Тёмный клинок

      Она никогда не просила ничего. Знала, что бесполезно. Всего лишь оружие. Безропотный меч в уверенных пальцах. Но сейчас всё по-другому. Сейчас всегда ровное и размеренное дыхание сбивается, и от этого неподвижный мир вдруг приходит в бешеное движение. Не чувствует пола под ногами. И боится упасть. Ничего, наконец-то ей всё равно. Потому что сегодня посмела. Посмела желать. Для себя только. Устала жить для других, забывая, что сердце порой отчего-то заходится как бешеное - и останавливается. Ведь нельзя…. «Братик, во что ты хочешь поиграть?..» Конечно, она знает ответ… И вновь, отбросив внезапно пробивающуюся из глубины сознания печаль, идёт следом. Следом за ним. Одно лицо сменяется другим, но ОН не меняется. Брат, друг, товарищ… Что правда, а что ложь? Конечно, она знает. И поэтому идёт. Потому что без НЕГО она - никто. Слабый довесок. Ненужная железка. Но ведь у железки есть сердце. Хотя кого это волнует? Тёмная Звезда… Он же удивляет богов. Куда ему заметить, что, когда с улыбающихся губ слетает очередное «Хай», печаль, спавшая в сердце, вновь просыпается… Как тогда, в детстве. Делиться – это хорошо. Помогать – это правильно. Но сейчас ли до правильности? Смертельно устала… Хочется тишины… Такой звенящей, чтобы печаль отступала, успокаивая растревоженное сердце. Чтобы мысли лились стройным потоком. Хозяин слишком шумный, его много, он отнимает её у себя самой, с наивной грубостью вырывая почти всё, что она хранила в глубинах сознания. Однажды пришло понимание, что ЕЁ почти уже нет… Есть только хорошее, опасное и непобедимое словосочетание «Блэк Стар и Цубаки». Растворилась в сиянии такой уверенной и сильной души.       Она любила его, несомненно... как хозяина любит преданная собака. Никогда не приходило мыслей о поцелуях или о чем-то ещё. Собаки не целуются с хозяевами – это факт. Она никогда и не претендовала… Только радостно шла, сложив ладони в вечной покорности. «Не хочу… исчезать не хочу… Покоряться не хочу!» - пришло понимание, что так отчаянно шептала в ухо её вечная печаль – преданная подруга и союзница…       Цубаки скромно стоит на пороге, как всегда сцепив руки перед собой. А он смотрит на неё спокойно и чуть с удивлением. - Здравствуйте, Мифунэ-сан… Я пришла повидать Анжелу…       Опустить ресницы… Иначе он поймёт. Поймёт, что вру - ему и себе. Сенсей… Странный из него был телохранитель – странный получился учитель. Непонятный. И это нравилось безумно, хотелось понять то, что у других никогда не получится. Хоть раз быть первой. Ведь в том, что он сейчас преподаёт, отчасти её заслуга. Было в нем что-то притягательное. Накацукаса смотрела в кроваво-карие глаза и понимала, что они рождают спокойствие и волнение - именно в таком порядке. Когда она ещё училась в Академии, иногда приходила проведать ведьмочку. Усаживалась на твердый неудобный стул и разговаривала с девочкой, тихо и не спеша, смакуя каждое слово, как лакомый кусочек. А он всегда заваривал чай и садился рядом. Она что-то рассказывала – какие-то глупости, как будто в очередной раз убеждаясь в том, что умеет. Умеет говорить другие слова, кроме слов согласия. Он слушал, неизменно покусывая соломинку и глядя в потолок… и улыбался… одним краешком рта, боясь, что заметит. И эта ускользающая, тайная улыбка была только её. Ей предназначена – Цубаки это знала точно. Отчетливо, как то, что солнце встаёт на востоке. Точно, как то, что тишина комнаты растворяла усталость, камнем ложащуюся на усталые плечи, и после приносила внезапное волнение. Волнение странное и доселе неизведанное. И печаль – вечная спутница – улыбалась где-то на краю обретающего краски внутреннего мира и согласно кивала. Конечно, во всем виноват он – бывший самурай и бывший смертельный враг.       И в эту медленно текущую сквозь пальцы секунду темная сторона души шепчет: «Для чего ты пришла, Цубаки?» Это же просто…Просто надоело делиться. Хочу его. Целиком. Поглотить душу и тело. Немедленно. Пока есть сила, и пока стыд тяжелой волной не смыл остатки смелости...       