Литерские. Постскриптум.

Эжен смотрел в окно, стоя на террасе. Солнце заливало лужайку перед домом, делая траву еще насыщеннее, еще зеленее. На улице стояла невыносимая жара и по виску стекала капелька пота. Плотные одежды не пропускали свежего воздуха, и тело почти чесалось от жары и пота. Хотелось сделать хотя бы пару шагов, чтобы ощутить движение воздуха, но он не шевелился, внимательно вглядываясь в картину во дворе. Зеленая поляна, клумба с пышными цветами, название которым он не помнил, и тропинка к дому, выложенная из серого камня. Рядом у его ног сидели две взрослых бастет. Они вглядывались в поляну, как и он. Замерев, словно прекрасные статуи, они даже не моргали. Впрочем, Эжен на них и не смотрел – его мысли были достаточно далеки. Предатель. Это слово он впервые смог произнести лишь спустя несколько лет жизни в Тамании. Он впервые осознал, что не только состарился на годы, но и повзрослел. Храм Святых Мучеников дал многое не только тем жителям Тамании, которые приходили поклониться бастет, но и ему. Он выслушивал страждущих, помогал советом желающим и направлял ищущих. Именно там, среди страдающих душ он впервые понял, что слово "предатель" слишком применимо к нему. Предатель семьи и страны. Гармония сердца или долг разума. Он часто задавался этим вопросам, склонял колени перед богами, покровительствующим бастет и ждал ответа, который все не приходил. Счастье. Сияющее и ничем не замутненное счастье получал он, живя среди своей семьи. Не было точно пресного равнодушия, всеобщего согласия и примирения. Их жизнь была бурной, насыщенной и глубокой. Именно глубина отношений покорила его тогда же, когда пришло слово «предатель». Он смотрел на гордого Кисиля, оставившего возлюбленную родину для семьи, на мягкого Риэля, распрощавшегося с Генрихом и сосредоточенного Эддрика, без сожаления перечеркнувшего статус. Они все потеряли намного больше, чем он. Они не сожалели об оставленном. И именно это заставляло сердце Эжена замирать, глядя на них. Сердце замирало от восторга, восхищения и любви к ним. И слово «предатель» меркло в сравнении с этой любовью. Дети. Их было трое. Иногда Эжен смотрел на них, замирая от удивления. Он - родитель? Время текло слишком быстро, безжалостно отсчитывая минуты. Старшему, тому, которого родил Эддрик было уже пятнадцать. Он вырос совсем не таким, каким представлял себе его Эжен. Мягкий ребенок, в детстве так часто ищущий защиты и ласки у взрослых, вырос в циничного юношу с плотно поджатыми губами. Слишком похожий на Кисиля, на того графа, что лавировал среди толпы на балах Карумии. Средний из них был больше похож на самого Эжена в детстве, до того, как его повезли в столицу Кальрадии. Младший был больше сыном Эддрика: такой же сильный и волевой, готовый взять на себя ответственность за семью. Эвен, Лоран и Месмер. Такие разные, такие родные и любимые. Эжен не сомневался, что дети – плод их любви – точно стоят того, чтобы носить позорное клеймо предателя. Пусть вслух никто не посмел сказать ему такое в лицо, но из души вытравить это слишком непросто. Здесь все им были как-то слишком искренне рады. Люди улыбались Эжену, здоровались и радовались, получая улыбку в ответ. Жизнь распределила чаши весов так, что в Тамании Эжен не приложение к Эддрику или Кисилю, а самодостаточная единица, в чем-то более важная для страны, чем остальные члены его семьи. Это осознание наполняло его капелькой гордости, которая позволяла избежать внутренней обиды, когда он уступал Эддрику, когда молчал в ответ на колкости Кисиля. Они - родные для него люди, других настолько близких не будет, и именно поэтому некоторые вещи его задевали. Даже спустя годы он слишком чувствителен к тому, что хотя бы намеком ставит под вопрос его статус, положение и свободу. Вчетвером они всегда слишком стараются быть друг другу мягче, нежнее и понимать, но все они далеко не