Мысли суицидника.

       Я ненавижу себя. Себя и этот чертов мир с его гнусными правилами. Люди в нем черствые, алчные, их ничего не волнует, кроме денег, или как бы набить свое пузо. Они похотливы, жестоки, злы, завистливы. Как говорил Шекспир: «Жизнь — театр, а люди в нем — актеры.» Отчасти я согласна с этим утверждением. Люди не способны по-настоящему почувствовать любовь, боль, грусть, радость. Бесчувственные куклы. На большее они не тянут.       Люди становятся знаменитыми либо из-за своих связей и денег, либо из-за своей внешности. В этом плане девушкам пройти легче. Никого не волнуют твои 3 высших образования, отменное чувство юмора, твои таланты. Если ты высокая, грудастая девка, одевающаяся как «ночная бабочка», то тебя каждый будет замечать, пока другая стерва тебя не затмит. Это может продолжаться вечно.       Уже никому не интересны добрые, веселые девчушки, не старающиеся добиться славы. «Обычная», — скажет любой парень, — «Таких — миллион!» Вот, к примеру.       Вы когда-нибудь слышали о Джейн Кемпиртон? Нет? Теперь слышали. Это я, собственной персоной. Мне всего лишь каких-то 15 лет. Обычная девочка-подросток, которая на данный момент стоит на крыше девятиэтажного дома, смотря вниз и думая о своей никчемной жизни и о таком же ее конце.       Прохладный ветерок играет с моими белоснежными волосами, а взгляд рубиновых глаз направлен куда-то вдаль. Да, я альбинос. Уродка, к тому же ростом не вышла, всего 150 см.       Почему же я стою на крыше? Ответ прост. Я хочу покончить жизнь самоубийством. Что же натолкнуло меня на эту глупость? Обычная безысходность.       У меня нет родных. Мать умерла при родах, отец вовсе бросил меня со старшим братом Джейком. Воспитывала нас бабушка до тех пор, пока мне не исполнилось 6. Брату было 14 лет. Его каким-то чудом эмансипировали, и он заботился обо мне. И жили мы, не тужили, пока Джейка не забрали в армию в 20 лет. Через пол года я получила похоронку.       В школе я ни с кем не дружила. Совсем. Избегала всех, потому что боялась, что они сделают мне больно. Так и было. Однажды, возвращаясь из школы, я натолкнулась на банду моих одноклассников: — Эй, уродка, — позвала одна из них. Я покорно подошла к ним. Бегать быстро не умею, да и выбора у меня нет. — Фу, ужас, альбиноска, — сказал другой с голубыми волосами, — Тебе сколько лет, уродина? — Ч-четырнадцать, — ответила я. — А смахиваешь на восьмилетку. А ты что тут делаешь? Тебе мамочка не говорила, что маленьким девочкам нельзя гулять здесь? — он подошел ко мне вплотную и посмотрел сверху вниз и обратно. На его лице появилась усмешка, — Ахах, у тебя же нет мамочки. Ахахаха!       Компания начала громко смеяться, что даже прохожие пугались и обходили их стороной. Они просто так рассмеялись на тот факт, что мать моя умерла при родах. Я не выдержала и ударила эту голубоволоску. Ну, как ударила. Махнула ручкой, да и все. Но, видимо, это задело его. Он несколько секунд стоял в шоке, но, опомнившись, взял меня за запястье и пригвоздил к стене: — Так-так-так, — произнес парень. Остальные поддерживали его своим: «О! Ну, давай же!»       Я мысленно сглотнула. Да, надо было бежать, пока они были в состоянии аффекта: — Какие мы смелые… Мм… А ты и правда думала, что справишься с нами, а, глупышка? — он приподнял мой подбородок. А потом последовал удар. И еще. А потом еще раз.       К нему присоединились остальные. Они меня не щадили — били кулаками со всех сторон, а когда я уже легла на бетон от изнеможения, приняв позу эмбриона, банда стала бить меня ногами. Слезы лились ручьями из глаз. Не то ли от боли, не то ли от осознания, что никто мне не поможет. — Хей, Альберт, — обратилась к голубоволосому парню девушка, достав ножик, — Думаю, хватит.       Парень остановился. На его лице появилась усмешка, которая не сулила мне ничего хорошего. Девушка подошла ко мне: — Ты должна всегда помнить, какая ты уродина, — она улыбнулась и злобно засмеялась. Выхватив мою правую руку, девушка стала делать порезы на моей коже.       