Накацукаса неуверенно переминается с ноги на ногу в проходе небольшой квартирки. Мужчина чуть отходит, пропуская внутрь комнаты скромную девушку с черными, как беззвёздная ночь, волосами. Он чувствует, что что-то не так. Что-то изменилось. Отточенное чувство опасности пульсирует в нем, рефлекторно заставляя оглянуться в поисках верной катаны. Глупости! Это же Цубаки, только и всего… Господи, как же давно он её не видел? Два месяца… А кажется, что дольше. Она больше не студентка, она выросла. Подобная мысль вызывает неожиданное волнение – и это не нравится самураю. Внутри сознания бьётся мысль «опасность», но он старательно не обращает внимания.       «Нет, всё будет замечательно, - шепчет печаль, - он примет тебя. Он не может не принять. Ты же привлекательная молодая женщина. А он здоровый мужчина. Достаточно умный, чтобы понять, что ты пришла не к Анжеле, и достаточно глупый, чтобы всё ещё стоять перед тобой, а не бежать сломя голову. Так что всё в порядке…»       Цубаки мысленно соглашается и в такт слегка склоняет голову. Мифунэ не замечает этого, отворачиваясь и проходя в тесную кухню.       - Анжелы нет, - произносит он, немного помедлив и не поворачиваясь к незваной гостье. – Она в гостях у Блэр. Надеюсь, кошка не научит её ничему странному…       Он искренне полагает, что девушка отреагирует на шутку – и она неуверенно улыбается.        Самурай не видит этого, но чувствует спиной. Он всегда чувствует, грустит она или радуется. Цубаки Накацукаса всегда улыбчива и крайне деликатна, но мужчина знает, что кроется за этим. Она одинока. Как и он. Иногда ему кажется, что у них одни мысли на двоих. Или это она приучила его так думать, когда приходила в их каморку, гордо именующуюся «квартирой», и он слушал, как она пустыми словами оправдывала своё присутствие… Непозволительно частое для простой студентки...        - Могу приготовить чай, - быстро проговаривает Мифунэ, боясь, что девушка подслушала его бессвязные мысли.        - Да, - незнакомым тягучим шепотом выдыхает брюнетка, делая несколько бесшумных шагов к мужчине. В голове самурая бьет предостерегающий набат, но тело перестает слушаться и цепенеет в смутном ожидании.       Всё, пути назад больше нет… только ждать… надеяться, что он не разрубит её своей глупой катаной или, что ещё ужаснее, не оттолкнет, одаривая презрением медно-карих глаз и молчаливым осуждением.       Мифунэ стоит неподвижно. Только мышцы в одну секунду напрягаются под раскаленными девичьими ладонями.       Не останавливаться… Поздно… Решилась быть плохой и непослушной – так будь ею…       Тонкие пальцы гладят кожу сквозь футболку. Напряженные мышцы чуть подрагивают, но ей это безумно нравится. Он попался, и они оба это знают. Сегодня всё случится – не будь она наследницей клана Накацукаса.       Ладонь Мифунэ сжимает холод чашки, как будто он теперь сможет помочь. Глупый фарфор не поглотит жар её прикосновений и его кровь, превратившуюся в раскалённую лаву, сжигающую вены изнутри. «Нужно повернуться… остановить её, тряхнуть за хрупкие плечи. Приди же в себя, девочка!» - самурай с усилием оборачивается и заглядывает в бархатные синие глаза.       Вот теперь самое время паниковать! Это же не она! Это не привычная ему Цубаки, бывшая ученица, бывшая соперница и нынешний друг. В её глазах поселилось что-то, что притягивало не хуже магнита и незнакомо отливало дерзкими искрами.       Нежная женская рука взмывает вверх, и тонкий указательный палец очерчивает лоб, нос и скулы, заново привыкая к уже такому знакомому лицу. Но Мифунэ никогда не был жертвой. И не собирается. Гнев постепенно берёт верх, и зрачки хищно сужаются.       Мужчина отстраняется, и Накацукаса издает разочарованный вздох.       Он борется с собой… Мораль и возбуждение… Как забавно… Посмотри мне в глаза, глупый, и ты поймешь, что чаша весов уже наклонилась в нужную сторону.        - Цубаки, не надо, - почти рассудительно произносит самурай, пытаясь унять бешеный стук в груди. – Я не предмет для юношеских игр. Если хочешь повидать Анжелу – зайди в другой…       Брюнетка стоит прямо, не сгибая спины и глядя ему в глаза. И улыбается. Так, что мужчина готов, выхватив собственное оружие, спасаться от девушки… Нет, от демонического клинка… Ибо сейчас девушки не стало. Она растворилась в бесконечной внутренней силе. Расцвела, как самый прекрасный в мире цветок.       Понял… Вот и славно… - печаль всё знает лучше.       