крестьяне, а оттого смирять характер получалось не всегда и не у всех. Чего таить греха, Эжен и сам часто говорил сгоряча, хлопал дверью, а потом кусал локти в своей комнате, сожалея о сорвавшихся словах. Дом изменен и перестроен с течением лет слишком сильно, чтоб узнать в нем то здание, которое они начали обживать больше пятнадцати лет назад. Достроены комнаты и возведено несколько отдельно стоящих построек. Ремонту и стройке всегда с удовольствием отдавался Риэль. Риэль меньше всех стремился заняться общественной жизнью, наслаждаясь заботой о доме и семье. Горячие руки обхватывают его за талию, заставляя воздух вокруг стать еще жарче, отвлекают от раздумий и воспоминаний. Эжен отклоняет голову чуть назад и позволяет на губах растянуться улыбке. - Кисиль. Ты вернулся. - Скучал. Как же чертовски скучал по вам, - бормочет супруг, обнимая Эжена сильнее. Влажные губы целуют соленую от пота кожу на шее. Кисиль шумно дышит и шарит руками по ткани рубашки, пытаясь найти прямой контакт с кожей. Кончики пальцев исследуют нежную кожу щек, проходятся по сухим губам. Кисиль изучает, словно впервые, супруга. - Прекрати, - шепчет Эжен. – Столько лет вместе, а ведем себя словно мальчишки. Кисиль тихо смеется и вжимается сильнее в Эжена. Руки скользят ниже, проходятся по члену сквозь ткань, и зубы, словно ловя стон, сжимают нежную кожу на шее, оставляя яркий след. Эжен поворачивается, позволяя себе оказаться в объятиях мужа. Руки Кисиля держат его крепко, позволяя расслабиться, провиснуть, отдаться чувствам сполна. Он бесконечно надежен, он тверд и непоколебим. Кисиль перекроил свои ценности целиком, полностью и до конца. Эжен стонет, стягивая с Кисиля плотный пиджак. Тот ухмыляется и помогает. Быстрый секс в коридоре вряд ли для них большая новость. Окунувшись в спокойную жизнь, далекую от интриг и войны, они сполна окунулись в наполнение разнообразием интимной части их жизни. И за последние пятнадцать лет никому из них не надоело. Всегда жаркие любовные объятия, полная отдача и миг, когда сознание улетает к звездам. Кисиль вжимается в него бедрами и Эжен чувствует возбуждение мужа. Его желание обладать. Кисиль шумно втягивает воздух и сжимает пальцы на бедрах Эжена – они не виделись почти месяц и Кисиль сгорает от нетерпения и желания. Граф Кисиль Глиссер. Он не называет себя так даже мысленно. Перечеркнув прошлое, он сделал это раз и навсегда. Кисиль выкинул все лишнее и отказался от ненужного, оставив лишь то, что может быть важно ему и семье. Привыкший в жизни моментально принимать важные решения и вычленять нужное, он никогда не жалел о том, что потерял, заключив сделку, попрощавшись с родителями, переехав границу. Любовь, дети и деньги. Он имел все это здесь, в Тамании. И слово «предатель», тревожащее Эжена к нему не приходило, не бередило душу, свободную от совести и от страха. Здесь, как и в любой другой стране, было место торговле, контрабанде и важности связей. Вот только не так афишировалось, не принято было говорить о таком вслух. Но Кисиль был привыкший, умело применял намеки, пустые фразы и не обязывающие обещания. Эти танцы языка дразнили его, дарили адреналин и тушили целиком то, что, как он боялся, будет ядовито тлеть в его душе, травя ненужными сожалениями. Кисиль считал, что ответственность лежит на нем больше, чем на других. И потому он всегда счастлив, когда находит подтверждение тому, что каждый из членов его семьи имеет в Тамании место. Закрытая от мира Тамания стараниями Кисиля топчет торговый путь к остальному миру. Правящая верхушка скрипит зубами, но отказаться от многого из того, чем манит их Кисиль, попробовав раз, уже не может. Четыре года спустя после того, как они тайком покинули Карумию, Кисиль предпринял первую попытку вернуться на родину. Тайком, обходя заставы малоизвестными тропами, он прибыл в столицу – желание увидеть родителей было