***
У Македонского теплые чайные глаза, от которых тепло всем кроме него.
У Македонского дрожат от холода перья, стучат
клыки драконьи зубы, дрожат плечи и слезятся глаза. У них в четвертой ни часов, ни календарей, ни чувства реального времени. Слишком много зимы, Мак же мысленно высчитывает дни. Кажется, сегодня воскресение, светлый день, но он лишь усмехается и ежится, стараясь не выпускать внутреннее тепло.
Македонский заваривает чай, Македонский сворачивается в углу собственной постели, стараясь стать еще меньше и тише, чем он есть. Он слушает шипение пара, вырывающегося из носика чайника, и думает о том, где сейчас его кружка с апельсином.
Македонский слышит шорох, и да, это Волк, и ни один из них не удивлен этой встрече. Мак делает вид, что не ждал, Волк делает вид, что не искал. Но чашек на столе уже две, ни больше, ни меньше, а волчий оскал кажется более жизнерадостным, и даже седая чёлка топорщится почти игриво. Македонский думает, что Волк вот-вот завиляет хвостом, а тот слышит лишь шелест расправившихся крыльев.
Запах ягодной заварки застывает в комнате лиловым туманом. Они же пьют чай в тишине, и он разливается по венам, заполняя сознание теплым маревом. У Македонского перехватывает дыхание от контраста горячей жидкости и общей холодности пространства вокруг, он заливается румянцем и словно становится ярче, а Волк думает, что суть клички не только в полководце, но и в дурманящих алых цветах.
Но все остывает, застывает, видения рассеиваются, пелена спадает, и снова вокруг холод, грязь и четвертый месяц зимы. Македонский прячется за ресницами и горой посуды, вздрагивает от хлестких струй ледяной воды и смотрит лишь на щербатый кафель.
Волк рычит, попытка снова не удалась. Как лучший стратег, избегающий сражения, Македонский не идет на сближение. Уже месяц и четырнадцать дней они пьют чай, молчат, они почти друзья, но , когда остывает чайник, Мак как чертова Золушка сбегает
с бала от Волка, и Волк растерян, ведь он-то уже привязан, он уже, в общем-то, и не волк, а домашняя собачка, свернувшаяся у ног хозяина и заглядывающая ему в глаза.
Волк не знает, что делать, он только смотрит на вздрагивающего от холода Македонского, просто закрывает краны с водой и впихивает в мокрые холодные руки один из своих свитеров, найденных в сумке.
Волк думает, что тот сейчас вежливо откажется, отвернется, а завтра уже не будет ни чая, ни лилового марева, ни одного на двоих уютного молчания.
Но у Волка неожиданно спирает дыхание, потому что, кажется, он выиграл эту битву, потому что Македонский уже в его свитере, потому что тот больше не дрожит, потому что в комнате немного теплеет, потому что четвертый месяц зимы заканчивается.
Волк смеется, потому что одежда – признак принадлежности, потому что Македонский (не) разгадал этот знак, потому что четвертая снова пахнет ежевикой, потому что даже волка и дракона можно приручить, как оказалось.