Палец проводит вниз по кадыку, и мужчина непроизвольно сглатывает.        - Зачем ты?.. - но тонкий пальчик ложится на губы, призывая к молчанию. Она, возможно, могла бы что-то сказать. Что-то успокаивающее или наглое - но зачем тратить на это драгоценную энергию? Вместо этого берет его безвольную ладонь и прижимается к ней горящей щекой, закрывая глаза от удовольствия. Он смотрит с недоумением, и только широкой ладонью пытается гладить щеку, будто успокаивая…       Он снова видит в ней девочку, глупую малышку, которой надо дать конфету. Надоело! Встать на носочки... Немного потянуться и невесомо коснуться губами его губ... Первый раз в жизни... Дрожь карабкается по узкой спине, и отчего-то хочется засмеяться. Это приятно. Особенно приятно наблюдать за его ошалелым лицом. И Цубаки смеётся - беззвучно и искренне, обнажая белые зубы. Внезапно мужчина отстраняет девушку, собирая в кулак последние остатки жалких ошметков самообладания. Накацукаса тяжело вздыхает и сердится, будто у девочки отняли только что подаренную куклу, которую она так давно хотела получить в подарок.       «Он еще мыслит, как сенсей», - подсказывает темное "я". - Я думаю, тебе лучше уйти, - голос звучит не слишком убедительно. Потому что желание не погасить простым и глупым самоконтролем - пусть ты и учился этому всю жизнь.       Но тёмный клинок Цубаки знает, как поступить... Тонкая ткань приходит в движение и опускается аккуратной горкой у ног ее владелицы. Нервно сжатые губы Мифунэ - верный признак того, что брюнетка чертовски хороша собой. Она невесомым движением проводит по волосам, пропуская угольные пряди меж тонких пальцев. Встряхивает ими и гордо выпрямляет спину, глядя прямо в красно-карие глаза мужчины. Делает шаг. Еще... Самурай изо всех сил старается не пятиться к выходу, ибо не простит себе такой вопиющей слабости. Никогда, слышишь, Накацукаса, никогда этого не будет!       «Никогда не говори никогда», - усмехается печаль в чёрных глазах девушки, когда она видит рубиновые отблески вожделения в глазах Мифунэ. Он балансирует на грани, и тонкая нить сознания рвется под натиском чего-то первобытного, утробного и спрятанного за семью замками. Он всегда питал слабость к оружию. А катаны прекраснее той, что перед ним, не существует. Один момент – и Цубаки Накацукаса навсегда перестает быть ребенком в его глазах. Потому что становится женщиной – пленительной и опасной, завораживающей, неведомой и манящей.       Тонкую талию обвивают сильные мужские руки. Он сдается почти без боя. Пытается убедить себя, что ведет в этой игре, но древний голод, забитый в самые глубины тела вместе с тренировками, посылает в разгоряченный мозг только одно слово - поражение.       Губы... её губы мягкие и восхитительно зовущие. Он давно не чувствовал такого. Так долго не держал в объятиях женщину, что уже начал забывать, каково это. Ощущать теплое дыхание на своей коже. Сгорать от неуверенных и нежных прикосновений. Представлять, как все будет...       Поцелуи - это восхитительно. Языки, сплетающиеся в бесстыдном танце - это естественно и до одури волнующе. Так, что ноги девушки подкашиваются, и Цубаки цепляется за широкие плечи, чтобы не упасть. Но он держит ее. Конечно, он ее никогда не отпустит. Мифунэ подхватывает Накацукасу легко, словно пушинку, и резко поворачивается, усаживая на столешницу. Забытая чашка, так и не успевшая охладить поверженного самурая, с жалобным звоном падает на пол, рассыпаясь мелкими осколками.       Его лицо так близко... Глаза на одном уровне. Пара иссиня-черных и пара медно-коричневых… Подчиняй, заставь его раствориться в тебе… Заставь умолять о продолжении... Брюнетка берет его лицо в ладони и прижимает к ложбинке пышной груди. Мифунэ на миг колеблется. Стоит ли? Но тотчас понимает, что сегодня он ничего не решает, прижимаясь носом к горячей коже и вдыхая сладковатый запах ванили, смешанный с ее собственным запахом, заставляющим бушевать кровь. Она сама пришла к нему. Она здесь, реальная и теплая - а больше ничего и не надо.       Широкие ладони медленно проводят по позвоночнику. Слишком медленно... Невыносимо... Цубаки беспорядочно шарит по спине самурая, как будто не зная, куда девать руки. Наконец до нее доходит - и она тянет футболку вверх.       