слишком сильно. Семья приняла его тепло и радостно. Он провел несколько сладких дней в кругу родных. Вспомнил родные места, узнал, что стало с его домом. Воздух столицы, где он провел весомую часть его жизни, наполнена родными запахами, друзьями и одному ему понятными шумами. Но самым весомым, самым наполняющим его сомнением была записка от короля, которую он прочитал еще в первый день: - «Ты прощен». Написано почерком короля, который Кисиль видел не один раз. Их встреча была неофициальной и состоялась вечером второго дня. Лишер предлагал ему вернуться. Оставить семью в Тамании и вернуться в Карумию. - Ты столько здесь можешь, - мягко уговаривал Лишер. – Здесь ты граф. А кто ты там? Супруг мага? Второй или третий? Я знаю, тебе всегда это было важно. Тогда Кисиль прикрыл глаза лишь на долю секунды, позволив себе окунуться в слабость гораздо меньше, чем на мгновение. - Благодарю, - кивнул Кисиль. Они ни разу не возвращались к этому разговору с Лишером. Но уже то, что видящий везде опасность и предательство Лишер позволял ему не только пересекать границу Карумии, но и встречался с ним лично, говорило слишком о многом. Кисиль ценил это всегда. Но мысли остаться никогда не допускал – торопился к семье каждый раз, скучал, желал. Дети стали для него откровением. Они не были чистым полотном, где можно рисовать все, что тебе хочется. Каждый из них был индивидуален так сильно, что бывший граф только присвистывал от восхищения. Он их любил. Особенно Лорана – тот больше всех и дольше всех позволял окружать себя куполом родительской любви и заботы. Он слишком витал в окружающем его мире, где не было боли, обид и предательства. И Кисиль изо всех сил потакал ему, чтобы как можно дольше сохранить этот уютный мирок. Вернувшись от родителей в этот раз, Кисиль увидел в первую очередь Эжена. Задумчивый супруг витал в своих мыслях слишком глубоко. Эжен вообще изменился гораздо сильнее их всех. Он вырос духовно гораздо сильнее их троих, оформившихся среди дворцовых интриг. Была бы возможность сейчас, Кисиль от души позаботился о сохранении невинности и, в чем-то, глупости супруга, создавая вокруг него комфорт и покой. Но Эжен был создан для другого и, после долгого пути, он нашел это свое, нужное и важное для него. Кисиль был этому рад. Он крепко сжимал Эжена в обьятиях, дарил жаркие ласки и с удовольствием проглотил сперму, когда Эжен излился ему в рот. Пальцы, дрожа, обхватили голову Кисиля, сильнее вжимая ее в пах и тот подчинился, позволяя супругу командовать в этот миг. Риэль гладит кончиками пальцев шелковую ткань. Ему приносит наслаждение ощущение легкой прохлады шелка. За плечами то, что вряд ли можно вернуть и переделать. Но, что важнее, переделывать это все хочется меньше всего. Он отдал все долги, выполнил все обещания и сейчас вправе наслаждаться жизнью по полной программе. Риэль и сам не ожидал, что его настолько захватит и поглотит быт. Он искренне счастлив, выбирая занавески и распоряжаясь насчет меню на день. Риэль растит детей и купается в любви супругов. Он чувствует, что от этого растет его сила. Она течет горячей рекой, сметает на своем пути все, и возвращается вновь, чтоб пройти еще один круг. - Великие люди слишком ценят повседневные мелочи, - сказал как-то Эддрик. Риэль с ним согласен целиком. Хотя… Он слегка сомневается насчет величины своей мощи – таманцы все поголовно сильные маги. Риэль теперь слишком хорошо понимает, почему они не желают лезть в мировые политические дрязги. Но вот новости с мировой арены доходят в Таманию резво. Маг знает все, чем дышат ведущие страны. Кто обидел, кого обделили и кому не продали. Знает он и о судьбе Генриха. Хотя любовь прошла, перечеркнуть его важность в собственной биографии Риэль не в состоянии. Король Кальрадии жив. Что уже само по себе удивительно. Более того, он до сих пор на престоле. Впрочем, тут стоит быть