Корица

– Я не выйду замуж за Лораса Тирелла, даже не надейся. И так начинается каждый разговор. Стоит только дочери появиться в поле его зрения, как она не упускает возможности сказать одно и то же. Тайвину порой хочется бросить в ответ, что он не настолько стар, чтобы забыть эти слова, которые она порой твердит по нескольку раз в день. Может, она принимает его за глухого? Или за сумасброда? Сначала его бесило это. Он срывался, бил кулаком по столу и орал на все покои, что она не станет ему указывать, что она его дочь, что она будет подчиняться. Теперь он лишь устало поднимает на нее взгляд и ждет, когда она в собственной желчи утонет. Ей же надоест когда-нибудь говорить об одном и том же. Только Серсея всегда была настойчивой, своенравной. Всю жизнь она приносит ему одни лишь невзгоды. И даже ее брак с королем – что, казалось бы, должен был стать способом к достижению еще большей власти – превратился в постыдную насмешку. Тайвин пальцы в замок сцепляет, кладет руки на стол прямо перед собой и смотрит своим холодным пронзительным взглядом на дочь. Она похожа на сгусток ненависти. Такой черной, густой и вязкой. Взгляд горящий, мечущий молнии. И глаза изумрудные похожи на Дикий Огонь. У ее матери были те же глаза, только блестели всегда, как дорогие камни. Светились чем-то невыразимым, что шло глубоко изнутри. И волосы – длинные, золотые, струящиеся волнами – до дикости похожи на те, другие. Черты лица мягкие, движения рук изящные и походка величественная. Но она кривит красивые губы, ломаными линиями изгибает, руками нервно дергает, каждое свое движение пытается отточить до неузнаваемости. Серсея похожа на Джоанну внешне. Но нет в ее характере и капли от ее матери. Словно две противоположности, обманчиво схожие друг с другом. В ее непокорности есть своя притягательность. Непокорную всегда хочется обуздать. Приструнить. Указать на ее место, заставить подчиниться. – Надеюсь, что у тебя был лучший повод явиться сюда, чем в который раз напомнить мне о том, как сильно я ошибался, возлагая на тебя хоть какие-то надежды, – проговаривает Тайвин после длительного молчания. Ее задевает это, хотя виду старается не подавать. Серсея всегда хотела быть не просто дочерью, ей нужно было указать на свою значимость. Ведь она старшая. Ведь она его первый ребенок. Она и никто другой должна была унаследовать его могущество, преумножить его власть. – Ты всегда была моим разочарованием, – отстраненно замечает он и встает с места. – Не большим, чем Тирион, – тихо произносит Серсея, шипит как дикая кошка. – Что ты сказала? В каждом звуке неудовольствие, почти угроза. Разумеется, он слышал, что она сказала. Злость на нее становится все сильнее при одном упоминании младшего сына. Она ведь права, Тирион и правда самое большое его разочарование. С первых минут своей никчемной жизни и по сей день. Пальцы Тайвина больно сжимаются на скулах дочери, он поворачивает ее голову, заставляет смотреть себе в глаза. А сам уже не понимает, на нее злится или на Тириона. – Что ты сказала? – повторяет он тише, с рычанием в голосе. – Простите, отец. Ничего. Ничего я не говорила, – поспешно извиняется Серсея. Он выпускает ее резко, отходит в сторону и кидает взгляд в ее сторону из-за плеча. Она инстинктивно лица касается, пальцами по скулам ведет. Серсея считает себя львицей – сильной, бесстрашной, жестокой. Разве может противиться она тому, у кого научилась всему этому? Пытается. А сама все равно где-то глубоко внутри, подсознательно боится его гнева. Совсем как та маленькая девочка на Утесе Кастерли, что билась с братом на деревянных мечах, хотя отец и запретил даже близко подходить к мальчишеским забавам. – Зачем ты пришла, Серсея? Молчит. Оседает на резной стол и молчит. Эта ядовитая и желчная женщина, которую ненавидит столько же людей, сколько боится. Никто ее не боится, уж Тайвин это прекрасно знает. Она не умеет вселять страх в души людей, не умеет пробираться в самое нутро одним взглядом. И дело совсем не в том, что она женщина. Слишком многого хотела самоуверенная девочка и стала властолюбивой женщиной, которая на самом деле не способна самостоятельно держать власть в руках. Тайвин никогда не хотел защитить ее или спрятать от мира. Он толкал и продолжает толкать ее в пучину событий, как глупого слепого котенка. Иначе она не научится. Иначе так никогда и не станет хотя бы тенью той, кем всегда мечтала быть. Корона – пустяк. На ее голове корона, которая не значит ровным счетом ничего. В его руках власть и сила, которой не нужна корона для подтверждения. Он мог бы стать королем, у него был такой шанс. Но зачем? Ради Железного Трона и короны на голове? Все остальное у него и так есть, а без этих пустяков можно жить. Все дело в характере. В верной и твердой руке, которой у его дочери никогда не было. Сентиментальным он не был никогда. Даже когда была жива ее мать. А теперь и вовсе стал сухим, черствым. Живым камнем, что способен лишь вести политику да преподносить собственным детям жестокие уроки, указывая на их слабости, на их уязвимости. Когда