Мне казалось, что я — это не я. Не мой голос сейчас перешел на истошный крик, точнее визг. Не я лежала и захлебывалась слезами. Весь этот кошмар происходил не со мной, а с кем-то другим.       На руке появилось слово «Уродина». Фыркнув, девушка встала. Она осмотрела меня оценивающим взглядом и, видимо довольная собой, развернулась к своим дружкам: — На сегодня все. Давайте расходиться по домам. А ты, — она обратилась ко мне, — Попробуй рассказать хоть кому-то. Будет еще хуже.       Банда разошлась, а я, смотря на свою руку, давилась слезами. Почему? Что я им сделала? За что?       Я никому не нужна. Ни была, ни есть, ни буду. Нет у меня друзей. Не говоря уже о парне.       Я посмотрела вперед. Догорает очередной день. Брезжит закат. Как он прекрасен! Небо раскрашенно всеми оттенками красного и розового. Диск солнца, окрашенный в оранжевый цвет, подходит к горизонту. Он отдает последние лучи — не такие обжигающие и слепящие, а мягкие, теплые. Природа словно замирает. Все звуки кажутся приглушенными. Почти не слышно гул машин и людские голоса. Постепенно улицы пустеют. Легкий ветерок щекочет мою белую, как у мертвеца, кожу.       Это последнее, что я вижу в этой жизни. Глубоко вдыхаю. Нет, какая же я трусиха. И всегда такой была.       Достаю из-под кофты медальон. Он был бы недоволен. Отругал, а потом обнял, после того, как я разревусь от стыда. Он был моим единственным другом и тем, кто понимал меня. Я любила его. Он единственный, который помог мне пережить мне смерть брата. Я восхищалась им, его оптимизмом, его добротой ко мне…       Я сидела на лавочке в школьном дворе. Сейчас обеденный перерыв, поэтому многие едят свои ланчи с друзьями.       Я посмотрела на небо. Чистое, голубое. Оно кажется таким прекрасным и далеким. Я невольно протягиваю руку к нему: — Интересно, — обратилась я к самой себе, — А какие наощупь облака? — Думаю, как пух. Хоть облака и похожи на вату, но думаю, что они мягче, — ответил мужской голос позади меня. В страхе я обернулась и, ожидая насмешек или побоев, закрыла лицо руками. Но незнакомец и не думал меня бить: — Хей, не бойся, — сказал он мне, протянув руку, — Я не обижу тебя.       Он улыбнулся. Его улыбка внушала доверие. Я не могла устоять перед ней и убрала ладони. Но в любой момент я могла принять защитную позицию: — Ты словно напуганный зверек. Прячешься от всех, если надо — укусишь. Но, — он вздохнул, — Я не хочу, чтобы ты боялась меня.       По коже пробежала дрожь. Неужели он хочет со мной подружиться? И что мне делать? Что сказать? Я просто рассматривала черты его лица. Бледная кожа, нос идеальной формы, слегка пухлые губы. А глаза… Гетерохромия — моя слабость. Я часто заглядывала в глаза людям, ведь глаза — это зеркало души. Но многие психологи утверждают, что на подсознательном уровне это агрессия. Может, из-за этого у меня проблемы?       Его глаза манили меня. Один — синий как глубокое чистое озеро, а другой — красный, казался малиновым. Я чувствовала, как щеки покрылись румянцем. Наверное, на них можно было сварить яйцо. Я протянула руку в ответ.       Он улыбнулся и с радостью пожал мою руку. Но, как назло, рукав рубашки слегка закатился, и парень увидел мои шрамы на предплечье. «Уродина». Мое клеймо. Но, лишь сочувственно посмотрев на меня, он оголил свою левую руку. «Жалкий» — вот что было там написано. Но я почему-то была не согласна. Он не жалок: — Меня зовут Хьюго, Хьюго Эддис, — прерывая тишину, он представился, присаживаясь на скамейку, — А как твое имя? — Джейн. Джейн Кемпиртон, — смущено отвечаю я. Щеки еще пылают румянцем. — Будем друзьями? — спросил он меня. Получив положительный ответ, Хьюго улыбнулся. Прозвенел звонок. Интересно, почему именно сейчас я хочу, чтобы этот обеденный перерыв продолжался вечно. Огорченные таким раскладом событий мы пошли на остальные уроки.       После двух часов ада я снова встретилась с Хьюго. Он, купив мне и себе по мороженому, проводил меня до дома. Оказывается, над ним тоже потешалась эта банда, но вскоре им просто надоело: — До завтра, Джейн, — помахав рукой, по прощался Хьюго у моего подъезда. — До завтра, — ответила я мечтательно. Этот день я буду помнить хорошо.