честным, решения за него принимает однозначно младший супруг. Да и в целом ситуация в Кальрадии переломилась - при столь значимой фигуре младшего супруга короля, многие из тех, кто были в тени старших смогли позволить себе выйти, подать голос. И это не может не радовать Риэля – он слишком долго жил в Кальрадии и слово «родина» по отношению к ней он не вычеркнет никогда. Эвен стучит и выжидает паузу, соблюдая этикет. Старший сын всегда наслаждается от души, соблюдая приличия и нормы. Риэля это слегка веселит – ему нравится то, каким вырос Эвен. - Папа? Ты занят? – сломавшийся голос отдает надменностью и высокомерием. Эвен не умеет иначе и Риэль не ищет в этих интонациях плохого к себе отношения. Он слишком хорошо знает своего сына и прекрасно понимает его мотивы, хотя и не все одобряет. Риэль только верит, что однажды ему встретится такая же яркая, сильная и всепоглощающая любовь, как ему. Та, которая заставит этот голос стать мягче, нежнее. - Для тебя я свободен всегда, - пожимает плечами Риэль и небрежно откладывает шелк. - Я вернулся, - Кисиль врывается в эту идиллию порывом ветра. Приносит запах пота и пыли. - Папа! – Эвен крутится на пятке и радостно смотрит на Кисиля – тот гораздо лучший ему собеседник, нежели Риэль. Он не только восхитится, но обсудит, покритикует и взвесит с почти равной позиции. - Я вижу в твоих глазах удачу, пойманную за хвост, - смеется Кисиль. – Придержи ее. Дай мне пару минут для встречи с супругом! Эвен тут же шагает за порог, бесшумно прикрыв дверь. Риэль же сжимает в объятиях Кисиля. - Как ты, мой дорогой? – шепчет Кисиль. - Я скучал, очень скучал, - отвечает маг, награждая супруга больными собственническими поцелуями. Теперь не Литерский и не Глиссер. Он носит приставку Бастет. И здесь это не просто фамилия, не просто набор букв, тянущийся сквозь века. Это почти титул, дарованный самими богами. Там, где Эддрик жил раньше не слишком почитали богов. И если в Кальрадии вера жила в монастырях, вроде тех, где рос Риэль, то в Карумии он не ощущал ее совершенно. В Тамании же она была достаточно сильна. Не просто дань аристократической моде, но и искренняя вера в помощь высших сил. Эддрик в них плохо верил, считая, что то, что есть у них, они создали сами. Но с таманцами на вопрос веры не спорил никогда – он уважал и почитал чужие особенности. Их семья тоже была не слишком обычной для этих мест, так смел ли он осуждать за преклонение колен перед идолами тех, кто искренне радовался их счастью? Он военный советник Тамании и герцог Кальрадии, он знает, как важна вера народа. Хоть в бога, хоть в короля. И он не вправе предавать ее сомнению, особенно если его супруг - служитель храма. А еще Эддрику совершенно не важно все то, что не задевает его семью и это решающий фактор. Ему не сложно и в удовольствие его должность, но домой он всегда торопится. За годы его семья разрослась. Стала роднее, любимее. Теснее сложились их связи. Вот и сейчас Эддрик торопится домой. Нетерпеливо отмахивается от слуг и спешит в большой кабинет. Дергает на себя тяжелую ручку. Они лежат на шкурах у растопленного огня. Свернувшись, сцепившись они выглядят единым целым, имеющим общее на всех: головы, руки и спутавшиеся волосы. Его единое счастье и большая любовь. До них пара шагов и Эддрик преодолевает расстояние в один миг, чтобы быть принятым в объятия любви. Он смотрит на миг и ему кажется, что счастье переполняет его. - Моя любовь к вам бесконечна, - шепчет Эддрик, притягивая семью ближе к себе. Они подаются, выгибаются, прижимаются, и он ощущает их всем телом, чувствует жар кожи. Его супруги так близко, что он в полной мере наслаждается единением. Единением не только тел, но и душ. Эддрик прикрывает глаза и позволяет мужьям утянуть себя в пучину любви. Он уже давно знает, что у них все хорошо. И у него нет причин сомневаться в том, что так будет и дальше, всегда.