::
Через больницу они проехали несколько более публично, чем Луи хотелось бы. Надеть на Луи больничный халат, который был на нём и сейчас, оказалось богатырским подвигом, однако им с Гарри пришлось ещё не единожды вскрикнуть из-за боли. Они не стали надевать халат на Гарри — он был под Луи, в конце-то концов, — и все его «интимные зоны» были уже великолепно скрыты самим Луи. Луи старался, как мог, чтобы расправить халат и скрыть их обоих, — но у них это получилось не так уж и хорошо. Когда они, наконец, оказываются в приватной комнате, едва ли проходит две секунды, прежде чем рядом с ними оказывается доктор. — Здравствуйте, — говорит невероятно красивый доктор, подходя к ним. У ещё двоих докторов, вошедших за ним, на лице играет смесь ужаса и ликования. — Меня зовут доктор Пейн, и на сегодня я ваш доктор. Гарри поворачивает голову, чтобы взглянуть на него, и на самом деле улыбается. — Здравствуйте, — говорит он. — Приятно познакомиться. — Серьёзно? — спрашивает Луи. Гарри игнорирует его — что несколько грубо, учитывая то, что они знают друг друга всего несколько часов. — Я Гарри, а это Луи, — говорит он доктору. — Большое спасибо за то, что взялись за наш случай. Луи вздыхает. — Гарри, — произносит он, — мы в отделении скорой помощи. Он обязан взять нас. — Но это не значит, что я не могу поблагодарить его, Лу, — укоризненно говорит Гарри. Боже, насколько же Луи вляпался, если этот парень застрял в нём, а он розовеет из-за прозвища. (Не то чтобы он не слышал «Лу» из уст Гарри прежде. Просто в этот раз это не горячий и влажный вздох ему на ухо, не отчаянное «отлично, Лу, да».) Он старательно игнорирует жар, приливающий к его шее. И он не краснеет, мать вашу. — Я очень рад помочь, Гарри, — отвечает ему доктор Пейн. — Вы можете рассказать мне о боли, которую испытываете? Впервые за всю пытку последнего часа, Гарри выглядит смущённым. Его щёки розовеют, и он неловко смотрит на Луи, прежде чем снова взглянуть на доктора. — Эм, — пытается он, — мы… Луи закатывает глаза и решает взять это на себя. У него в любом случае не хватило бы вежливости сдержаться. — Этот мудила проколол свой член, — объясняет он, — и пирсинг за что-то зацепился. Один из докторов на заднем плане — интерн, если познания Луи в медицине верны, — вздрагивает. — Понял, — говорит доктор Пейн, кивая. Он выглядит полностью равнодушным по отношению к ситуации, и это здорово. Может быть, они не самый странный случай, который приходилось видеть этой больнице. — И что именно вы чувствуете? Луи дёргает плечом, забывая, что из-за этого будет больно, и они с Гарри оба вздрагивают из-за боли. — Чёрт, прости, — говорит Луи. — Всё в порядке, — говорит Гарри; его голос совсем не в порядке. Луи снова смотрит на доктора. — Я чувствую то, что сказал, — говорит он, — словно он за что-то зацепился. Не могу вам сказать что-то ещё. Да даже если бы и мог, он бы в любом случае не стал бы этого делать перед всеми этими людьми. — У вас когда-нибудь прежде были проблемы с пирсингом? — спрашивает доктор Пейн. Секундная пауза длится слишком долго. Луи, который замолчал, предоставляя Гарри возможность ответить на вопрос, поворачивается, хмурясь. Вопрос был адресован ему. — Что? — шипит он. — Я… У меня ничего не проколото! На секунду он замирает. Сделать пирсинг внутри себя вообще возможно? Анальный пирсинг. И что бы с этого было? Ему не удаётся надолго задуматься об этом. Доктор Пейн прочищает горло. — Извините, — говорит он, — я имел в виду пирсинг Гарри. Что-либо подобное случалось с вами прежде? А. Точно. Этот очень добрый доктор сделал весьма обоснованное предположение, что они вместе. Что их отношения длятся дольше, чем четыре часа, если считать с того момента, как они познакомились в баре рядом с кампусом. Весьма логично. — Нет, мы познакомились сегодня, — произносит Гарри. Господи, Луи чувствует осуждение. Но он его заслуживает. Он сидит на парне, застрявшем в нём. Он в любом случае начал бы огрызаться. Он