Но ты не знаешь

      Полутёмное помещение с яркими прожекторами, освещающими худое тело молодого парня, выжимающего из себя всё, что хоть как-то связано с актёрским мастерством; слегка спёртый воздух от непрерывной работы; несильная головная боль и состояние лёгкого безумия у всех присутствующих. — съёмки идут уже вторые сутки. Ммм, люблю свою работу…       — Здравствуйте, — вежливо кланяюсь, замечая очередную камеру перед своим носом.       Губы мгновенно растягиваются в стеснительную улыбку, появляется наигранная неуверенность.       Передо мной команда репортёров с какой-то малоизвестной передачи, название которой написано у каждого из них на бейджиках и микрофонах. Они тычут камерой мне в лицо, поднося микрофоны почти к моим глазам: сразу видно, неопытные ещё, — и задают дурацкие однотипные вопросы. «Что вы чувствуете в преддверии камбэка?», «Что хотите передать фанатам?», «Можете ли вы показать нам своё личное умение?» — каждый раз одно и тоже.       — Наша песня называется «Jealousy», и этот клип, — продолжаю невинно хлопать глазками я, — покажет историю одной влюблённой пары. Она строится на воспоминаниях, между которыми показывают меня и наши общие с девушкой фотографии, которые я рассматриваю. Да, я в главной роли! На неё метил наш макнэ, но только потому, что название песни очень схоже с его именем.       — Так это песня о счастливой любви? — вновь глупый вопрос.       — Нет. Героиня, хотя со мной и встречается, помолвлена с другим парнем. Печаль-беда, — улыбнулся более естественно я. — Все воспоминания, якобы мои, об этой девушке и её счастливом времяпрепровождении с её женихом: мой персонаж видит их вместе, они счастливы, и он чувствует злость, нежелание делиться возлюбленной с другим.       — О, потрясающе! — слишком пресно для искреннего изумления и радости восклицают репортёры. — Итак, передайте что-нибудь зрителям нашей передачи!       — Подарите много любви B.A.P. и «Jealousy», — складываю пальцы сердечком я, а после краем глаза замечаю недооценённого гения, старающегося сделать мученическое выражение лица, хотя больше похоже, будто его сковородой стукнули, и он не может прийти в себя. — И ХимЧану. Посмотрите на него, ему особенно это надо.       Брови парня в этот момент складываются домиком, поэтому мои слова приобретают скорее милую окраску, никто и не понимает, что это жёсткий стёб.       — ЁнГук-ши, — раздаётся рядом милый девичий голос, от которого внутри всё мурчит и трепещет, — Вам пора привести себя в порядок.       Поспешно прощаясь с камерой, я тороплюсь вслед за тобой в маленькое закрытое помещение: нашу скромную гримёрку, в которой сейчас нет ни единого человека — все ухохатываются с ХимЧана. Я даже удивляюсь, почему ты тащишь меня прихорашиваться именно сейчас. Видать, действительно сильно дорожишь своей работой. