"Дирзи Дирр и семейные ценности"

2.       В маленьком челноке с эмблемой Академии-на-Гаморре, описывающем ужасающе медленные круги над посадочной площадкой, не рассчитанной — по обычной для Академии бессмысленной экономии - на одновременное прибытие нескольких кораблей, сбывались мечты, как это и положено на небесах.       Шестеро из семи пассажиров — победители отборочного турнира - мечтали никогда, никогда, никогда до скончания дней своих не видеть больше чудесной планеты Гаморр.       Седьмая из семи, натура не столь возвышенная, мечтала, чтобы сопровождающий преподаватель на минуточку куда-нибудь отлучился.       Преподаватель гаморреанской академии ситхов, мастер Айн Чим по прозвищу Счастливый Пастух (отбор кандидатов на перевод в академию-на-Коррибане проводился каждый год, и он каждый год выигрывал по жребию обязанность отвечать за благополучную их доставку; сила проявляла себя в нем не особенно) мечтал найти повод сходить в рубку — ну там курс проверить или ценные указания пилоту выдать — и там, если повезет, самостоятельно, а если нет, то поделившись, хотя чем там делиться, когда уж дно показалось, приложиться к утаенной за пазухою бутылочке. Обычно мастер Чим сдавал свой ценный груз на орбитальной станции; на этот раз станция долго не отвечала на вызовы. Потом кто-то из тамошних зажравшихся бездельников удосужился, наконец, нажать на кнопку, и мастер многое хотел высказать по поводу порядка и протокола, но мерзавец просто крикнул: «Садитесь сами, нам не до вас!» - и отключился. Поэтому вторая мечта мастера Чима касалась всего персонала станции, причем ключевыми словами в ней были «острые», «тщательно» и «всех до единого».       А вот пилот челнока мечтать не успевал. Он был занят делом, поглотившим его душу и тело без остатка — поминал замысловатыми трандошанскими словами повелителей ситхов, ихние ситховые академии, ихнюю ситхову молодую поросль и персонально того нехорошего человека, что посадил свое ситхово корыто строго в центр, и желал ему жизни, полной необычных, опасных и наверняка запрещенных законом занятий.       Акориль Тхогк (прозвище, означающее «бревно с гвоздем внутри», ей дали в качестве кланового имени, Кори страшно им гордилась и решила использовать в качестве фамилии), в отборочном турнире не участвовала, летела на Коррибан сверх квоты и, в отличие от шести своих бывших соучеников, без особой охоты.       В академии-на-Гаморре ей жилось неплохо и поначалу даже интересно. Правда, на уроках теории Кори выдерживала четверть часа, после чего неотвратимо засыпала. Тогда мастера начинали забавно злиться, размахивать руками, кричали и отправляли безмозглое животное и неблагодарную бестолочь на отработки. А уж там было шумно и весело, там всегда хватало других забраков, с которыми было не скучно подраться и никто не требовал запоминать всякий нерифмованный бред.       На второй год обучения начался курс общей этнографии, а с ним полевые практики, коими так любили пугать впечатлительных первогодков старшие ученики. Три недели, в одиночку, в зимнем стойбище местного клана — первогодки, на радость рассказчикам, бледнели и теряли аппетит, хотя мастер-этнограф на первом же занятии объяснял, что по зиме кланы живут мирно, пасут свои грибы и наперебой вспоминают древние предания о богах и героях, всех-то забот практиканту записать эти сокровища устного жанра. Ну и дожить, конечно, до эвакуации: с этим бывало по-разному.       С первого взгляда стойбище Кори полюбилось — что-то такое родное и знакомое чувствовалось там, да и хозяева, по-зимнему благодушные и незлобивые, ее забракские рожки и фамильные татуировки воспринимали куда спокойнее, чем некоторые мастера и соученики. На второй день она вместе с детишками училась погонять упрямых снорууков; через неделю, уже бодро похрюкивала почти без акцента и радовалась, что на свете существуют языки, учить кои одно удовольствие — слов немного и все по делу; а еще через десяток дней вместе с подсвинками прошла обряд посвящения во взрослую жизнь и, не дожидаясь конца практики, откочевала вместе с кланом подальше в горы. Прилетевшие мастера нашли остатки опустевшего стойбища — то, что не успели растащить соседи — и никаких следов своего аколита.       Клан не возвращался в старый лагерь два года, и для Кори это были лучшие два года за все ее четырнадцать.       Для клана Глоннк тоже наступили неплохие времена — когда все утряслось, конечно. Ранней весной, под окончание зимнего перемирия, повылезли недовольные революционной кадровой политикой матриарха; Тхогк, официально причисленная к матриархову семейству, разрешила разногласия в полном соответствии с традицией - те, что после поединков остались в живых, возражений уже не имели. Матроны сперва немного побухтели, что молодая дочь выводка в клан не приносит и к хозяйству неспособная, но тут уж и военный вождь матриарха всеми силами поддержал — приемную дочь объявили сыном, вручили ей топор какого-то незапамятного, но знаменитого предка и отправили добывать славу и честь.       Мастер Чим в некоторой растерянности созерцал странную улыбку, проступающую на хмурой забрачьей физиономии — видимо, что-то эта улыбка означала, потому что прочие подопечные потихоньку отползали подальше, насколько позволяли скромные размеры челнока.       