по натуре своей такой. — Нет, подождите… Секундочку, — начинает возражать он. — В смысле да, что было, то было, но мы оба ответственны и знаем, на что соглашались… — Лу, — говорит Гарри, и Луи сразу же замолкает. — Не думаю, что их интересует принятие решения. Луи злится. — Неужели я слышу это от парня, который поблагодарил доктора за то, что он делает свою работу? Гарри сердито хмурится. — Следи за языком. Господи, он просто прекрасен. В ту же секунду, когда Луи засматривается на ямочку Гарри, улыбка покидает его лицо, и он болезненно стонет. Или, по крайней мере, пытается стонать болезненно. Луи чувствует, как бледнеет его лицо. Руки Гарри опускаются на бёдра Луи, удерживая его на месте, пока все собравшие доктора окружают их. — Что такое? — спрашивает доктор Пейн, подходя ближе и смотря на Гарри. — Боль стала сильнее? Напряжение Гарри, когда он отвечает, — венка, дрожащая у него на шее, ладони, сжимающие бёдра Луи и напряжённые мышцы его груди, — слишком знакомо. — Просто, — произносит он, сквозь плотно сжатые зубы, — эм… Взгляд, которым он смотрит на Луи, полон извинений, поэтому Луи и правда не может винить его за последующие слова: — Если тебе не сложно, ты можешь, эм, быть немного аккуратней, когда ты… О Боже. — Сжимаешься? — говорит Гарри. У доктора Пейна краснеют уши. Стоящий за ним интерн безуспешно пытается замаскировать свой смех под кашель. — Прости, — говорит Гарри. Луи только закрывает глаза, задаваясь вопросом, сможет ли он когда-нибудь снова смотреть человеку в глаза. — Хорошо! — очень громко говорит мистер Пейн. Он хлопает в ладоши, явно чувствуя себя настолько некомфортно, насколько и должен чувствовать себя доктор в такой ситуации. — Доктор Малик сделает вам рентген, чтобы мы смогли увидеть, что же случилось, получше, а затем мы посмотрим, что мы можем сделать, чтобы… разъединить вас. Как вам идея? Луи продолжает молчать, так что наступает очередь Гарри отвечать. — Отлично, — говорит он; у него хватает порядочности добавить в голос смущения. — Звучит просто отлично. Луи не открывает глаз, пока их не выкатывают из комнаты.::
Им говорят сидеть настолько неподвижно, насколько они могут, пока доктора делают рентген. Луи делали рентген до этого всего раз, когда он в четыре года сломал руку, играя в футбол. Его мама держала его за руку, пока они проверяли его кости, и не отпускала её, даже когда ему накладывали гипс. Но сейчас немного другой случай. Они и вправду делают снимок члена у Луи в заднице. У него в заднице застрял член, и они это фотографируют. — Они нормальные вообще, нет? — шепчет Луи. Теперь его плечи и руки начинают болеть по-настоящему, и он немного завидует Гарри, потому что тому, кажется, куда удобнее. Он же лежит. К тому же теперь, когда Луи перевёл на него взгляд, он надул губы. Это совсем не нравится Луи. — Хаз? — произносит он. Хаз? Что-то новенькое. Однако это срабатывает, потому что Гарри начинает говорить. У него появляются ямочки, словно ему приятно, что его так назвали (или Луи надеется, что это причина, по которой он улыбается). — Ты же на самом деле не считаешь меня тупицей? — тихо спрашивает он. Его голос звучит неуверенно, каким Луи не слышал его за целый день (что удивительно, если посмотреть, что у них был за день), и Луи кажется это милым, что этого прекрасного мальчика волнует то, что о нём подумает Луи. Но Луи всегда был немного тугодумом, и уж точно никогда не знал, что говорить расстроенному человеку. — Ну, — произносит он, — по сути, я же тебя не знаю, так? Если бы на месте Гарри были бы его друзья — Стэн или Элеанор, — они бы поняли, что он шутит. Они бы поняли, что он отшучивается, чтобы избежать настоящего разговора. Гарри этого не понимает. — Оу, — очень тихо произносит он. Луи сразу же даёт задний ход. — Нет, — быстро отвечает он, — нет, слушай, кудрявый, конечно же я так не думаю, ты очень милый. Гарри нахмуривается. — Ты не обязан говорить это только для того, чтобы приободрить