***

— Хей, Джи, — ко мне подошел Хьюго на последнем уроке, — Пойдем сегодня в кафе? — Да! — радостно ответила я.       Прошло больше 2-х месяцев от той судьбоносной встречи с Хьюго. Я очень рада. Как говорил Хью: « Всей своей душой расцвела ты, Джейн». Я и сама заметила. Хотя, все равно немного зажатая. От старых привычек не так легко избавиться.       Дойдя до нашего любимого кафе и сев за столик у окна, мы заказали любимое пирожное: — Джи, — прерывая трапезу, сказал Хьюго, — Расскажи мне о своей семье.       Я чуть не подавилась пирожным. Неожиданно он спросил, однако. Я потупила взгляд. С одной стороны, не хочется плакать ему в жилетку, а с другой, хочется выпустить пар: — У меня нет семьи, — тихо ответила я. — П-прости, — стал извиняться Хьюго, но я продолжила, несмотря на извинения. — Мать умерла при родах, отец смылся. Бабка умерла, — я шумно вздохнула, — Правда, был старший брат. Он любил меня, заботился. Стал мне утешением. Но его забрали в армию, и через полгода я получила похоронку. Неизвестно, где лежит его тело, цело ли оно, где лежат его документы, — я чувствовала, что голос стал предательски дрожать. — Знаешь, — Хьюго вздохнул, — Я понимаю тебя. У меня тоже нет семьи. Мама умерла от какой-то болезни, когда мне было всего 2 года. Папа покончил жизнь самоубийством у меня на глазах. Мне было 6 лет. Я сейчас думаю последовать ему примеру… — Хьюго хотел продолжить, но я прервала его. — Нет! Слышишь? Не смей! Ты нужен мне! Я не смогу жить без друзей! Но никто не захочет дружить со мной, кроме тебя! — я не осознавала, что несу. Эмоции окончательно взяли надо мной верх. Теперь я рыдала, вытирая слезы тыльной стороной руки.       Хьюго, впечатлённый моей реакцией, встал и подошел ко мне. Он нежно погладил меня по голове и обнял: — Я… Я… Я не оставлю тебя, Джейн! Никогда! Я всегда буду рядом, — он положил свою голову мне на плечо, все еще поглаживая меня по голове. Мы сидели так минут 5, привлекая на себя взгляды других посетителей, — Пойдем по домам? — Угу, — всхлипнув, ответила я. Мы вышли на улицу. Ветер дул мне в лицо, отчего стало холодновато. Повисла давящая тишина: — Держи, это тебе, — протянув мне медальон, пролепетал на одном дыхании он, — И прости за сегодняшнее.       Я сжала медальон Хьюго в руке. Это был первый раз, когда мне кто-то дарит подарок, не считая брата. Я рада как никогда. На лице появилась улыбка.       Я разжала руку. Медальон представлял собой прямоугольник с закругленными двумя сторонами. На нем нацарапано: «The Best Friends».* Как мило. Я, словно на крыльях от счастья, не пошла, а полетела домой.

***

      Прошел год. Кто-то подрос, похорошел, а кто-то — я, остался таким же мелким и некрасивым. Хоть и Хьюго убеждал меня в обратном, все равно: родился уродцем — терпи.       С самого утра я чувствовала себя плохо. Настроение было ниже плинтуса, хотя никто еще мне его не подпортил. И, о бог мой, я выспалась! Впервые в жизни! Но это никак не повлияло на мой настрой.       Природа соответствовала моему настоению. Пасмурно. Может, из-за этого мне так грустно? И почему-то у меня дурное предчувствие.       На удивление, я быстро собралась и потопала в школу. Все кажется таким серым, скучным. Но, нужно смотреть на вещи оптимистично, так говорил мне Хьюго. Сегодня не жарко, как было в предыдущие дни. Солнце не светило так, что хотелось зажмуриться и спрятаться от него где-нибудь под деревцем.       Тревога нарастала с каждым шагом. Подойдя к школе, я заметила одну странную вещь. Слишком много людей во дворе. Слишком. Много. Да и стоят они странно, как-то полукругом около стены. Я решила подойти поближе: — Неужели он правда спрыгнул с крыши? — послышался сзади голос моей одноклассницы. — А его труп и лужа крови тебе хоть о чем-то говорят? — ответила другая девушка. — Жалко. У него была подружка. Джейн, кажется, зовут.       Сердце пропустило удар, а глаза стали, как пятирублевые монеты. Руки задрожали. Нет, нет, нет! Это не может быть он!       Раздвигая толпу зевак, я старалась пройти в центр. «Хоть бы пронесло! Пожалуйста!» — непонятно кому я молилась — Богу или Сатане.       Пройдя к центру и получив несколько пинков под зад, я обомлела. Какой-то парень лежал в луже крови лицом в землю. «Это может быть не он. Ну, у многих мальчиков черные волосы, » — успокаивала я себя: — Переверни его, — сказал кто-то из толпы. Я последовала совету и кое-как перевернула юношу: — Нет, нет, нет! — заорала я, что есть мочи. Слезы выступили из глаз, все казалось расплывчатым.       Это был он. Несмотря на мои просьбы, мольбы. Это был он. Все его окровавленное лицо не выражало никаких эмоций. Одежда была в грязи, рукава закатаны, обнажая множество шрамов, в том числе тот — «Жалкий». Некогда блестящие черные волосы, как смоль, стали запутанными и грязными.       Дальше все было ужасно. Я слышала свой истошный крик, мольбы Богу, на что некоторые посмеялись, а некоторые дружно проигнорировали.       Такая атмосфера давила на меня. Я гладила Хью по голове, распутывая его волосы, как он, когда я была у него дома и засыпала на его плече. Все эмоции смешались. Злость, обида, гнев, печаль. Мне хотелось, чтобы это был только сон. Но нет. Это суровая реальность.       Слезы градом катились по щекам, обжигая мою кожу. Я шептала ему: «Пожалуйста, проснись». Но нет. Он не просыпался. Это этого хотелось реветь еще больше. Кто-то сказал, что такими темпами я затоплю школу. Но мне все равно. Хьюго. Мой лучший и единственный друг. Умер.       Учителя с трудом оттащили и успокоили меня. «Да какая вам разница! Вы ничего не понимаете, » — думала я, но не стала это озвучивать. Я рухнула на скамейку и взялась за голову: — Это было у него в руке, — прерывая поток моих мыслей, холодно сказала моя одноклассница. Она протянула мне смятую записку. Я поспешно развернула ее и принялась читать:

