Как не надо жить.

На улице шел небольшой дождь. Такие дожди часто сопровождают наступающие весеннее время. Солнце, так ярко светившее днем, неведомой силой было заменено на мрачные тучи, покрывающее весь небосвод. Было пять часов, шесть часов, а человек все бродил и бродил по городу, занимаясь напряженной мысленной работой, лишь иногда позволяя себе поглядеть на небо. Это небо выглядело мрачно, и даже немного пугающе: казалось, вот-вот разразится гром и молния, но в то же время оно оставалось настолько спокойным, что он, едва взглянув на него, сразу понимал - здесь все суетятся, кто-то куда-то бежит, кто-то просто сидит и напрягает все свои душевные силы, чтобы разобраться с какими-то проблемами или решить очень важную задачу. А небо всегда спокойно, всегда одно: если облака, идет ли дождь, темно ли, светло ли – оно всегда покойно покрывает нашу землю, а под ним множество вечно спешащих и вечно несчастных людей. Теперь он понимал, почему люди, желая найти Бога, поднимают глаза к небу. Ведь оно бывает страшным, бывает красивым, как и дух бывает, суров или милостив. Небо всегда величественно, всегда выше нас: человек, смотря на него, всегда находит успокоение, как бы растворяясь в нем. Так отдыхал этот человек, такой же несчастный и вечно спешащий, как и многие. Но сейчас этот человек никуда не спешил, хотя все же думал, что спешит, ведь тревога опоздать стала уже неотъемлемой части существа человеческого. Никто не знал, о чем он думал, да и он сам, возможно, не смог бы ответить на этот вопрос. Хотя иногда ему представлялось, что он думал о чем-то большом, о чем-то важном настоль, что он может убивать на это часы, в которые он мог бы сделать множество полезных вещей для себя и для других. Но нет, он просто ходил, обходя одни и те же места по нескольку раз, не зная, куда приткнуть свое тело. Его что-то мучало? – Да, это так. Но было не понятно, да и он сам не знал, мучает ли его что-то действительно важное, направленное не него извне, воздействующие на всю его душу, пронзающие как меч, рассекая каждый нерв в теле. Действительно ли его предали, или может он совершил непоправимую ошибку. Но, может быть дело в другом, может это есть самоубийство внутреннее, самоубийство духовное, желание мучения и душевной боли и самоудовлетворения этой потребности. Но он отбрасывал здравые мысли…Ему нравилось страдать…Прошло еще несколько часов. Он по-прежнему ходил и ходил, и упорно долго расстраивал свои и так уже больные нервы. Его лицо становилось серым, появлялись синяки под глазами, к страшному душевному самоистязанию прибавлялась еще и физическая боль. Так как к нервному расстройству всегда прибавляется еще болезнь, часто ведущая к смерти. Что в его жизни могло быть настолько плохого, что он мог так страдать? А он действительно страдал, каждый нерв, каждая мельчайшая клеточка его существа была в чрезвычайном напряжении: ему хотелось бить себя в грудь, кидаться на прохожих, да просто валяться на земле, обливаясь слезами, Если бы кто-нибудь в эту минуту подошел к нему или хотя бы взглядом оглядел страдающего, этот страдающий непременно разорвал бы его – это было его состояние в определенные минуты, он упивался им. А небо было все так же спокойно. После получения дозы страданий, он поднимал глаза к нему, и, восстанавливая спокойствие, шел туда, где он мог бы проводить дни своей счастливой жизни, туда, где его всегда ждали, и будут ждать – он шел домой. Он приходил, и, не отвечая на вопросы, на взволнованные взгляды близких закрывался и тихо страдал в своей комнате. Всем, кто его видел, казалось либо этот человек чем-то сильно обижен на всех, что может быть все общество - эта машина, которая живет по определенным законам и давит неугодных, как-то уничтожило его, но никто ничего не мог понять. Так продолжалось очень долго и все привыкли к его мертвому состоянию. А ему это нравилось, он считал, что все оставили его и проклинал их. Так бы шло все и далее, но ему поставили диагноз, о котором так никто и не узнал. С привычным отрешенным лицом, не выражающим эмоции, он лег на кровать и замер. Он именно не умер, а замер, ведь лицо человеческое, умирая, перестает выражать что-либо, перестает как-либо вообще излучать энергию, у него же лицо никогда не выражало даже грусти, именно той наивной чистой грусти, в которую впадаем мы при каких-то обстоятельствах, которые наша слабая душа не в силах принять. Даже ее у него не было. Его лицо всегда было мертвым; казалось даже от него веяло этим могильным зловоньем. Поэтому оно просто замерло. Когда он умирал, он страдал от того, что у него не было больше сил страдать, напрягая все мышцы и клетки своего тела. Когда он умирал, он медленно, еле шевеля языком, проклинал всех. В его лице, как и всегда, читалось одно: «Вы виноваты». Кажется, только вот это одно можно было узнать, рассматривая его. А небо было по-прежнему спокойным.