Over to lies

- История повторяется. Ройс тянется рукой вверх, к высокому потолку изрезанных мелкими трещинами серых плит. Его обнаженная грудь спокойно вздымается, и покрытая простыней нижняя часть тела тревожно жжется. Пот скатывается с висков на ткань. Она пропитана им до грани, скользкая и липкая от следов похоти. Грант Кендрелл медленно одевается, сидя на другой стороне кровати. Он накидывает на плечи белую рубашку, защелкивает пряжку ремня на брюках, поправляет растрепанные седые волосы. Администратор не придает словам Архитектора какое-либо значение, и Архитектор не придает значения тому, что Администратор никак на это не реагирует. Их отношения идеальны. - Всё раз за разом крутится вокруг одного и того же шарика. И каждый раз делает круг. Ройс перебирает между пальцами невидимые монеты и проводит второй рукой по своему лбу, отводя назад лезущие на глаза волосы. Но что-то не так. - Сегодня вечером меня не будет. Увидимся завтра. Кендрелл покидает убежище Архитектора так, словно его там никогда и не было. И его, собственно, действительно не было. Никогда. - Крутится вокруг одного и того же шарика. Дома, парк, завод, дома. Парк. Завод. Дома. Его всегда всё устраивало. Он был Архитектором – его творения всегда возвращались на круги своя. Его мир всегда вертелся вокруг одних и тех же манипуляций, со временем на которые уже можно было не обращать никакого внимания. Он всегда знал, на что идет. Винтик к винтику. Камень к камню. Песчинка к песчинке. Круг замыкается, повторяется, скользит. Так что же изменилось? Свет светло-голубого неба проникал в огромное окно. Опалял старомодные кирпичные стены и рассыпал крошки лучей по белым простыням двуспальной кровати. Ройс поднялся с постели резко, вскидывая к источнику света темные глаза. Сегодня за окном дома. Завтра парк. Послезавтра завод. А после – дома. Дома. Парк. Завод. Дома. Завод. Парк. Дома. Куда не посмотри, под каким углом не глянь. Весь его мир крутился вокруг одного человека – одного шарика, вокруг которого крутилось и все остальное. Модель солнечной системы. Модель Галактики. Росписи звезд, и крохотные планеты, двигающиеся по окружности. Звезда – от молодого солнца до голубого сверхгиганта. Взрыв и всё заново. Так что же изменилось? Ройс часто бывал на приемах в здании администрации. Пил предложенное вино и ел закуски, делился легкими мыслями обо все тех же проектах, скользящих сквозь время и пространство тошнотворным постоянством, наблюдал за тем, как неизменны лица присутствующих. Его все устраивало, кроме того, что всегда эти приемы заканчивались одинаково – он уходил, и его больше никто не видел долгие месяцы. Тяжело быть лучшим другом Администратора Клаудбанка – за тобой все время наблюдают. И если обычный житель может принять это как данное, за лучшим другом Администратора наблюдают пристально, и чаще всего сам Администратор. Сложно вспомнить, когда Кендреллу стало удобно просто зажимать Ройса между стенами и своим телом, чтобы сохранить контроль над ситуацией в их отношениях. Ройс никогда не был против, даже более того – хотел именно этого, с потрохами. Целиком и полностью. Похоть – простая потребность, которую нелегко реализовать, когда за тобой всегда наблюдают. К счастью не пришлось придумывать что-то новое, чтобы засадить бывшую территорию завода огромными деревьями. Никто ничего не видел. Не слышал. Не замечал. Любовь, привязанность, нежность – казались чуждым ответвлением от похоти, больше похожими на отвратительную пародию. Секс есть секс. В нем нет места чему-то еще. Архитектор спал с Администратором. Он спал, он говорил, он смотрел и снова спал. И его все устраивало. До тех пор, пока на пути Администратора не появился Журналист. Даже самым сильным тараном было тяжело пробить тот объем стекла, что торчал из груди Архитектора, когда он сблизился с Администратором. Грант был популярен среди женщин, и никогда не скрывал того, что готов этим пользоваться. Их было так много, они были так долго, но ни одной не удалось подобрать тот тип металла для конструкции, что смогла бы порушить старое здание внутри Ройса. Они, бывало, пытались. Администратор