Мастер Чим не то чтобы терпеть не мог всякую нелюдь, он просто родился и вырос на Дромунд Каасе, в приличной семье, и как-то не приобрел навыков общения с экзотами без помощи пульта от ошейника. Увы, предложение надевать на студентов-нелюдей ошейники коллеги-преподаватели выслушали с пониманием и сочувствием, но на голосовании провалили — теперь, наверное, жалеют, злорадно подумал мастер, но злорадство быстро завяло, поскольку решать проблему предстояло не коллегам, а лично Счастливому Пастуху, кто бы сомневался.       Когда бешеная забрачка не вернулась с полевой практики, многие — и мастер Чим в том числе — даже как-то вздохнули с облегчением, и на радостях не обратили внимания на необычность обстоятельств: ученики проваливали практику и раньше, но местные дикари всегда отдавали тело, или хотя бы те части, какие могли собрать. Чтобы вместе с практикантом пропал весь клан — такого еще не бывало; мастер-этнограф в конце концов обеспокоился судьбой матриарха (о старом ситхе болтали, что с сообразительной свинкой его связывало что-то такое причудливое, но мастер Чим даже представить себе ничего подобного не мог и не хотел, он от одного вида — не говоря уж о запахе — аборигенов испытывал головокружение и слабость в коленках) и принялся за поиски. Ну и нашел — не только свою подружку, но и забрачку, живую и даже более бешеную, чем прежде.       Если бы мастера Чима спросили, он бы посоветовал оставить эту повелительницу вепрей с милыми ее сердцу дикарями; но его, разумеется, не спрашивали, а сочли, что ситх-недоучка во главе армии буйных гаморреанцев никому не нужен, а вот потенциалом разбрасываться грех, и пусть лучше от этой дилеммы голова болит у начальства рангом повыше, благо как раз группа на Коррибан отправляется.       Кори задумчиво нащупывала в котомке рукоять топора. Знаменитая коррибанская академия лично ей сулила только какой-то совершенно ненужный гнорк в чрезмерных количествах. А дома остались недобитые враги, необжитая — свежевзятая — крепость и прочие приятные хлопоты. Выбор был ясен. Но чуть ли не первое, чему она научилась за два года битв за урожай с кланом Норгк — здраво соизмерять свои желания и возможности. Посему ее битвы чаще были победоносны, нежели наоборот. Посему она не стала сопротивляться присланной за нею эвакуационной бригаде, больше похожей (и она не могла не отдать им должное — все-таки академией заправляли толковые воины) на группу захвата, и решила дождаться благоприятного момента, чтобы застать противника врасплох, подавить возможное сопротивление, обрести челнок и улететь обратно. Это было просто; второе, чему она научилась — никогда не составлять сложных планов там, где достаточно простого.       Соотношение сил, однако, было не из лучших. Со своей стороны, Кори могла предоставить эффект неожиданности, сравнительно тесное пространство и экзотическое оружие; со стороны противника имелось шестеро не самых плохих учеников (Кори оценивала их в полтора-два вполне приличных противника) и вдобавок — неприятный и до сих пор не решенный затык в плане — какой-никакой, а мастер-ситх, и забрачка сомневалась, что сможет потянуть их всех вместе.       Мастер Чим слыл в академии человеком спокойным и даже флегматичным, поскольку обычно злиться ему было лень. Но бесконечная посадка допекла даже его; мысль отправиться в рубку и открутить голову мерзавцу-пилоту уже казалась ситху очень естественной и привлекательной.       Акориль мысленно помянула клановых героев-покровителей, дожидаясь, пока за мастером закроется дверь, поудобнее перехватила топор и обратилась к соученикам с положенной по этикету речью: - Пожиратели гнилых грибов, я вас вызываю всех! Быстро скажите «да», - напоследок она сообразила, что ее хрюки и визги вряд ли кто-то понял, но по строгим гаморреанским правилам благородного поединка это считалось легкой и вполне простительной неучтивостью.       Акориль, рассеянно протирая рукоять топора рукавом, глядела на экран внутренней диагностики челнока с тем неподражаемым выражением, что так часто можно увидеть на физиономиях гаморреанцев. Да, всякий раз, когда ее попускало после доброй драки, соображалось ей не особенно хорошо, пожалуй, что не то чтобы квадратное, а даже вполне себе прямолинейное уравнение решить было бы той еще проблемой — но до такой степени тяжелого отходняка у нее еще не случалось.       Правда, и драки, столь богатой нюансами, оттенками и спецэффектами, доселе не было на ее счету. Кори даже слегка жалела (и не жалела одновременно — своей более глубокой и разумной частью), что не нашла возможности познакомиться с бывшим учителем раньше — в бою он оказался искрометен, изобретателен и неутомим, и совместными усилиями они разнесли салон челнока почти вдребезги.       Но Кори точно помнила, что на другие части корабля их разрушительная активность не распространялась — в конце концов, никто из них не планировал лишиться единственного средства передвижения. И тем не менее, диагностика упорно твердила о каких-то разрывах в обмотке чего-то там в гипердвигателе. Кори была совершенно уверена, что ни она, ни другие участники поединка даже в мыслях и сердце своем не смели посягать на двигатель; вот в панель управления и близлежащие модули — и кто бы еще сказал, была ли среди них эта несчастная система диагностики — пару раз влетали, было дело, и расколотили интерком и что-то еще трудноопределимое, то ли альтиметр, то ли автопилот.       Акориль потрясла гудящей головой и постаралась сосредоточиться. Нужно было понять, чем ей грозит попытка наплевать на паникерскую диагностику и улететь, и не взорвется ли при этом что-нибудь. Когда она, в конце концов, протянула руку к управлению, пол ушел у нее из-под ног.