не касается, это только мои с ним отношения! У тебя должен был быть отец, я сделала все, ради вас троих! Он на работе надрывается, а ты! Неблагодарная тварь! Заперлась в своем мире, думаешь, ты будешь сидеть вечно среди своих книг и фантазий? В каком мире ты живешь, дочь? Ольга сидела на полу, горячую щеку приятно охлаждали слезы, почти против воли катившиеся по щекам: - Мама. Он тебя выгонял на мороз в одной рубашке встречать меня со школы зимними вечерами. Он меня бил. Мам, он тебя бил. Посмотри на свои пальцы, кто их тебе ломал тогда? Просто стоял, смотрел в глаза, ломал пальцы – и тихо, внятно говорил, что он тебе никто, что ты ничтожество, что ты ему не нужна? Почему мы не ушли тогда, мама? Мама, я седая, посмотри на меня. - Не смей! Мать перешла уже, кажется, на ультразвук. Но Ольга спокойным голосом продолжала: - Мама, он не помнит, когда у меня день рождения. Мам. Я же знаю, у тебя до меня были аборты. Зачем ты тогда решилась все же меня родить, для чего? - Я тебя рожала для себя! - Но я не твоя игрушка, мам. И не буду жить, как ты скажешь. И на его день рождения меня здесь не будет. Не заставляй меня любить чужого человека. С грохотом полетели со стола книги, карандаши, наброски рисунков. Истерика матери набирала обороты. Вдруг дверь распахнулась резко, как будто с той стороны ее, что есть сил, пнули. - Эй, сучки! Вы че голосите, бля, на ночь глядя? Совсем охуели или че? Внутри Ольги невольно похолодело. Дело пахло серьезной катастрофой. Отец сегодня, кажется, принял больше обычного: - Это тебя не касается. Выйди из моей комнаты. С порога раздалось рычание: - Сука, тут нет ничего твоего! Это не твой дом, блять, это моя хата, а ты тут ноль без палочки, никто, НИКТО, ОСОЗНАЛА? Ольга встала и повернулась к проему. Еще совсем не старый, ее отец с каждым годом все больше и больше терял человеческий образ – тихий и улыбчивый врач на работе, дома он превращался в осатанелое чудовище, ненавидящее все вокруг. И, кажется, больше всех – себя. Он, пошатываясь, прислонился к косяку. Злые, холодные карие глаза прожигали ее насквозь. Когда-то Ольга искренне ненавидела свои глаза за такой же цвет… Икнув, отец внезапно криво ухмыльнулся и ткнул в ее волосы пальцем: - Сучка, ты вообще не моя дочь. Белоголовых у меня в роду не было. И у твари этой подколодной – тоже. Ты вообще хер пойми чей выблядок. Давно тебя бы отъебать да зарезать. Сухая, все сжигающая ярость вспышкой бросила Ольгу к нему. Один удар – и это прекратится. Навсегда. Вот он стоит, повернувшись виском к ней, вот – один только удар. Зачем он живет, он не заслуживает жизни! Размах – и… И тут ее как обожгло. Да. Он и еще сотни живущих. Заслуживают смерти. А кто-то жизни. Можешь вернуть жизнь? Нет? Тогда не торопись убивать… Воистину, только вмешательство Гэндальфа тогда и повернуло ее удар. Вместо виска Ольга смачно приложила отца кулаком по седой, кустистой брови. От внезапного удара мужчину отбросило назад, брызнула кровь из ссадины. За спиной глухо охнула мать и схватилась за ее плечо. Ольгу трясло, но стояла она прямо. Сегодня отец перешел все границы. И она тоже. Так продолжаться больше не может. Внезапно отец одобрительно хмыкнул и ушел в другую комнату. Непонятно почему, но такой исход разговора его устраивал, кажется… Ольга села прямо на пол, где стояла. Так. Вдох. Выдох. Как учили йоги. Как учили за Гранью Сна. Как надо дышать в таких случаях, когда только что чуть было не совершила ужасную ошибку… Мать сорвалась внезапно с места и убежала. Она не могла ее осуждать, матери было всегда сложно переживать такие вот конфликты… - А вот теперь встала – и извинилась перед отцом, тварь! Сначала ей даже показалось, что это – сон. На пороге стояла всклокоченная мать с окровавленным полотенцем наперевес. Лицо женщины было перекошено от гнева до неузнаваемости. - Мне – сделать что? – переспросила Ольга тихо. – Мама. Скажи, что я ослышалась. Я тебя умоляю. - Извинись перед отцом! Ему больно, там кровь рекой хлещет! Как ты посмела, он так тебя любит! Лицо Ольги внезапно растянула широкая, болезненная улыбка, и она начала негромко смеяться: - Мама, ты вообще здесь была пять минут назад? Ты слышала, что именно он сказал? Мама, кто из нас двоих живет в другом мире? Мама?... Хлопнула закрывающаяся дверь, из коридора раздались торопливые шаги матери. Но Ольга уже не слышала их. Это была грань. И она была пересечена. Аккуратно вытерев слезы, она деловито переоделась в чистое, расправила кровать. Достала из сумки мешочек с рунами, положила рядом с подушкой любимые ножи. На пальцы – два кольца. На шею старый амулет, верный, проверенный. Сегодня ночью ей предстоял нелегкий путь, все обереги должны были быть под рукой. Легла, закрыла глаза. Ольга давно не боялась уютной бархатной темноты снов, скорее, наоборот – там она могла жить по-настоящему, принося обратно новые знания и настоящие синяки. Давно уже Ольга могла уйти туда насовсем, но мать была тем самым последним якорем для молодого сновидца. Только ради нее она возвращалась раз за разом, со вздохом поднимаясь и бросая себя в ненавистную реальность. Сегодня якорь был сорван. Куда? Неважно. Лишь бы подальше отсюда. Утреннее солнце приятно скользило по лицу. Она фыркнула и проснулась от неожиданности. Так. Наощупь вроде все ок, тело явно человеческое, даже кольца и одежда на месте. Это хорошо. Ольга открыла глаза. Прямо над кроватью причудливая вязь рун оплетала резные легкие балки. Пылинки радостно плясали в лучах света. Рывком сбросив одеяло, она спрыгнула на пол. Каменный замок, кажется. Впрочем, не лишенный уюта. 4 кровати, шкафы, тумбочки. Общежитие? За спиной хлопнула дверь, послышался смех: - Луна, ты уже встала? Помоги мне с рунами, ты же обещала! Ольга медленно повернулась к большому зеркалу. Это, несомненно, была она сама. Но с некоторыми поправками. К примеру, седые волосы здесь действительно стали светлыми, к тому же намного длиннее, а разрез глаз немного увеличился, отчего ее карие глаза казались совсем уже неприлично огромными. Тьфу, лупоглазик… Подошла к столу. Учебники. Мои? Из глубины внезапно стали проступать отголоски памяти. Чьей? Ее? Да, ее. Это ее учебники. Это – руны, а вот история магии, а вот зельеварение… «Ты – Луна Лавгуд, маг. Ты живешь в Хогвартсе. Твоя мать погибла, а отец – великолепный чудак, любящий тебя до беспамятства. И ты теперь будешь тут всегда, меллон. Ад закончился. Добро пожаловать домой…» Она робко улыбалась, стоя посреди комнаты. До-мой. - Луна, ну что ты там опять застряла? – с теплым смехом окликнули ее от двери. – Не успеем же к занятиям, пойдем! -Да, - прошептала она. – Да, нам нужно заниматься! Встряхнула волосами, засмеялась в голос и вприпрыжку выбежала в проем тяжелой двери. Добро пожаловать домой, Луна.