он умрет, некому будет указать на их слабые места. Другие будут льстить или сразу бить на смерть. Слово «забота» Тайвину не нравится, претит. Но, пожалуй, в его своеобразном понимании этого слова, он заботится о своих детях. Раз за разом тыркает их носом в ошибки, недостатки, просчеты, делая это ради них самих же. Честь родового имени – вот что важно. И все они являются частью этого имени, которое остается на века на страницах истории. – Девчонка Тирелл задавалась целью уничтожить меня, – с ненавистью произносит Серсея, сверля его взглядом. – Она делает все для этого… – Если шестнадцатилетняя сучка сможет скинуть тебя с трона, то ты просто жалка, – обрубает Тайвин дочь на полуслове. – Тебе бы поучиться у нее хоть чему-нибудь. Интригам. Уму. Или очарованию. Ты похожа на ведьму, источающую ненависть. При дворе не нужна такая королева. И вот он снова. Снова заставляет ее пристыдиться. Неужели он не считает ее очаровательной? Неужели все это в прошлом, в ней уже нет красоты, грации, изящества? Серсее кажется, что еще немного и она начнет бить кулаками по столу, кричать навзрыд, что она достойна, что она хороша, что она именно та королева, которая и нужна этому государству. Совсем как маленькая и наивная девочка, что когда-то узнала, что принц Рейегар никогда не станет ее мужем. – Помоги мне, отец. Помоги мне удержаться у власти. Серсея не верит, что произносит эти слова. Фактически признает собственную слабость. Чувствует себя жалкой, униженной, ничтожной. Она поднимается и становится у него за спиной. Пальцами цепляется чуть ниже плеч, а щекой в спину упирается. Серсея совершенно не похожа на Джоанну. Та женщина могла управлять целым государством, если бы пожелала. Она была необыкновенно умна, хитра и главное – знала, когда надо скрыть свое неудовольствие за очаровательной улыбкой. Тайвин как-то неловко накрывает ладонь дочери своей – шершавой, грубой, широкой. – А по-твоему, чем я здесь занимаюсь? Если ты родишь Лорасу наследников… Она резко отстраняется, впивается взглядом прямо в его бледные глаза, как только он поворачивается к ней лицом. – Никогда! Разве ты не помнишь, что Роберт… Как он… - Серсея задыхается от негодования, ее трясет от ненависти. – Дети Роберта, тем не менее, принесли тебе счастье. Холодно и равнодушно. Как всегда. Она давно перестала надеяться, хоть на каплю тепла с его стороны. В горле застревают слова, которые она никогда не решится сказать своему отцу. Это не Роберта дети. Я бы никогда не смогла родить, а уж тем более вырастить детей от этого пьяного ублюдка. Серсея ненавидит Роберта. И пусть он уже давно умер, она все равно его ненавидит. Он относился к ней, как к пустому месту. Обращался не иначе, как «женщина». За любую оплошность детей винил одну ее, даже если они просто хотели поиграть с тем, кого считали своим отцом. Он повторял ей, что она никудышная мать, никчемная жена. Как она ненавидела приторный запах вина, что исходил от него постоянно, когда он приходил к ней ночами. А теперь она сама пьет много, топит что-то постоянно в алой жидкости. Глотку сушит. И эти мысли о пьянстве Роберта… Ей залить вина в горло хочется. Срочно. И побольше. – Мне нужно выпить, – резко говорит Серсея. – У лорда Тайвина найдется вино для королевы? – Лорд Тайвин не потерпит, чтобы его дочь пила в его кабинете, – не менее резко отзывается он. – У меня есть для тебя кое-что получше вина. Он подходит к столу, стучит пальцами по резной шкатулке, а потом протягивает ее дочери, даже не удосужившись открыть. Серсея брови непонимающе сводит, послушно берет предмет в руки, даже не отдавая себе в этом отчет. Открывает как-то неспешно, будто он ей протянул пузырек с ядом и теперь ждет, что она выпьет. А в шкатулке маленькая изящная брошь. Будто дождь, только кровавый из-за рубинов. Из-за этих округлых алых капель, что переливаются на свету. – Это принадлежало твоей матери. Она кивает как-то отстраненно, уносится мыслями куда-то очень далеко в детство. Туда, где нет места такому количеству ненависти, что теперь ежечасно заполняет ее сердце. Серсея удаляется молча, даже взгляда не поднимает. Просто уходит, будто туманом окутанная. В полузабытье каком-то. В ней слишком много противоречий. Она почти невыносимая. Тайвин смотрит вслед дочери, и уголок его губ слегка дергается. Он соврал ей. Соврал, чтобы успокоить и привести в чувства. Эта вещь никогда не принадлежала ее матери. Эта вещь была создана всего неделю назад. Но пусть будет так, так спокойнее и ей, и ему. Наблюдать тихую Серсею – крайне редкое удовольствие. А ей иногда не мешало бы успокаиваться и отставлять бокал с вином в сторону. Тайвин знает наверняка, что сегодня она запрется в своих покоях, выгонит слуг и прикажет унести вино. Будет вспоминать леди-мать и много думать. Так даже лучше. Намного. Тайвин думает, что дочь его ничем не похожа на свою мать. Она как та восточная пряность, что невероятно притягательна малыми дозами. Но стоит положить в рот целую ложку, и ты уже готов выблевать все внутренности и отказаться от нее навсегда.