Жара

Лента автобана лихо закручивалась вправо, глянцево поблёскивая чёрным покрытием – серый когда-то асфальт едва ли не плавился и от того казался темнее, чем на самом деле. Рихард уже второй раз за полчаса порывался закрыть окно в машине, но всё равно отдёргивал руку от кнопки на руле. Кондиционер - великое изобретение для тех, кто вынужден отправиться в дорогу жарким летом, однако терпкие запахи нагретого дорожного полотна и резкие звуки трассы нравились Круспе. Тем более, он ехал за город, в деревню к Линдеманну, и в предвкушении зелёной прохлады провинции ему словно хотелось окончательно погрузиться в атмосферу мегаполиса и цивилизации. Мимо пролетали запылённые кусты и тщедушная трава, заморенная жизнью возле оживлённой дороги. Было нестерпимо жарко, слух резал навязчивый шорох автомобильных шин, непоседливо взвизгивали проносящиеся навстречу машины. Счастливые обладатели кабриолетов и родстеров свысока посматривали на вспотевших пассажиров и водителей, запаянных в средства передвижения с крышей. Рихард и сам себя чувствовал, как минимум, аппетитной сардинкой в консервной банке. Тонкая майка липла к телу, по спине шустро скатывались капельки пота, на переносице под солнцезащитными очками образовался целый залив. Круспе сдвинул очки на лоб, на секунду прикрыв глаза, протёр нос двумя пальцами и всмотрелся в указатели, чтобы не пропустить съезд с трассы в левую сторону. Пару раз он уже умудрился забраться не туда, куда нужно, а один раз даже застрял где-то посреди поля в совершенно неподходящем месте. Тилль матерился, как пьяный электрик, пока добывал его из кювета при помощи сердобольного селянина на тракторе. Наконец, показался нужный поворот, и Рихард с облегчением направил автомобиль под сень раскидистых деревьев, окружавших гравийную колею. Путь был ровный, с плавными поворотами и живописными съездами на полянки и бережок озера. За следующим поворотом показались крыши деревенских домов, по старинке крытые черепицей и дранкой, но совсем по-современному украшенные внушительными тарелками многоканальных антенн. Круспе двинулся в объезд, чтобы не проезжать по всей жилой зоне. Лет пятнадцать назад дом Линдеманна стоял почти посередине Вендиш-Рамбов, но Тилль благоразумно отстроил себе пристанище на отшибе, за небольшим лесистым холмом. Даже в этой провинции, где его с детства знали, как облупленного, он не хотел привлекать к себе лишнего внимания. Горластые фрау, которые гоняли его мальчишкой из своих садов вениками из крапивы, почти в полном составе отошли в мир иной. Им на смену пришли их внучки, меркантильные и зубастенькие фройляйн, с удовольствием строящие глазки «тому самому» Линдеманну. Поэтому «родовое гнездо» переехало на окраину деревни, ближе к лесу и озеру. Выиграли от этого все – и согруппники в том числе: не очень-то хочется расслабляться под обстрелом внимательных взглядов окружающих. Такие сабантуи случались, правда, очень редко в последнее время, но тем не менее. Рихард довольно хмыкнул, проезжая по широкой подъездной дороге, упирающейся прямо в гаражи. Дом Тилля был двухэтажный, но производил впечатление маленького, аккуратного и компактного жилища. Чуть поодаль от входа пестрела всевозможными цветами огромная клумба, устроенная, несомненно, по всем правилам цветоводческого искусства. А прямо напротив фасада, на свободной лужайке с искусственно-ровным газоном, радовала глаз яркими красками новёхонькая детская горка, ядовито-салатовые качели, надувной бассейн и ещё масса всяких прибамбасов для развлечения совсем юных граждан. Неле стояла посреди всего этого великолепия, согнувшись в три погибели и расставив руки в стороны. В такой позе она пребывала последние две недели, потому что маленький Фриц только что научился стоять, и его нужно было постоянно ловить. Малыш с удовольствием колупался в мягкой траве, упорно вставал на кривенькие ножки и с радостными воплями пытался ковылять к маме. У мамы на лице было непередаваемое выражение изумлённого