меня, — упрямо говорит он. Луи очень бы хотелось поцеловать морщинку между его бровей, но сейчас, скорее всего, не лучшее для этого время. Лучше использовать слова, пока они… соединены. — Я не… — начинает Луи. Гарри по-прежнему выглядит сомнительно, так что Луи очень осторожно поднимает руку. Он аккуратно тыкает Гарри в щёку, чтобы снова увидеть ямочку. — Я не говорю это просто так. Твой член застрял у меня в заднице, но ты всё равно спрашиваешь докторов, как у них дела… И это ведь не ложь. Он на самом деле так делает. Как только доктор Малик поместил их в рентген-машину, Гарри начал извиняться за предоставленные неудобства и удостоверяться, не испортили ли они им день. — Ты жемчужина, — заканчивает Луи, на тысячу процентов говоря это искренне. Гарри успокаивается, полностью показывая ямочки. Он избегает взгляда Луи, закусывая губу. Дьявол. А затем он всё портит. — Мою сестру зовут Джемма, — говорит он. Луи морщит нос и недовольно стонет — конечно же, из-за этого они двигаются, по-другому и быть не могло, поэтому Луи приходиться вспомнить о прекрасном члене, на котором он сидит. — О Боже, — слабо говорит он, — пожалуйста, давай сейчас не будем говорить о сёстрах? Лицо Гарри озаряет улыбка. — У тебя есть сёстры? — Что я только что сказал? — А, точно. Прости. Внезапно загораются лампы, и Луи морщится от неожиданного света. К тому времени, как он привыкает, доктор Малик уже вышел из-за стекла и улыбается, глядя на них. — Мы получим результат в ближайшие пятнадцать минут, а до тех пор мы не знаем, какое оборудование нам понадобится, чтобы, эм, разъединить вас, — он неловко прокашливается; Луи ухмыляется. — А пока мы не узнаем, вы побудете здесь, хорошо? Они в любом случае никуда не денутся без помощи третьей стороны, думает Луи. Так что дело за тем, кто управляет каталкой, на которой они лежат. — Звучит отлично, доктор Малик, — говорит Гарри. — Спасибо вам большое. — В общем, док, — произносит Луи, потому что, по-видимому, у них выдалось несколько минут свободного времени, а он больше не хочет слушать неловкую тишину. — Мы самый безнадёжный случай, который у вас был? Гарри укоризненно щипает его за бедро. — Не называй нас безнадёжными, — говорит он. Он очень, очень нравится Луи. Боже. Доктор Малик только криво улыбается. — Нет, что вы, конечно нет. — Что? — говорит Гарри, и для своей «не называй нас безнадёжными» фразы он выглядит слишком удивлённым. — Серьёзно? Если бы Луи мог двигаться больше, чем на дюйм, без причинения себе тяжких увечий, он бы точно ударил Гарри в плечо или куда-нибудь ещё. Но вместо этого ему приходится лишь оттягивать одну из его выбившихся прядей. Щёки Гарри слегка розовеют, но Луи старается не обращать на это внимания. Доктор Малик, кажется, ничего не замечает. Похоже, он слишком занят историей, которую так хочет рассказать; историю о людях, которые натворили что-то более дурацкое, чем застряли с членом в заднице. — Однажды… — произносит он, — к нам пришёл парень с… ммм, проблемой в паху, — этот мужчина — доктор, думает Луи, он должен уметь говорить «пенис». Член, по крайней мере. — И его девушка делала ему минет, ну, понимаете? Гарри и Луи активно кивают. Потому что Доктор Малик выглядит очень взволнованно. — Но у неё были брекеты. Гарри и Луи морально подготавливаются к следующей фразе. — И они на что-то наехали, не знаю точно, но её это испугало, поэтому она решила отстраниться, но… её брекеты зацепились… Звук, который они издают, легко бы сошёл за стон из-за их собственных медицинских проблем: Луи шипит, резко вдыхая, и, похоже, двигается, потому что пальцы Гарри снова сжимают его бёдра, и он издаёт точно такой же звук, как и Луи. Доктор Малик улыбается. — Ну, — произносит он, и в его глазах появляется что-то маньячное. — Вы когда-нибудь видели сосиску с разрезом-бабочкой?::