ничего не скрывает. Он манипулирует, берет выгоду, следит за последствиями. Архитектору нечего было бояться. Но Эшер оказался выше чего бы то ни было. Выше манипуляций, выше последствий, выше страха. Безбашенный ребенок, готовый на все, лишь бы получить желаемое – ответы на вопросы, людей, информацию. Администратора. Впрочем, последнего ему получить оказалось проще, чем могло бы быть. Архитектору не нужны отношения. Ему нужен секс, ему нужна похоть. Так почему, как только Журналист появился в жизни Администратора – Архитектору этого стало мало? Так что же изменилось? Видеть это темное лицо с несуразной копной светлых волос, крутящееся вокруг Гранта, и молча уходить с чертежами вне кабинета, когда сил понимать больше не оставалось. Лгал ли себе Ройс, когда говорил, что его все устраивает? Мир не изменился, они только собирались изменить его. Камерата. Транзистор. Процесс. Что изменилось? Ложь. Сорняк, в лице Журналиста Эшера проник глубоко в кости Администратора. Вобрался в него, как червь, завладел его разумом, его сердцем. В то время, как Ройс обвил его сзади, завладевая его телом. Исход был ясен с самого начала. Журналист Эшер, который через три дня станет официальным супругом Администратора и будет гордо носить его фамилию. Грант Кендрелл, Администратор, впервые за долгое время, признавшийся себе, что умеет любить. Архитектор Ройс, тонущий в груде обломков собственных конструкций, которые перестраивал снова и снова. Капли крови на белых перчатках, изрезанных тонкими крупинками стекла. - Эта идея стоит того, чтобы за неё умереть. Мы создадим новый мир. Новый алгоритм. Слова Гранта шуршат в голове Ройса как груда опавших листьев. Архитектор морщится, щелкает ручкой, упирает разжатый кулак в собственный висок и искоса смотрит в темноту комнаты. Ему просто не хватает смелости признаться хотя бы себе в том, что он хотел иного. Что слова Гранта не точная истина, которой они должны добиваться. Темнота кажется уютной. В самой её гуще, словно воткнутые в твердую материю, торчали крохотные плиты света - светодиодные лампы на огромных цистернах. Слишком маленькие, не способные своим светом рассеять темноту, но прочно укоренившиеся в ней. - Говорят, если так же долго смотреть на что-то материальное, то можно его прожечь. - Сибил смеётся, подсаживаясь к Архитектору. Легкая, любопытная, заинтересованная. Супервизор. Наблюдатель. Исследователь мира чужих душ. - Не стоит верить людям. Чаще всего их слова всего лишь вздор. - Ты хочешь поговорить о лжи? - Нет. - Очень жаль. Прежде чем Архитектор успевает перевести взгляд на свою собеседницу, та уже испаряется из его поля видимости. О её присутствии напоминает лишь тонкий звон смеха, слышимый где-то из дальнего угла одинокой темной комнаты. Такая тихая, такая нежная, такая осторожная. Такая же безнадежно влюбленная. Обычно она не столь весела. Обычно - это всегда. Корка печали, как лимонный сок на языке, искажает видение этого мира, как и его суть. Делает всё это немного бессмысленным. Всё это - всю цель. Да. Ройс определенно бы поговорил о человеческой лжи. О лжи самому себе. Эшер самый молодой член Камераты. И самый преданный. Ройс видел это, когда наблюдал разговоры будущих супругов. Издалека. Из-за чертежа, из-за шкафа, из-за стола. Удивительно, как преданность и невыносимый детский нрав могут ужиться в одном теле. Хотя и глядя на Журналиста, ничего более противоречивого в своей жизни Архитектор еще не видел. Даже издалека. Худая фигура с темной, почти что черной кожей. Нелепая копна волос, больше похожих на солому, что цветом, что текстурой. И невыносимо, невозможно, безумно голубые глаза. Если бы небо Клаудбанка не могло менять свой цвет, то оно было бы таким. Таким чистым, до тошнотворности, как в то самое утро, когда Ройс лежал в кровати, говоря сам с собой вслух. Когда Грант перестал появляться в его жизни как-то еще, кроме как по делам организации. Скромная церемония почти ни о чем. Почти что полное отсутствие гостей, и невозможность затеряться в толпе. Ройс пьёт шампанское почти беспрерывно, только и успевая подхватывать бокалы. Он улыбается. Улыбается