восторга, словно Неле никак не могла ещё до конца понять, что автор этого розовощёкого шедевра - она сама, собственной персоной. Растрёпанная, в линялом халате времён ранней молодости Гитты, она была прекрасна той красотой, какой бывают прекрасны только счастливые матери. Здесь же, на газоне, сложив ноги по-турецки, устроилась Мария-Луиза, с любопытством наблюдающая за сестрой и племянником. В руках у неё был резиновый заяц с основательно обгрызенными ушами, и она дразнила им Фрица, который тянулся за игрушкой и принимался ковылять с ещё большим усердием. Круспе усмехнулся, вспомнив, что Тилль в последнее время звал младшую дочь забавным русским именем Маруся, что безумно бесило девушку. В отличие от Неле Мария-Луиза чересчур близко к сердцу принимала своё положение дочери знаменитого человека, и изрядная доля высокомерия в характере и поведении иногда коробила окружающих. В этом они с Кирой были похожи. Крутые дочери крутых отцов - что может быть лучше для повышения самооценки? Рихард поприветствовал девчонок, крикнув, чтобы ожидали пополнения: завтра обещала прилететь на неделю из Штатов Кира. Сестры радостно замахали руками, но от своего увлекательного занятия с забавным малышом отвлекаться не стали. Круспе понаблюдал немного за окружённым вниманием Фрицем, полностью довольным жизнью, и двинулся по дорожке, выложенной узорной плиткой, вглубь территории. Вишня уже отцветала, и эта часть обширного сада была усыпана нежно-розовыми лепестками. Запах свежей земли, недавно скошенной травы и тонкий аромат настурций наполняли воздух. Пространство за домом не было сплошь усажено полезной растительностью, ягодные кусты перемежались с яблонями и сливами, под их сенью цвели неброские, но очень пахучие мелкие цветы. Рихард медленно шёл мимо, с удовольствием вдыхая свежесть июльской зелени, расслабляясь и успокаиваясь после обычного напряжения городской жизни. На веранде, охватывающей дом с западной стороны, сидел нога на ногу в низком кресле Тилль. Сдвинув очки на кончик носа и заложив на переносице глубокомысленную складку, он читал газету, держа её перед собой на вытянутых руках. В старой клечатой рубашке с закатанными рукавами, обтрёпанных по низу штанах и раздолбанных пластиковых шлёпанцах на босу ногу, Линдеманн производил впечатление завзятого пенсионера-бухгалтера, давным-давно отошедшего от дел. Дивную картину сельского имиджа дополняла неведомого цвета панамка с высокой тульей и мятыми полями, едва державшаяся на поредевшей, высветленной макушке. Круспе остановился у подножия лестницы в три ступени, ведущей на деревянный настил, и, привалившись плечом к стене, с улыбкой наблюдал за другом. В последнее время его перестала раздражать повседневность, как бывало когда-то. Рихарду вечно хотелось чего-то большего, добиться всего на свете, со всеми передружиться и всем понравиться. Обыденность заедала, не давая свободно жить и дышать, его несло вперёд и вверх, и он совершенно не заботился о том, что осталось за спиной. Но сейчас, сегодня, эта милая деревенская картинка – окружённый детьми, внуками, ухоженным садом и уютным домом Линдеманн – чётко дала ему понять, что в жизни есть и кое-что другое, помимо безудержного стремления к самоутверждению. Отгремела оглушительная мировая слава, оседая редкими всполохами сплетен в социальных сетях и замирая тихим шорохом в фан-клубах. Не было больше восторженного ужаса в низком, с придыханием, голосе журналиста, берущего интервью, не нужно было быть начеку каждую минуту, чтобы не оказаться прижатым в углу бешеной девицей с потными ладонями. Железная поступь Раммштайн сменилась едва слышным ржавым поскрипыванием. Они изредка созванивались, преувеличенно бодро уверяя друг друга, что надо бы собраться, есть кое-какие идеи, мысли, и они ещё покажут, они ещё ого-го... И весело попрощавшись, долго смотрели на остывающий пластик телефонной трубки, зная, что никто нигде уже не соберётся, не будет былой дрожи в подреберье, когда звучит первая нота из