Когда доктор Пейн возвращается и начинает рассказывать их план действий, Луи чувствует себя заболевшим. Если конкретно, то… Ну, не очень приятные подробности. К тому же для этого нужны три доктора, столпившиеся вокруг места, где Гарри с Луи соединены. (Если говорить совсем начистоту, то нельзя сказать, что Луи не рассматривал вариант, в котором к его анальному отверстию подберутся больше, чем один парень. Но в его мечтах были слегка другие обстоятельства.) Ну что же, более подходящего случая, чтобы научиться самоамнезии, у него не будет. Гарри тоже молчит, скорее всего, чувствуя себя так же неуютно, как и Луи. На самом деле, когда начинается разговор, то это оказываются доктора. — Чувак, — неожиданно нарушает молчание один из интернов. Когда Луи поворачивает голову, чтобы посмотреть, в чём проблема, светловолосый парень с недоверием смотрит на Гарри. — У тебя по-прежнему стояк? Луи быстро поворачивает голову назад, смотря на Гарри широко открытыми глазами и чувствуя, как его сердце делает несколько ударов за секунду. К его щекам так быстро приливает кровь, что голова начинает идти кругом. — Доктор Хоран! — делает выговор доктор Пейн, начиная хмуриться. — Простите! — немедленно извиняется интерн, совсем не жалея о сказанном. — Просто… они же тут уже почти час! Доктор Малик снова ухмыляется. Луи уже усвоил, что это не сулит ничего хорошего. — Это говорит скорее о твоей выносливости, нежели о его, — подмигивает он блондину. Вместо того, чтобы начать выпячивать грудь, как сделал бы любой другой нормальный человек, доктор Хоран лишь закатывает глаза. Он снова смотрит на Гарри с серьёзным выражением на лице. — Нет, правда, — говорит он, — в чём твой секрет? Гарри и так нарушил уже все рамки приличия, но это, похоже, его предел. Он мило краснеет, мечась по комнате взглядом, словно ему стыдно посмотреть Луи в глаза. Что, учитывая сложившуюся ситуацию, просто смешно. — Ну, знаешь, — произносит он; его шея начинает покрываться красными пятнами, — посмотри на него, — он неопределённо показывает рукой на Луи; у самого Луи сердце подскакивает к горлу. — И не такой уж он и твёрдый. — А по-моему, очень даже, — произносит доктор Малик. — Зейн! — шокированно шипит доктор Пейн. Луи слишком занят тем, чтобы смотреть на Гарри, чувствуя своё бешеное сердцебиение, чтобы обращать внимание на докторов. Гарри по-прежнему стыдливо улыбается, но его улыбка немного потухла, — словно он не уверен, какая будет у Луи реакция. Как вообще всё это может происходить, отчаянно кричит его мозг. Он сидит на больничной каталке, оседлав парня, с которым познакомился пять часов назад и чей член застрял у него в заднице, и тремя незнакомцами, пытающимися посмотреть на это всё поближе, — и вдруг единственное, о чём он может думать, — этот парень, этот милый очаровательный парень, который думает, что Луи симпатичный. Как вообще можно это описать? В конце концов он лишь немного двигается, держа свою нижнюю часть так неподвижно, как только это возможно, и поднимает руку. Через несколько секунд он ловит ею ладонь Гарри, и, возможно, сейчас не лучшее для этого время, но он переплетает их пальцы. В его заднице полтора часа был член Гарри, ясно? Они могут, блять, и за руки подержаться.::
Момент разъединения — настоящее блаженство. Конечно, на какой-то странный момент Луи чувствует себя пустым, а его кожа начинает протестовать, потому что её лишили тепла другого тела, — однако это чувство сразу же проходит, уступая место радости. Его бёдра болят из-за того, что он так долго держал их раздвинутыми, а острые тазобедренные кости Гарри явно оставили синяки. Его спина просто отваливается, когда он, наконец, встаёт с каталки. Как и его задница, впрочем. Гарри — единственный, кто может его понять, поэтому Луи поворачивается к нему, готовый посочувствовать. Но Гарри уже выбегает из комнаты. — Мне срочно надо отлить, — второпях бормочет он, бросая на Луи извиняющийся взгляд. Его член стал мягким, как только его освободили, и сейчас выглядит очень отчаянно. — У тебя небольшой разрыв, — говорит доктор Пейн, когда они с Луи остаются наедине, — совсем