***
Леод в очередной раз навалился на штурвал — бесполезно. Дирижабль с грехом пополам согласился поднять командора в воздух, но на этом его сговорчивость закончилась — руль заклинило намертво. Теперь машина была обречена нарезать по небу круги, покуда не выйдет топливо. Потоки горячего газа, выломившиеся из прогрызенных чарами Зул-Баала трещин, тоже не способствовали комфортному полёту, то и дело подкидывая летучую машину, как кошка мышку, а ветер, казалось, дул сразу со всех сторон. Леод удалялся от Феррайна по широкой спирали, и замок, уже нависший одним краем над пылающей пропастью, был виден ему, как на ладони. Равно как и скрестивший руки на огненной груди Тёмный Лорд.***
— Рад встрече, брат, — коротко кивнул Зул-Баал тому, кто выступил ему навстречу из лавовой каверны. — Не родной, — уточнил тот, — И не могу сказать того же самого. Если Тёмный Лорд Ангхейма был ожившим огнём, то его гость — воплощённым отвращением. На голые мускулы, туго свитые подобно корабельным канатам, на выступавшие из-под них острые костяные шипы, на гладкий, как капля крови, череп, на узкие щелки глаз, горящие почти над самой пастью, без содрогания не могли смотреть даже те, кого он привёл за собой. Лучшие, сильнейшие, жесточайшие. — Забудем то, что было, — мягко произнёс пламенеющий исполин, — Разве можно ссориться на таком богатом пиру, как тот, на который я вас приглашаю? Вкрадчивый голос Зул-Баала без труда гасил вековой гнев, полыхавший в демонских глазах. Опустил топор краснорожий Фазрааль, низенький Маммон согласно надул лоснящееся пузо, склонил голову Агатервол, признавая справедливость слов. Только их предводителя не тронула речь огненного великана. — А забыть измену — можно? — утробно проурчал он, поднося оскаленную харю к полыхающему лицу собрата. — Нельзя, — согласился Зул-Баал, — Измену той, кто столькое тебе отдала, а сама, не прошло и века, спуталась с другим, я бы тоже не забыл. Кожистые крылья плешивого демона взметнулись к беснующемуся небу. — Вейде… Ты не смеешь!.. — Теперь ты видишь, брат! — с воодушевлением воздел сочащуюся лавой лапу Зул-Баал, — Это жест моей доброй воли! Та, что желанна тебе — здесь, в Ангхейме, но она не помнит тебя. Она готова принадлежать другому. Разве похож на изменника тот, кто пытается воссоединить тебя с ней? С хрустом сжались бескожие кулаки. Ониксово-чёрные когти впились в могучие ладони. — Скользкий подонок, — прорычал рогатый демон, — Ты был похож на изменника задолго до того, как твоя задница скрылась за горизонтом. — Я освободил тебе пространство для манёвра, — отпарировал демон огненный, — Подумаё ещё, Кседдэн: кто из нам подобных осмелился не растоптать то, что ты чувствовал к ней? Беснующееся пламя в узких глазах Кседдэна вспыхнуло — и обратилось полумёртвыми угольками. Чёрные крылья обречённо поникли. — Твоя правда, — признал он сквозь стиснутые клыки. — Ты в своём праве, брат, — тихо пророкотал Зул-Баал, — Здесь есть то, что принадлежит тебе — иди и возьми это.***