Дорогая Джейн, Если ты читаешь это письмо, значит меня уже нет в живых. Я все-таки решился сделать это. Если ты думаешь, что в этом виновата ты, то глубоко ошибаешься. В этом причастен только я. Еще давно я решил умереть, когда погиб мой отец. Но не смог. Именно ты заставляла меня каждый день жить, радоваться дождю, солнцу, ветру. Всему, что меня окружало. С тобой я чувствовал себя счастливым. Знаешь, что подтолкнуло меня в тот день подойти к тебе? Это не из-за того, что мне было просто скучно, нет. У меня тоже не было друзей. Я наблюдал за тобой. Каждый день. Я видел, как тебя избила банда одноклассников. И знаешь что? В то время во мне сражались два чувства: благородство, что каждый мужчина должен помогать девушкам, и трусость. К моему и твоему сожалению, второе побороло мои благие намерения. Мне было больно. Ужасно больно видеть, как над тобой издевались эти подонки. Я хотел подойти к тебе еще тогда, когда ты лежала на холодном бетоне, давясь слезами, испытывала боль. Мне стыдно, правда стыдно. Я ненавижу себя за ту слабость. Я солгал тебе насчет того, что эти подонки тоже издевались надо мной. Тот шрам на левом предплечье я сам попросил сделать тем же ножом, что и тебе. Эта девушка, посмеявшись, все-таки выполнила мою просьбу. Но легче мне от этого не стало. Совесть окончательно замучила меня, когда я познакомился с тобой, ходил в кафе, ел мороженое и пирожное, болтая о всякой ерунде. Мне хотелось плакать, видя тебя счастливой, ведь ты ничего не знала и не подозревала, что дружишь с трусом. Помнишь фразу, которую я тебе говорил, когда тебе было трудно или грустно? «Даже после сильной грозы может появиться радуга». Ты всегда считала меня этой радугой. Но ошибалась. Я хочу только одного — попросить у тебя прощения. За все, что сделал. Я испортил. Твою жизнь. Я не хочу, чтобы ты плакала сейчас. Улыбнись. У тебя прекрасная улыбка, Джейн. Я хочу, чтобы ты знала, пусть поздно. Я полюбил тебя, Джейн. Всем сердцем.

      Я перечитала письмо несколько раз, вникая в содержание. Так ты любил меня? Но зачем же прыгнул с крыши. Почему ничего мне не сказал? Я бы простила бы тебя. Но мне больнее во сто крат, Хьюго! Ты эгоист и трус! Я же дорожила тобой, а ты? Плевать тебе на мои чувства, ведь я тоже люблю тебя! Ты просто трус!       Я заревела еще больше. Мне ужасно плохо и надо домой. Плевать на всех: на уроки, учителей, директора. С меня хватит!       Невольно вспомнила содержание письма. Наверное, Хьюго, ты бы хотел этого меньше всего. Но назад пути нет. — Давай же, соберись, тряпка, — подгоняла я себя.       Остался всего лишь шаг. И…

Меня уже нет в живых…