Айнс, цвай...

Айнс, цвай. Очень тихо считает немец. По волосам его ветер идёт слегка. Где потерял он жестокость на этих пленниц? И почему ослабела его рука? Драй, фир. Вспоминает негромко цифры. А в голове только полный абсурд невмочь. Также, как счёт, вспоминает её молитвы, Что она трепетно шепчет из ночи в ночь. Фюнф, зекс. Её образ в главе всплывает. Волосы русые вьются, горят глаза. В верной Германии девушек он не знает, Чьей бы была так же искренна и слеза. Зибн, ахт. Её голос звучит и ныне. Песню поёт она русским, чтоб их взбодрить. Знает, что страшные немцы теперь отныне, Знает, что пару часов ей осталось жить. Нойн, цейн. Что-то с ним заключилось странно. Смотрит на русских и видит - везде она. Девушка, что защищает ребёнка храбро. Девушка, что без вины идёт в плен сама. Эльф, цвёльф. Уже не узнаёт себя он. Хочет сражаться и мучить, но нету сил. Хочет без чувства вины, как товарищ Браун, Но только в крови кипит, раскалён, бензин. Драйцейн. Передумал он сотню мыслей. Но в голове до сих пор лишь она и всё. Хочет спустить он курок, но пугающ выстрел. И от такого недуга арцт* не спасёт. Фирцейн. Уже скоро и сам погибнет. Переживёт или сгинет в плену она? Мир этот радостный скоро ль она покинет? И для неё ль расцветёт, как сирень, весна? Фюнфцейн. Нет же, нет, не её отрада. Нет, не для ней он построит прекрасный сад. Нет, не её он спасёт. Ведь ему не надо. Хоть в глубине его чувства уже кипят. Зексцейн. Он её точно так же сгубит. Хоть и совсем не для ней зарядил снаряд. Может быть, немец её безответно любит, Только такие, как он, от любви горят. Зибцейн. Перед смертью идёт проведать. Просит негромко в окно, чтоб цвела душа. Смотрит за ней, просит вкусный обед отведать, Есть просит медленно, тихо и неспеша. Ахтцейн. Ей даёт он вина хмельного. Только стакан оттолкнула уж в даль она. Нет, не возьмёт ничего у нациста злого И отстрадает своё, как и вся страна. Нойнцейн. По рукам её бьёт: "Послушай! Это не жизнь! И осталось тебе пять дней! Здесь у людей сердца нет, и черствеют души." - Здесь слишком много нацистов и нет людей! Цванцищ. Вот пробил её час. Безвкусно Маятник бьёт на часах. И шагает строй. И говорит немец ей, говорит по-русски: "Муж твой я видеть и знать. Он ещё живой." Тут обронили её. Становилось время. Нет сил стоять. А её строй торопит встать. Девушка пала без сил на свои колени, Так и должна была смерть она здесь принять. Кровь пролилась по траве и в земле впиталась. Платье изорвано. Руки бледны. В ларце Сердце не бьётся. И только одно осталось - Это надежда, что так и горит в лице. Немец проходит средь тел и, её увидев, Тихо ей шепчет, зовёт, молит лишь простить. Он не хотел её ранить, убить, обидеть, Так и не смог окончательно отпустить. И - сквозь года - вновь во сне её встретив: "Здравствуй!" - Он говорит. Она смотрит. Её он ждал. Тихо считает старик - немец: "Айн-унт-цванцищ". Муж её умер. Тогда он ей всё соврал...