— Будто нам мало было одного! — выплюнул Леод, когда из прогрызших землю огненных червоточин полезли новые демоны. Сапоги скользили по полу. Гондола опасно кренилась, и временами уже не командор просто повисал на штурвале. Тот по-прежнему отказывался работать, хотя в какой-то момент Леоду показалось, что курс дирижабля всё же изменился. Проверить это было трудно — приборы большей частью сдохли, а обзор всё чаще застилали клубы дыма, но ветром посудину швыряло уже не так сильно. Дно с ними со всеми. Сейчас Леода заботило только одно — улететь. Совершенно по-мальчишески, неважно куда, лишь бы подальше от этой преисподней. А когда станет иссякать горючее, он пойдёт пешком. Побежит, как бежала медная махина, уносившая последний глоток воздуха, который он упрямо не желал впустить в лёгкие — Кайну. Побежит, только после заключения даже его тренированных ног надолго не хватит. И тут дверь гондолы сорвала чешуйчатая лапа.***
— Обложили… — скрипнул зубами Вилерм, отнимая перископ от глаз, — В клещи берут, растудыть их чешуйчатую бабушку в шпигат набекрень верхушкой гребня у дракона выше задницы… После чего убедился, что его никто не слышит, и грязно выругался. Над бронёй «Великого Разрушителя» висела чёрная туча. Тысячи крыльев, когтей, клыков; сотни летучих демонов роились над фортом. Иногда тот или иной с визгом уходил по косой дуге, подбитый трассой пуль или заклинанием кого-то из немногочисленных боеспособных шаманов, но остальные просто налетали на форт, врезаясь в бок воющей лавиной. Облепляли суставы ног сковывающей массой. Лезли в каждую щель. От гоблинов было мало толку. Катаклизм Зул-Баала так ударил шаманам по мозгам, что двое самых дряхлых стариков до сих пор пускали слюни на своих койках, да и все остальные немногим отставали. Воины помогали и того меньше — чтобы сражаться с демонами, нужно было выйти наружу, но стоит открыть хотя бы одну дверцу, один люк — и демоны сами ворвутся внутрь. К счастью, ещё хватало пороха и свинца; а уж как здорово прорежали ряды отродий Хаоса фугасные снаряды! И тем не менее, они явно кончатся раньше, нежели демоны. — Ахой, мастер! — окликнул Вилерм, — Долго ты ещё хочешь это терпеть? Они ж нашего красавца по винтику раскатают! Крэм тяжело поднялся из кресла. Он долго сидел, уставившись в никуда — как Кайна, эта смелая девочка, сорвавшаяся спасти того, в кого умудрилась влюбиться, будучи едва знакомой. Как Кряг, дорвавшийся до своей желанной короны и теперь не знавший, что с нею делать. Как Марил де Конт, валяющийся сейчас пристреленным где-то возле громадного разлома, в который канул Феррайн по воле Тёмного Лорда. Крэм всегда отмахивался от их интриг и страстей, с головой зарывался в обожаемые механизмы, суетился и сердился, пытаясь выжечь сварочной горелкой боль и задушить разводным ключом липучую ненависть, оставшуюся после гибели дочери. Но обрывки их разговоров, их властолюбивой или благородной суеты откладывались в уме, и Крэм понимал, что все эти глупцы, тщащиеся переиграть друг друга ради пустых целей, не знающие красоты металла и изящества механизмов, успели стать ему родными. И ему придётся исправлять их ошибку, которую никогда не позволила бы себе Кэндра. Они все слишком долго сидели, уставившись в никуда. — Руку Судьбы к бою, — распорядился мастер в переговорное устройство.***
