Возьми себя в руки, дочь самурая

За окном отцовского автомобиля плавно проплывали незнакомые и странные, непривычные ее взгляду дома и деревья, покрытые слоем снега, но не праздничного, легкого и блестящего, а серого, уже утоптанного множеством ног, навевающего тоску и настойчиво сгоняющего с губ улыбку даже несмотря на задорный напев любимой песни в ее наушниках. Обычно эти парни всегда помогали ей прийти в себя и вновь улыбнуться миру, но сегодня, наверное, ничто не смогло бы заставить ее взбодриться. Они переехали в Россию. Из Японии, ее родной страны, где она прожила все четырнадцать лет своей жизни — в Россию. Несмотря на частые рассказы матери о родной стране (она переехала в Японию, выйдя замуж за отца), для Нэтсуко Россия оставалась странной и непонятной страной. Все здесь почти пугало ее. Она казалась самой себе маленькой, как крошечная фарфоровая статуэтка, которую поставили в один ряд к статуям древнегреческих скульпторов. Огромный рост большинства людей, огромные машины, почти повсеместная привычка размахивать руками и говорить громким, просто оглушительным голосом... и полное отсутствие какого-либо представления о вежливости. Вчера, когда они вышли в магазин за водой, она увидела, как какой-то мужчина нечаянно толкнул другого, но вместо того, чтобы извиниться с поклоном и проводить его до травмпункта, он лишь бросил ему «смотри куда прешь!» и пошел дальше, а первый выглядел так, будто это абсолютно нормально. И это были взрослые, рассудительные мужчины... как же ведут себя подростки, которым еще никто не сумел вдолбить в голову норм поведения? Подростки, среди которых она будет вынуждена провести весь день?.. Нэтсуко сделала глубокий вздох и зарылась пальцами в уложенные так, чтобы скрыть покрытые прыщами или угрями участки кожи, волосы. Нужно успокоиться. Это всего лишь пять или шесть часов, значительно меньше, чем в ее родной стране, и уроки длятся всего лишь по сорок минут. Все будет хорошо. Возьми себя в руки, дочь самурая — так ей всегда говорил папа. Возьми себя в руки. Отец аккуратно припарковался и ободряюще улыбнулся, поймав ее затравленный взгляд в зеркале заднего вида. — Успокойся, — он повернулся к ней лицом и ласково сжал ее тонкую руку в своей, теплой и сильной. — Давай мы с тобой договоримся: что бы ни случилось, ты не будешь плакать. Хорошо? Она послушно кивнула. — Если что-то случится, просто достань лист бумаги и сделай журавлика. А когда ты вернешься домой — мы подвесим их под потолок, и они будут летать по комнате, как настоящие. Хорошо? Еще один кивок, но теперь сопровожденный слабой полуулыбкой. В конце концов, может, она просто себя накручивает. Может быть, она даже найдет себе друзей. Ну, что может быть страшного в таких же подростках, как она сама? Подумаешь — иностранцы. Она ведь для них тоже иностранка, но они не будут делать из нее демона. Правда?..

***

— Слушай, ты что, чумная? — шепот соседа по парте в середине первого же урока, странное — чуточку брезгливое — любопытство в его глазах. — Вовсе нет... почему вы так решили? — Тогда зачем тебе маска? — Просто так... она мне нравится. — Ааа... эй, ребят! — шепот делается громче. — Не подходите к ней, она заразная! И тридцать пар таких же брезгливо-любопытных глаз, уставившихся на нее со всех сторон.

***

Аккуратно, по линеечке, отрезать лишнюю часть от прямоугольного листа, чтобы получился ровный белоснежный квадрат.

***

— А ты чего худая такая? И маленькая. Карлик, что ли? У вас там в Япошкостане все такие? — Простите, что такое Япошкостан?

***

Аккуратно согнуть, наметив линии будущей поделки: по диагонали с обеих сторон, с силой надавливая на линии сгиба пальцами.

***

— Да что вы ее слушаете, какая она японка! Татарка, наверное. Или еще какая-нибудь чурка. Ну, как тебя на самом деле зовут? Зухра? — Нэтсуко... — Сука? Ребят, слышали, сука! Веселый и громкий смех.

***

Теперь — треугольник. Идеально-ровные линии, четкие и правильные.

***

— Да ладно, японка, татарка, какая разница. Один хрен — пиздоглазая. Она не знает, что такое пиздоглазая. Мама не обучала ее таким словам. Но по интонации уже ясно, что что-то очень плохое. Она сидит неподвижно и улыбается. Возьми себя в руки, дочь самурая.

***

Двойной квадрат, классическая форма, первое, что необходимо, чтобы делать оригами.

***

— Слушай, Нэтсуко... — она оборачивается с улыбкой, слыша правильное произношение своего имени. — А правда, что у вас там на каждом углу порнушка продается? — Простите? — удивленно приподнятые брови. — Ну, эти... китайские порномультики. Вежливая улыбка, приклеенная к губам. — Простите, вы ошиблись. Я из Японии.

***

Загнуть левый край верхнего слоя к центру так, что квадратик делается похожим на маленького воздушного змея. Она улыбается, представляя себе беззаботно парящего высоко в небе желто-алого змея с пышным, красивым хвостом.