тысяч, не будет споров с пеной у рта, хлопанья дверьми при расставании «навсегда». И не будет кипящего радостного счастья от сознания своего таланта, своей исключительности, своей нужности миллионам... Осколок этой исключительности как раз сидел в тени деревянного навеса и мирно просматривал газету. Рихард сложил руки на груди и со светской вежливостью в голосе поинтересовался: - Что пишут? - Извержение вулкана в Исландии... - спокойно ответил Тилль и вскинул глаза на собеседника. Рихард коротко вздохнул и натянуто улыбнулся. Почему за все прошедшие десятилетия их дружбы Круспе никогда не замечал, какой пронзительный взгляд у Линдеманна? Его большие светлые глаза смотрели с улыбкой и дружелюбием, но под этим зеленоватым спокойным прищуром делалось не по себе. Словно смотрел он прямо в душу, заранее зная, что прячется там, в скрытой от всех глубине. Однако Рихард смело сбросил с себя наваждение этих русалочьих глаз и, оттолкнувшись от стены, легко взбежал по ступенькам на веранду. Линдеманн всё это время не сводил с него взгляда. Ему было чертовски приятно, что Рихард приехал. В нежнейшую пастель его ежедневного благоденствия нужно было добавить пару ярких мазков, и Круспе с успехом с этим справится. В который раз Тилль добрым словом вспоминал своего дружка Тео. Небо действительно не упало на землю, и никаких кардинальных изменений Тилль не почувствовал. Но, став близки физически, они стали ближе друг к другу и духовно, если можно было сблизиться ещё больше. Исчезли мелкие споры и крупные распри – возможно, от того, что повода не было, а может, новый ракурс взаимоотношений попросту исключал любые размолвки. Они завели привычку проводить целые вечера в разговорах и всё никак не могли наговориться, к удивлению родных и близких. Словно жизнь приобрела новое качество и новые горизонты. Круспе шагнул к Тиллю и воровато осмотрелся вокруг. Потом наклонился и чмокнул его в уголок рта, игриво проведя языком по нижней губе. Линдеманн впечатался затылком в спинку кресла и изумлённо заморгал. - Рих, ты обалдел? - А что такое? - Рихард округлил глаза и похабно облизнулся. - Я не могу поприветствовать своего старого приятеля? Конечно, они тщательно прятались, не видя смысла в откровенности. Кто бы понял? Да и зачем это всё? То, что касалось только их двоих, оставалось скрытым от окружающих и устраивало обоих. Но Рихарду нравилось иногда выкидывать такие фортели на грани фола. Чувство опасности приятно щекотало нервы и вносило игривое разнообразие в течение жизни. Круспе был мастером провокаций. И Тиллю оставалось лишь сокрушённо качать головой и надеяться, что этот попрыгун не заиграется окончательно. Но ему было всё равно приятно чувствовать внимание и желание Рихарда, как безусловное подтверждение обоюдного влечения. Круспе первым делом наведался в душ, переоделся в легкие штаны и футболку, сунул нос на кухню, перекинулся парой слов с девчонками, потискал Фрица, прогулялся к озеру. Его ещё не отпускал город со своей бессмысленной, хаотичной суетой и круговертью, им ещё двигало желание чем-то всё время заниматься и действовать. Не опустилась ещё вязкая ленивая тишь, тягучая и зелёная провинциальная лень, сонная и навязчивая, когда садишься под деревом и молча наблюдаешь дышащую теплом и уютом неторопливую сельскую жизнь. Но уже к вечеру Рихард стал замечать, что двигается медленнее, говорит тише, жестикулирует спокойнее. Они с Тиллем сидели на кухне, посреди развевающихся тканых занавесок, попивая свежезаваренный чай и вдыхая горячий ветер из широких окон, пахнущий нагретым деревом и тёплой капельной водой из пузатой бочки. Было хорошо и по-настоящему тепло, не скучно даже молча, не жаль прожитого дня и яркого луча закатного солнца, жёлтой лентой перечеркнувшего стол. Дневная жара спадала, уступая место вечернему прохладному покою. В длинной серой тени остывала земля и трава, как по мановению волшебной палочки, смыкали лепестки дневные цветы, уступая место пахучим белым лилиям, удушливым