пожалуйста, не сгорай.

Луна в небе светит чертовски ярко, практически ослепляя. Каждый дюйм земли нежится под холодным молочным маревом. Ветер еле слышно гуляет по сухим веткам, взметая в воздух шуршащие листья и запах палёного дерева. Сырой мох противно липнет к ногам, облепляет голую кожу на лодыжках. Под ним виднеется промерзшая земля с втоптанными в неё алыми ягодами. Ветер проносится мимо чуть резвее, чем следует, нервно дёргая ворот клетчатой рубашки, надетой на тонкую бордовую футболку. Стайлз похож на восковую фигуру, застывшую в свете ночи совершенно случайно. Стеклянный взгляд сверлит одну точку вдали темноты неба. В голове абсолютная пустота, словно кто-то выбросил все мысли за порог. Стайлз больше не знает, что делать. Вместо будущего на ладони беспросветная темнота, эта игра заведомо проиграна. Он в гребанном нокауте, за той самой провальной чертой. В голове гуляет свистящий ветер, а в карманах нулевые шансы на восстановление позиций. Парень пуст. Пуст, как бутылка выпитого бухла, чистый, блин, лист самого тёмного цвета этой жизни. Всё внутри потухло, всё до последней лампочки, механизмы остановились с протяжным скрипом. конец. У него уже было что-то подобное, да, точно. Когда Ногицунэ овладел оболочкой в полной мере случилось тоже самое, только вот, разница всё равно есть. Лис держал под контролем все эмоции, ощущения. Стайлз не чувствовал абсолютно ничего. Он видел всех своих жертв, но ни разу не сожалел. Ему просто не давали. Да, потом, конечно же, были все пять стадий отторжения, принятия и прочей мути, но в тот момент - пустота. Сейчас же всё навалилось огромной скалой. Словно кто-то правда сбросил на Стайлза гору, придавив его, оставив подыхать от ощущений, а он же, блин, живучий чёрт и совсем не сопротивляется. Ждёт, когда окончательно добьют, старательно отсчитывает секунды, крепко закрыв глаза. Обратный отсчёт, берущий начало с бесконечности. Стоит только подойти к нулям, как всё обновляется, снова к старту. Стайлзу почему-то всё равно. Он тихо ждёт, что ещё выкинет судьба, он готов терпеть. Ему ведь не впервой. Каждый раз одно и тоже, те же герои, похожие друг на друга ситуации, чужие смерти, травмы - он к этому привык, всё давно смешалось в глазах смазанными пятнами. Калейдоскоп пиздеца и безысходности. Бесконечный азартный круговорот из новых ощущений. Больше уже не страшно. В этот раз, охотники пришли с юга. Друзья Калаверас, кажется, он не уверен. Такие же долбанутые на всю на голову мексикашки с акцентом в каждом слове. Стайлзу честно всё равно. Оружие всегда одно и тоже. Аконитовые пули, поиск противоядия, куча всяких волчьих штучек с горсткой рябинового пепла сверху. Обычно у них есть некое подобие плана, на который Стилински всегда нассать с высокой башни. Он всё равно высунется, полезет под пули и всё испортит, как всегда, потому что придурошный до последней клетки. Дерек вздёрнет за шкирку, попытается напугать, вернуть на место, а потом забьёт. Стилински - упрямый осёл, бесполезно. Будет ползти по земле, чувствуя как грёбанные пули свистят прямо в сантиметре над головой, но кто-то из стаи ранен, а он мнит, что сможет помочь хоть чуть-чуть. Дерек говорит себе, что лучше потерять хилого мальчишку, чем члена стаи каждую такую вылазку, пытаясь убедить себя. Почему-то не получается. Стайлз привык к похожим сценариям, к тому, что всё всегда под копирку. Этот блядский раз ломает все шаблоны. Ощущение, что кто-то наверху заигрался и просто смахнул кости со стола к ебеням, а они выпали такими тупыми числами. Потому что пули попадают в цели. Чаще, чем обычно. "Обычно" теперь кажется далёким радужным прошлом. Айзек не может открыть глаза, сколько бы Стилински его не тряс, сколько бы не бил по щекам. Вены стремительно чернеют, а человек почему-то весь трясётся в полное безветрие. Эрика откидывает подростка в сторону, кричит что-то про то, что присмотрит за Лейхи, не замечая, что сын шерифа в блядской жопе. Перед глазами всё смывается, он не помнит, куда идти. Слышит свист пуль, рычание и крики. Всё это проносится мимо в замедленной съемке. Он падает на землю, не в силах закрыть глаза. Зрение играет с ним злые шутки, то включая, то выключая свет. Стайлз точно видит, как мускулистая фигура в прыжке падает на землю из-за пулемётной очереди. Стайлз просяще тянет руку и мир катится к чертям. Когда он просыпается луна в небе светит чертовски ярко, практически ослепляя. Каждый дюйм земли нежится под холодным молочным маревом. Ветер еле слышно гуляет по сухим веткам, взметая в воздух шуршащие листья и запах палёного деревья. Сырой мох противно липнет к ногам, облепляет голую кожу на лодыжках. Под ним виднеется промерзшая земля с втоптанными в неё алыми ягодами. Ветер проносится мимо чуть резвее, чем следует, нервно дёргая ворот клетчатой рубашки, надетой на тонкую бордовую футболку. На коленях у него лежит Дерек Хейл с бледным-бледным лицом. Его нехило задело в этот раз. Стайлз гладит спутанные волосы, испачканные в лесной грязи, стараясь успокоить дрожь в руках. Пальцы снова и снова перебирают смольные пряди. Стилински кажется, что оборотню нужно успокоиться. Всего лишь успокоиться. Ему, в таких случаях, мама в детстве пела колыбельную. Стайлз начинает дрожащим голосом. Язык в пересохшем рту не ворочается, он давится словами: - П-пожалуйс-ста... Не сгорай... Пальцы зависают над самыми кончиками густых волос: - Ведь кто-то же должен гореть... Он смутно помнит слова. Эти просто всплыли в голове, напеваемые не забытым женским голосом: - За углом начинается рай... Глаза застилает солёное марево, неприятно щиплющее глазницы. Стайлз давит всхлипы всем горлом, чувствуя, как нижняя челюсть начинает дрожать. Слипшиеся волосы падают на лоб, а он продолжает практически согнувшись пополам над мужчиной, шепча последние слова сквозь зубы, сжимая кулаки: - Нужно только чуть-чуть потерпеть... Рыдания берут верх, он чувствует, как всё вырывается наружу. Громкий задушенный всхлип разрушает ночную идиллию леса. Трясущиеся пальцы гладят спутанные волосы, застревают у самых корней. Слёзы текут по грязным щекам, капая на рукава рваной толстовки. Дрожащие губы кривятся в покарёженной гримасе. Стайлз ломается, не выдерживает. Хрупкая фигура подростка склоняется к самой земле, чуть подрагивая. Холодные руки вцепляются до побеления костяшек в смольные волосы. Дерек смотрит мёртвыми глазами в небо и ничего уже больше не видит.