как царапина от бумаги, но… — У меня в заднице? — мило перебивает Луи. Его хорошее настроение прилетело, словно на ракете: свобода — просто великолепная штука. Доктор Пейн чуть краснеет — смешно, учитывая то, насколько они были близки. Но он неохотно улыбается, когда Луи приподнимает бровь. — Да, — произносит он, — на заживление не должно уйти много времени, но в ближайшее время ты будешь чувствителен. Гарри выбрал именно этот момент подходящим для того, чтобы вернуться. Прямо к самым лучшим новостям. Голый, в чём мать родила, и неловко прикрывающий руками свои «интимные части тела». — Так что никакого секса ближайшие несколько недель минимум, — сухо говорит доктор Пейн. Щёки Гарри слегка розовеют, и он снова показывает свои чёртовы ямочки. Когда он поднимает глаза, встречаясь взглядом с Луи, он выглядит немного смущённым, — но в основном всё же развеселённым. — Ты виноват в этом, — говорит Луи. Гарри склоняет голову. — Справедливо, — соглашается он. — То же самое и для тебя, — говорит доктор Пейн Гарри. — Нам нужно будет провести осмотр, чтобы убедиться, что пирсинг не нанёс скрытых повреждений, но ты тоже остаёшься недееспособным где-то на месяц. Гарри, кажется, расстраивается, но кто бы не расстроился? На минуту наступает молчание, и Луи почему-то снова чувствует неловкость. Ладно, думает он. Конец так конец. Он получил свои указания, и он больше не нанизан на член Гарри. Он может идти домой. — Эм, — неловко бормочет он, — хорошо. Он смотрит на Гарри, будто Гарри может дать ему ответ. Но Луи даже не знает вопроса. Он чувствует… незавершённость, незаконченность. — Я буду… — снова пытается он. — Я лучше пойду. Гарри странно смотрит на него, слегка нахмурив брови. Его ямочки исчезли, уступив место чётким линиям в уголках глаз. — Хорошо, — хрипловато говорит он. Луи кивает головой. — Хорошо. Он отворачивается; его первые шаги несколько неловкие, словно он учится ходить заново. Он по-прежнему в своём больничном халате, и, учитывая то, что они не предусмотрели, что нужно взять одежду из дома, похоже, что сейчас он будет идти самой неловкой походкой из всех только возможных. Его задницу словно жжёт — а это, кстати, очень больно. (А его сердце? Что насчёт его сердца? Ему тоже больно? Почему ему больно?) Он опускает взгляд на свои стопы и выходит из палаты. И это грубо, потому что он даже не поблагодарил докторов, — даже доктора Пейна, который пятнадцать минут назад был так же близко к Луи, как были до него только семь парней. (И он не попрощался с Гарри — Гарри, который последние два часа держал Луи и помогал ему сохранять спокойствие, Гарри, который шутил, и говорил о своей сестре, и спрашивал у докторов, как у них дела.) Луи больно ударяется пяткой о больничный пол. Он уходит. Как бы он и сделал, если бы это был обычный парень на ночь. Никаких связей, обещаний и обязательств. Он уходит. — Луи! — вдруг слышится голос Гарри. Слава богу. Луи резко поворачивается. Гарри бежит ему навстречу из палаты: его волосы развеваются, а в глазах — безумство. О, и он всё ещё очень-очень голый. Он добегает до Луи в три шага, останавливаясь в дюйме от него. — Какая у тебя фамилия? — спрашивает он, слегка запыхавшись. — Томлинсон. Гарри даже не колеблется. Не делает паузы, не моргает. — Пойдёшь со мной на свидание, Луи Томлинсон? — спрашивает он с широкой улыбкой. Неудивительно, что улыбка Луи словно приклеивается к его лицу. — Конечно же, — отвечает он, — но только если ты избавишься от своего пирсинга.::
— Гарри! — нараспев говорит Джей шесть месяцев спустя с очень довольным лицом. Она уже выпила несколько бокалов вина, но явно не больше, чем мама Гарри, которая сидит слева от неё и периодически хихикает над чем-то. — Тебе по-прежнему нужно получить моё одобрение, — продолжает она, и они все знают, что она лжёт, потому что он очаровал её за считанные секунды. — Луи клянётся, что не расскажет мне, но ты просто обязан это сделать. Так как вы познакомились?