— Зачем? — только и мог спросить Леод, когда его втащили на спину громадного дракона. Этот исполин явно не был тем, что уцелел в бою с тем же дирижаблем. Похожий на гигантского разноцветного петуха, он долго нёс покалеченную машину в когтях, тогда как его наездник — широкоплечий драконид с бородой не хуже, чем у гнома — легко, точно по лестнице, спустился, цепляясь за чешую, к гондоле и сорвал дверь с петель. — Затем, что мы считали врагами не тех, — рыкнул он, бросая Леоду какие-то петли и ремни, — Я был слеп! Мы отгородились от мягкотелых, и я решил, что этого довольно! Но те, что пришли из-за Кромки, не забывают. Леод наспех привязал себя к драконьему седлу. На спине у ящера поместилась бы целая пехотная полурота, так что человек и драконид не отягчали его нисколько. Рявкнув, отливающий золотом дракон скомкал когтями баллон и бросил дирижабль вниз. Взрыва командор не увидел — даже звук унесло неистовым ветром. Здоров же кричать этот чешуйчатый всадник, если его слова Леод слышит так ясно… Драконид без жалости выдрал из своей руки несколько чешуй и, пустив их по ветру, что-то крикнул. Уже не командор, повинуясь его взгляду, бездумно повторил — подставил воздушным потокам сильно оцарапанную левую руку и позволил им слизнуть выступившую кровь. Драконид кивнул и завернул дракона. За спиной зверя схлопнулась чёрная-чёрная тишина. Разве у тишины бывает цвет? — Что теперь? — одними губами произнёс Леод, и собственный голос оглушил его. — Теперь улетаем, — сообщил чешуйчатый наездник, — Мы не смеем смотреть, как Матерь творит свою волю. На острове я скажу всё, а теперь молчи! Почему-то у Леода не возникло даже соблазна обернуться.***
Полчища собратьев разлетелись, как от ладана. Ушёл раздувшийся от гнева, захваченный памятью об очаровавшей его эльфийке Кседдэн, мячиком ускакал обжора Маммон, унеслись вместе с ветром хищные эстри, утопали громадные инферналы, по сравнению с которыми даже лавовые каверны веяли прохладой. Зул-Баал остался один. Громыхнул гром, и первая капля дождя с шипением испарилась с пламенеющей шкуры. За спиной Тёмного Лорда в безмолвной ярости громоздилась живая чернота. Ветер, который должен был бешено свистеть, свивался в могучие мышцы, из туч слагались застившие полнеба крылья. Клубы то ли дыма, то ли мрака, выпивали жар магмы, точно холодная чешуя на брюхе подземной рептилии. Полыхнула слепящая молния — блик на бездонной поверхности глаз, полных мудрости, стократ старшей этого мира. Дитя Того-Чьё-Имя-Проклято обернулся — и упёрся раскалённой мордой в пасть, которой можно было съесть погибший Феррайн, как именинный пирог. — Не думал, что наши игрушки способны заинтересовать тебя, Всебесцветная, — любезно молвил он, — Однако, присоединяйся. Смертных хватит на всех. — Я ПРИШЛА НЕ ПО ИХ ДУШИ, А ПО ТВОЮ, — ответила клубящаяся тьма. — Владычица Тиамат, в этом мире мы в своём праве! — возвысил голос Зул-Баал, и по его телу заплясали синеватые язычки, — Смертные Дна сами возвысили нас, даже вставали в наши ряды — и мы вместе с ними сражались против тех, кто отнимал у твоей паствы небо! Клянусь именем Скованного, ни одна из пожранных здесь душ не принадлежала сынам Пламени! — НЕ ПЫТАЙСЯ ЛЕБЕЗИТЬ, МАЛЕНЬКИЙ ДЕМОН, — выдохнула громадная драконица шёпотом, от которого стыла лава под ногами, — ВЫ, УМЕЮЩИЕ ТОЛЬКО ИСКАЖАТЬ, СЛИШКОМ ЗАИГРАЛИСЬ В БОГОВ. МОЖЕШЬ НЕ ТРАТИТЬ ПОНАПРАСНУ СЛОВ — СВОИМ ДЕТЯМ Я ВЕРЮ БОЛЬШЕ. — И что они сказали тебе? — А ЧТО МОГУТ СКАЗАТЬ МАТЕРИ ОБИЖЕННЫЕ ДЕТИ? И ЧТО МОЖЕТ СДЕЛАТЬ МАТЬ С ТЕМ, КТО ПОСМЕЛ ОБИДЕТЬ ИХ? Быстрее молнии распахнулись челюсти — и вмиг поглотили истёрзанный пламенем холм. Вместе со стоявшим на нём Зул-Баалом. Марил де Конт, лежавший в полумиле от них с перебитой спиной, иронично усмехнулся. Хорошо, что он умирает так легко.