Открой глаза и смотри

Без короны волосы у Ричарда вечно растрепанные. Их ерошит ветер, крутит влажные кудри и прячет в них запах моря и соли. Их Галавант чувствует по ночам, лежа рядом с королем, которого мучают кошмары. Но даже во сне тот стонет, сжав зубы, оставляя страх только для себя, и это вызывает первое неловкое уважение. Пираты увозят их за сотню морских течений, в город, где никто не понимает их речи и мотивов. Там их считают чужеземцами, дикарями, слишком белозубыми и чопорными. Даже горланящий по ночам песни Ричард для них причудливый, но не пугающий, и Галавант привыкает к этому намного быстрее, чем все остальные. Ричард говорит с ним постоянно. Быстро сместив все приоритеты и сделав его своим новым лучшим другом, человеком-рядом, Ричард распахивает ему всего себя, продолжая опасаться поворачиваться спиной. Теперь на Ричарде нет короны и обязательств, и он может целый день проходить босиком, закатав рукава. Подставляя лицо солнцу, он спокойно рассуждает о том, что больше, в принципе, ничего и не умеет. Только глупо править и сидеть на троне. Иногда, может, казнить людей и захватывать чужие королевства ради забавы. Видеть чужие страдания и знать, что плохо не ему одному. Ричард заплетает выжженные солнцем русые волосы дворовых детей в красивые косы, украшая их цветами, и со смехом рассказывает о том, как пытался научиться фехтованию. На второй же день он сломал руку, упав на лестнице, и последующие семь лет страдал от того, что не может по нормальному поднять меч. Потом ему все же вправили что-то в руке по человечески, он провалялся в кровати два месяца, питаясь одними сладостями, опять растолстел на двадцать кило и к фехтованию так и не вернулся. Разделывая курицу слишком резкими, но, в принципе, правильными движениями, Ричард перешучивается с Галавантом о чем-то незначительном. Им обоим приятно и немного страшно от того, сколько у них теперь общих шуток. Загорев за месяц до шелушащейся кожи, в одно утро Ричард вдруг берет и бреет свою бороду, а потом смеется над своим белым подбородком до темноты. У него самые живые глаза из всех, кого Галавант видел за свою жизнь, и об этом не хочется даже петь. Нет таких песен внутри него, не придумались еще, и он лишь приоткрывает дверь перед королем и спокойно моет общую посуду, работает, чтобы прокормить их обоих, геройствует, чтобы оплатить жилище. Пираты постоянно зовут их в новые плаванья, но даже Галавант уже не спрашивает у них весточки из дома. Только заученно врет Ричарду о том, что все передают ему привет и скучают, что скоро за ними приедут и заберут их обратно, но эта ложь никому уже не нужна. Здесь совсем другие женщины. Кроткие, спокойные, они впитывают солнечный зной, прячут его в плавных движениях и белозубых улыбках. Галавант вначале хранит себя для очередной принцессы за морем, но потом его сердце опять заживает и он решает остепениться. Далее следуют безумные недели, когда он пытается найти для Ричарда подходящую кандидатуру той-самой, но с каждым днем понимает, что ищет не слишком усердно. Выбирает изначально провальные кандидатуры и даже не расстраивается неудачам, с головой ныряя в очередное приключение или в идеи Ричарда. Тот постепенно учится готовить, не приказывать каждому встречному и совсем запускает волосы, перестав зализывать их. Пока Ричард играет с дворовой малышней, изображая напыщенного правителя маленько выдуманного государства, Галавант точит меч, слишком длинный и прямой для этих мест, и тоже думает о своих умениях. В его арсенале, на самом то деле, не особо больше, чем у Ричарда. Помимо чрезмерных амбиций и памяти о родителях, которые чертовски хорошо умели запудривать мозги, он умеет убивать и драться. И пусть в темных лесах и вдоль шумных рек он был лучшим, все титулы остались далеко, и здесь ему нет смысла пытаться сиять так же ярко. Он вдоволь отдыхает, вкусно ест и наслаждается компанией загорелого короля, который перестал воспринимать себя как титул. Сидит теперь спокойно не на троне, а на шаткой табуретке, залихватски закинув одну ногу на другую, и сам себе чинит ботинок. Постоянно тыкает шилом в палец и ноет, как слабак, но Галавант уже давно не такой засранец, чтобы говорить об этом вслух. Храпит, кстати, Ричард еще мелодичнее, чем принцесса, и Галавант не жалуется на его соседство даже по ночам. Пьет Ричард, не зная меры, поет глупые песни с непонятным юмором и запоминает чужестранные сказки как пергамент – чернила. Их же он, забывшись, потом рассказывает Галаванту, заматывая очередные рыцарские раны, пьянея от беспокойства и своей неосторожности. У Ричарда, на самом деле, мягкие руки непривыкшего к труду человека, но в одежде он непривередлив настолько, что может целый день ходить в ночнушке. Он привык говорить то, о чем думает, пусть иногда и в урон себе. Это прячется в его улыбке, в привычке запускать руку в волосы в момент особого замешательства, в затормаживании перед открытыми дверьми на несколько секунд для того, чтобы пропустить рядом идущего человека. Все эти привычки, забытые с годами правления, теперь обнажаются и выползают на свет, как помилованные вдруг узники, и Галавант почему-то дорожит каждой из них. Он собирает их у себя под сердцем, будто звонкие монеты, и кладет их на глаза покойникам, оставшимся по другую сторону моря. На закате он прощается с очередными планами на жизнь, а с восходом просыпается раньше Ричарда и идет за водой для того, чтобы они вместе могли умыться. У Ричарда от старого королевства остался только перстень на руке. Он, надетый на средний палец левой руки, светит теплым янтарем в дождливые вечера и заменяет Галаванту солнце в душе. Постепенно у него даже пропадает желание отгрызть это украшение вместе с пальцем и выкинуть в сторону, чтобы откреститься от всех напоминаний о том, что было и прошло. Постепенно их история перелистывает страницы, и помимо готовки Ричард учится слушать не только себя. Галавант однажды ловит себя на том, что говорить королю комплименты для него теперь – каждодневный ненадоедающий ритуал, после которого дышится легче и спокойнее. У Ричарда тонкие ехидные губы, но Галаванту нравится, действительно нравится, и про это ему так же не хочется петь. Только говорить, тихо и складно, до бесконечности, Ричарду и никому больше. Колоть губы об его усы и затевать очередной бесполезный спор о том, кто кого бреет на этой неделе, хватать его за беспокойные руки и смеяться, пусть и над не всегда смешными, но шутками, понятными только им двоим.