***

— Эй, смотри, вон она, вон она идет! Коничива, мама-сан! — смех не похож на смех мальчиков, это смех мужчин, громкий, хриплый и кажущийся ей озлобленным. Она поправляет маску на лице и упрямо сжимает губы под ней. Маска — прикрытие для японской женщины, позволяющее ей не улыбаться в ответ на оскорбление. Она идет по школьному городу, представляя себя гейшей, идущей по послевоенному Джиону. Возьми себя в руки, дочь самурая, — рефреном повторяется голос отца в ее голове.

***

Загнуть уголки и нижнего слоя тоже, превращая квадрат в многослойный ромб.

***

— Слушай, а правда, что у вас там трусы мокрые на каждом углу продаются? — Правда, — она пожимает плечами, не видя в этом что-то особенное, но парень отчего-то складывается пополам со смехом, сквозь который слышится что-то вроде «во чокнутые, не, во чокнутые!». Она тихонько сжимает руки на углах своей сумки сильнее. Возьми себя в руки. Удаляясь, она слышит, как парень рассказывает своим друзьям, что она давала японским педофилам нюхать свои трусы. Что ж — это практически не обидно.

***

Разогнуть заготовку обратно и полюбоваться намеченными линиями сгибов, отточенными, аккуратными. На первом журавлике у нее еще дрожали руки. Теперь нет.

***

— Эй, мама-сан! — какой-то старшеклассник с ухмылкой преграждает ей дорогу. — А мне отсосешь? Ну, вы же там все с детства проститутки, да? Она отшатывается. Ее лицо вспыхивает под маской маковым цветом, сердце колотится. Это как в плохой манге, в очень плохой манге. — Н-нет, простите... Он смеется и отходит, крутя пальцем у виска: «Во ненормальная!».

***

Аккуратно разогнуть заготовку, превращая ее в тонкий и длинный клин, и бережно разгладить внутреннюю часть, прижимая его теснее к своим коленям. С ожесточенной силой вложить уголки внутрь и на мгновение зажмуриться, любуясь разводами алой краски под своими веками. Слушая болезненный, горький стук в груди.

***

— Блин, да что вы к ней пристали? — какая-то девушка (спустя несколько часов здесь она почти не различала лиц) раздраженно отмахнулась от кучки парней и девчонок, кричащих ей какие-то оскорбления, и приобняла ее за плечи. Нэтсуко вздрогнула от этого слишком интимного для нее прикосновения. — Успокойся, — ласковая улыбка и ободряющий взгляд. — Это просто мальчишки, они всегда такие. Нэтсуко покорно кивнула и устало провела ладонью по волосам. Хотелось убежать отсюда. Забраться с головой под одеяло, и чтобы, когда она вынырнула, вокруг была родная комната в их токийском доме, в котором она провела всю жизнь. — Слушай... а почему у тебя нет наушников в виде кошачьих ушей? Или там кучи значков? Я видела фотографии из Японии, там все девочки наших лет такие! А ты «Меланхолию Харухи» смотрела? Вместо ободряющего взгляда — интерес, как к какой-то экзотической безделушке.

***

Теперь — аккуратно согнуть уголки, превращая один — в изящную шею, а другой — в хвост.

***

— Спорим, у нее пизда волосатая? Они ж там не бреются нигде, фу, гадость какая! Она выбежала из школы, сломя голову. Ее маску к тому времени уже можно было выжимать.

***

Пальцы дрожат, и она в отчаянии комкает почти готового журавлика, так и не сделав ему аккуратной головки.

***

Она умудрилась заблудиться даже несмотря на то, что отец купил ей карту города с маршрутом от школы до их нового дома. К тому же, шла так медленно и так плакала, что несколько раз едва не угодила под машину. Поэтому домой она пришла только под вечер. Едва переставляя ноги, поднялась по лестнице, далеко не с первого раза открыла дверь — и буквально ввалилась в полутемную, холодную прихожую. Выплакавшись и сделав домашнюю работу — слезы слезами, а завтра она снова туда вернется, и не сделать домашнего задания в первый же день было бы просто ужасно — она пересчитала журавликов. Ровно десять. Крылья немного помялись в сумке, и ей чудилось, что морщины на бумаге складываются в злые, обидные слова, брошенные ей в лицо или в спину. Лицо ее защищала маска... вот бы и на спину надеть какую-нибудь броню. Она бережно расправила журавликов и каждого поцеловала в острый клюв. Пускай поцелуй заберет их злобу и ненависть. Интересно — за что?.. Мама говорила, что в России любят японцев... Не хотелось об этом думать. Все еще немного подрагивающими руками она подвесила журавликов к потолку, а затем налила полную чашку горячего белого чая и уселась возле окна в идеально-правильной позе лотоса. Чай горчил на губах. Кажется, она — обычно педантичная в этих вопросах — переборщила с заваркой, но ощутить его родной вкус все равно было приятно. И даже чудилось, что там, за окном, не неопрятная детская площадка, а тихий, очень уютный сад камней. И сакура тихонько роняет нежные лепестки... Она закрыла глаза, грея руки о горячий фарфор. Журавлики тихо покачивались над головой.