Lass mich

Es führt kein Weg daran vorbei Ohne dich, ohne dich Geh ich nicht nach Haus Will ich nicht nach Haus Lass mich, lass mich, lass mich Lass mich dein Lakai sein — Позволь мне побыть твоей слугой сейчас… Сколько они друг друга помнят, сколько помнят их союз — это всегда была незамутненная химия, основанная на постулатах то ли "противоположности притягиваются", то ли "каждой твари по паре". Тонкие пальцы сжимают запястье крепче самых узких наручников, рука скользит по затылку, неосознанно путая волосы. Тихий смех подтверждает абсолютное безразличие на чужие сравнения. На то, что подумают другие, если увидят их здесь. На то, какие выводы о них пойдут на всю страну, о, это гиблое место, в котором им довелось встретиться. Наверное, кому-то из них точно не похуй на свою дражайшую пуританскую репутацию, которая и выеденного яйца не стоит в их развращающее время, но именно сейчас мягкий холод гуляет по коже, разгоняя мурашек в разные стороны, вниз по телу. Подчиняет, контролирует, заставляет улыбаться и скалиться до по-детски слезящихся глаз — никакого контроля нет в помине, но почему бы не поиграть на чужих эмоциях и чувствах прежде, чем одна это поймет сразу, когда вторая об этом — забудет? Эрна не отцепляется от шеи, мелко присасывается к более незаметным местам, обжигая холодом. У нее всегда холодные руки, сколько ни держи их над самым яростным огнем, как доказательство, что внутри нее — обширная черная дыра, засасывающая в себя и не отдающая обратно; холоднее любого Ледникового периода, и Александре всегда было интересно, как эти пальцы создают столь неповторимую и волшебную музыку. Эрна ведет губами вниз, прикусывая и целуя в ямочку, а Александра прижимается, улыбаясь все так же криво, несдержанно и даже чувственно. — А кто-то соскучился, — насмешливым хриплым голосом шепчет она в ухо Эрне, принимая на себя волну дрожи. Она ждет, когда ее губы перестанут ухмыляться, а голова — работать до возмущения правильно. Правильно. Каждое движение Эрны сопровождается правильностью, скрытой, совсем латентной агрессией, и Александре очень хотелось бы сломать каждый намек на аккуратность к себе, но она этого не делает. Не сейчас. Никогда не делает, на самом деле, растягивая удовольствие в первую очередь для себя — и это тоже последний из правильных ходов. В конце концов, эту музыку они создают вместе. — Тебя не было неделю, — почти рычит Эрна, заводит одним этим, сама того не осознавая. — И только поэтому мне приходится зажимать тебя не дома, а в чертовом туалете звукозаписи. Петтинг — это всегда вкусно и чертовски горячо, подавляюще, и Эрна идет к новым ощущениям осознанно, прижимаясь к горячим губам. Она обводит языком каждую мелкую ранку — благодарит Александру за привычку закусывать губы, проникает кончиком языка в рот, дотрагиваясь до щек изнутри — молча благодарит Александру за ее вдохновляющую личность. Пальцы лезут под ремень, прижимаются к коже игривым холодом, опускаются ниже — вырывают глубокий горячий выдох. После поцелуя у Эрны всегда едет голова, и она с удовольствием заставляет Александру почти метаться в своих своеобразных объятиях, соприкасаясь своим холодом с чужим жаром, но не переступая границу одежды. Они почти встречаются. Следы от укусов и засосов прочно не сходят с вечно белой кожи, лишь меняют местоположение. У Эрны есть особенное место на теле Александры, где она всегда оставляет какую-нибудь метку, как будто они не могут трахаться без точных, как по колдовству, укусов на спине. Александра может рассмотреть их лишь с помощью зеркала, изворачиваясь и сгибаясь, чувствуя каждую царапину особенно остро, а царапины Эрна тоже оставляет всеми пятью пальцами, впиваясь в кожу так, как умирающий цепляется за остатки жизни. После этого Александра мягко улыбается в шею Эрны как раз там, где спокойно бьется жилка, проходит сонная артерия — ну надо же, первый экспериментатор на деревне проявляет самое милое собственничество, оставаясь на ночь и почти без одежды. Эрне всегда доставляет чертово расползающееся удовольствие после себя, и это — одна из тех многих причин, по которой они работают вместе. Когда-нибудь Александра обязательно прибьет ее за рвение заниматься сексом в неподходящих для этого местах, даже тогда получив дозу удовлетворения — а сейчас она просто поддается рукам ровно до того момента, пока в глазах не зажигается искра. Зажигается — и медленно умирает обратно, всего решающий миг близости, который Александра дарит чужой памяти безвозмездно и благодарно. Маленькая периферия в темном, пыльном, сером туалете. Мини-взрыв оргазма в податливый рот.