Что делать? Пальцы дрожат в полумраке… глупо строить из себя опытную. Не получается, и он чувствует это… Всё равно… К Кишину всё… Накацукаса просто цепляется за него руками и обхватывает талию ногами, боясь, что его неизменная выдержка вдруг проснется. Ногти царапают обнаженные плечи, как будто Цубаки пытается выцарапать себе хоть немного ласки. С размаху впиваясь в губы мужчины, старательно целуя, бесстыдно прижимаясь, темноволосая доказывает: она уже не ребенок. О нет, кто угодно, только не маленькая девочка! Сейчас она темный клинок в руках воина. Она зовет, она требует вступить в бой, даже если это смертельная битва. Но у неё нет больше повелителя... Мягкие губы незаметно соскальзывают по шее вниз, и мужчина с шумом выдыхает воздух, комком подступивший к горлу.       Его запах... Незнакомый, сильный и слегка отдающий сталью... Чудесный аромат... Девушка отстраняется, облизываясь. И несмело берется за ремень брюк, пытаясь расстегнуть его. Мягкие пальчики проводят по животу Мифунэ, очерчивая кубики пресса и спускаясь вниз. "Какого черта? - безграничное удивление и шок отражается в алых глазах. Он не может сопротивляться. Просто беспомощен перед столь откровенной лаской. Теплота женских пальчиков сводит с ума, а Накацукаса в полной мере наслаждается своей мимолётной властью. Мифунэ с силой выталкивает воздух сквозь сжатые зубы, будто ласки приносят ему ни с чем не сравнимые муки.       Ну же, сенсей, научите меня! Прямо сейчас! Девушка издает протяжный неприличный стон, запрокидывая голову, когда шершавые ладони прикасаются к нежной коже груди, слегка сжимая её.       Как долго и больно скрывать саму себя… Нарастающее дикое возбуждение сметает всё… печаль, друзей, врагов, мир вокруг… Пусть всё катится… Ведь есть его пальцы…почти обжигающие и приносящие сладкую муку. И губы, нежно целующие тонкие запястья и плечи…       Каждый выдох отдаётся стоном в пустой квартирке. Девушка выгибается навстречу самураю, как будто предлагая себя во всей красе. Капли пота стекают по коже, и мужчина ловит их языком. Горячо, и невыносимо становится больше терпеть. И они перестают сдерживаться, хватаясь друг за друга. Мастер меча и катана – идеальный убийственный союз. Мифунэ проводит по коже рукой, будто лаская узорную рукоять привычными движениями. Изучает изгибы, впадины, оценивая почти профессионально. Цубаки изливает на мужчину всю свою печаль, без остатка, чтобы он понял, как ей нужен в этот сладостный момент.       Они были порознь – и это тяготило. Теперь они вместе – и это еще труднее. Это невыносимо, но пока мастер не выпустит из рук оружие, он будут соединены алой нитью судьбы навечно. Пусть вечность и будет длиться до тех пор, пока тела не устанут, а горечь здравого смысла не проступит на серой пелене похоти.       Самурай осторожно делает движение, боясь спугнуть и причинить боль, но Накацукаса почти не осознает себя. А значит, и боли.       Ближе... еще... возьми меня, играй со мной, мучай и наслаждайся... Ведь я так давно этого ждала...       Мифунэ кажется, что еще чуть-чуть – и небеса обрушатся на них, поглощая и остужая раскаленный ком нервов, набухающий между ними, и торопится, боясь упустить момент атаки, момент высшего пика и момент слияния в единое существо. Цубаки кричит, не умея сдержаться, забыв, как нужно быть человеком и зачем дышать. Оружие ведь не дышит, ему не нужно. Ведь она простая железка. Но его губы и руки боготворят ее, его глаза, уже почти алые от возбуждения и безумия, видят самую её суть, а значит, простота – не так уж и плохо. Даже очень хорошо, как оказалось... Печаль затапливает сумрачную комнату, просачивается в щели и исчезает, не прощаясь с давней хозяйкой и подругой – этого больше не требуется...

***

      Накацукаса неспешно одевается, а Мифунэ осторожно собирает остатки чашки с пола. Брюнетка застёгивает замок платья, потом легко обнимает мужчину сзади и тихо уходит, вопреки вежливости, не проронив ни слова. Самурай сдержанно улыбается. Она вернётся. Ведь он видел её настоящую. А для Цубаки это - лучший наркотик. Она снова придет – только одна, без грусти в чарующих глазах – и он вновь не сможет устоять. А зачем? Ведь самураи любят изящные клинки. И знают, как с ними обращаться...