молодоженам, поднимает в их сторону доверху заполненный хрусталь и опрокидывает в себя так, словно бы глотает яд. Вино не играет на языке вкусом, Ройс просто не чувствует его. Ему это не нужно. Небо Клаудбанка темно-серое, с собравшимися над сводом тучами. Архитектор смотрит вверх, смотрит вниз, смотрит в стороны. И когда начинает лить дождь - остаётся на месте, наблюдая, как в пустой бокал стекает вода. Обычная дождевая вода. Вся эта радость. Всё это празднество, вся эта тема свадьбы, любви, жизни - нужно ли было это ему? Мог ли он врать по обе стороны своей сущности? Пошел бы он на такое, стоял бы там, на месте Эшера, и вкушал бы плоды своего выбора? Над головой возникает огромная чужеродная тень. - Архитектор, вы всю церемонию только и делали, что вливали в себя это ужасно дорогое, но не стоящее того пойло. Вам стало легче? Ройс чувствует, как капли воды, забившиеся за шиворот, неприятно колют кожу. Сибил смотрит на него снизу вверх, удерживая над ними свой большой красно-белый зонт. Архитектор хмыкает и притрагивается губами к холодному хрусталю, на дне которого плещется дождевая вода. - Нет. - Так что же вы продолжаете? Он наслаждается. Наслаждается краткой передышкой под зонтом коллеги, наслаждается освобождением от оков своей чудовищной, обманчивой ревности. Нет. Нет. Он не пошел бы на такое ради Гранта. Он бы не пошел даже на половину из того, на что согласился Эшер. Журналист сильнее Архитектора. Преданнее, энергичнее, противоречивее. Ройс глотает дождевую воду с такой же скоростью, что и вино. Но она, в отличие от предшественницы, оседает на нёбе хоть каким-то привкусом. - А зачем себе лгать? Он смотрит на Сибил слегка приподняв брови, и отбрасывает бокал в сторону, в лужу из земли и травы, медленно преобразующуюся в небольшую грязную кашицу. - У нас еще много работы. Ройс роется в карманах своего пиджака. Девушка качает головой, и, улыбнувшись, разворачивается, уходя. Архитектор несколько секунд смотрит ей в след, и вновь ощущает, как дождевая вода льётся за шиворот. Нет смысла себе лгать. Больше нет. Немногочисленных гостей больше нет. Посредине небольшой парковой лужайки, на месте которой еще несколько лет назад стояли чьи-то дома, остаются одинокие столы, покрытые белой скатертью. Молодоженов, разумеется, так же нет поблизости. Ройс достаёт сигареты и безуспешно пытается прикурить хоть одну, не смотря на разыгравшуюся непогоду. Он усиленно пытается представить первую брачную ночь Гранта и Эшера. То, как они срывают с друг друга одежду. Как соприкасаются руками, телами, губами. Как ласкают друг друга, как неистово, долго и мучительно нежно занимаются любовью. У Гранта на правом боку небольшой, всё еще бугристый шрам. Так случается, что даже самая серьезная охрана не способна предотвратить покушение на Администратора Клаудбанка. У Эшера на левой лопатке огромное несимметричное пятно, такое же белое, как и его несуразные волосы. Так случается, что сильных и особенных судьба помечает странными родимыми пятнами. Их тела сплетаются, соединяются, завладевают друг другом. И Ройсу там, где бы он ни пытался притиснуться, нет места. Он больше не может обвивать широкую спину Гранта Кендрелла своими длинными бледными руками, держаться за него, как за выступ мощной многовековой скалы. Он может только отпустить, и упасть вниз, в собственную кровать, холодную и пустую, покрытую первым в этом году инеем. Эшер будет стонать под тяжелым телом Гранта. Он будет извиваться, моля о большем, чувствуя в себе раскаленный металл. Он будет рыдать в голос и оставлять на Кендрелле свои метки. Эшер обвил всего Администратора. Теперь полностью. Ройс задумчиво скользит глазами по потемневшему небу и ощущает, как холод, скопившийся на шее, потек по спине крохотными каплями осеннего дождя. Медленно, неохотно, изучающе. Он бросил сигарету. От неё не было никакого толку - даже разгоревшись, в скором времени она потухла, и в руках Архитектора остались лишь высушенные листья, завернутые в насквозь промокший кусок бумаги. Ни к чему. Завтра на этом месте снова будут дома. Потом завод. Парк. Дома. Ройс позаботится об этом. Он позаботится.