ароматом наполняющим сад. Ужинали рано, весело перебрасываясь дружелюбными подначками, нахваливая пирог с курицей и печёный картофель под острым соусом. Неле внимательно следила за сыном, который пробовал есть всеми столовыми приборами сразу и перемазал пломбиром добрую половину стола. И все смеялись над Тиллем, который уже добрый десяток лет упорно продолжал пить из своей белой кружки с красным пионом, без ручки и с трещиной на боку. - Па, вам обоим придётся спать в мансарде, - с укором посетовала Неле, - ты вовремя взялся переоборудовать комнаты внизу. - О, боже! Они опять всю ночь будут трепаться без умолку и потом дрыхнуть весь день! - закатила глаза Мария-Луиза. - Имейте в виду: громко не ржать. Моя комната прямо под вами! «Спасибо, что предупредила», - осклабился Рихард, стараясь не радоваться слишком явно. Чердачное помещение прогрелось за весь длинный жаркий день так, что ночной холодок ещё не добрался сюда. Рихард с удовольствием растянулся на прохладных простынях, розовых в цветочек (храни господь Неле!). Линдеманн даже заморачиваться не стал со второй кроватью у противоположной стены. Откинул одеяло, двинул бедром Круспе и, крякнув, улёгся рядом. - А ничего, если нас кто-нибудь застанет под одним одеялом? - Я лично сегодня с утра прикрутил шпингалет на дверь изнутри, - тихо прогудел ему в самое ухо Тилль. Рихард мелко засмеялся ему в плечо. Линдеманн, опёршись на локоть, легко повернулся и прижал Рихарда своим весом к кровати. Они перестали предварительно договариваться, кто сверху, а кто снизу, обоих забавлял и возбуждал элемент неожиданности: кто кого первый уложит на лопатки. Сегодня Тиллю показалось, что Круспе не особенно и сопротивлялся, закинув руки за голову, вытянувшись под ним и обняв длинной ногой бедро. Линдеманн словно чувствовал его соблазнительную улыбку в обрушившейся темноте ночи, покорность расслабленного желанного тела под собой. Привычно полыхнуло жарким возбуждением, запутались руки и ноги, стало нечем дышать. Сладкая, знакомая истома окатывала изнутри, легкие, осторожные шлепки тела о тело и сдавленный, приглушённый стон ласкали слух так, что горло сжималось. Едва слышный скрип кровати вынуждал обоих быть очень осторожными, но Рихард так выгибался под ним, принимая в себя, так очевидно хотел его, что Тилля мгновенно захватила лихорадочная дрожь предельного возбуждения. Когда не видишь и не ощущаешь ничего вокруг, есть только ты и тот, которого невозможно выпустить из обьятий, ни за что и никогда... *** ...Тонко и радостно звенела в тиши необъятного синего неба звонкая птичья трель, нежно-сиреневый колокольчик дрогнул под слабым дыханием утреннего ветра. Чистыми, огненными искрами горели капли росы на аккуратной паутине, развешенной меж колючек ежевики. Незрелые, неистово-зелёные пупырчатые ягоды были, словно дымкой, опутаны мелким пухом от острых листочков подложки. Рихард, облокотившись на перила веранды, смотрел в сад и видел все эти мелочи в подробностях. На это всё обычно не обращаешь внимания, но свежесть раннего летнего утра была так восхитительна, так тиха и чиста в своей первозданной прелести, что этим невозможно было не залюбоваться. Сзади на плечи легли широкие тёплые ладони, затылок накрыла щекотка невесомо-ласкового поцелуя. Круспе улыбнулся, поёрзал плечами в уютных объятиях и снова замер, глядя в зелёную тень пробуждающегося сада. Осталось совсем немного времени до того момента, когда воздух наполнится звуками просыпающегося дома. До ласковых окриков Неле, ворчливого бурчания Марии-Луизы, переклички хлопающих дверей и бодрого свиста закипающего чайника. Совсем недолго – и ещё немного. А пока у них было несколько минут покоя на двоих, невиданная драгоценность откровения и близости. Они не смотрели друг на друга, они смотрели в одну сторону, деля на двоих это недолгое время. За несколько мгновений до привычного шума и беспорядка начинающегося утра, за несколько лет до наступающей на пятки старости. С улыбкой, вместе...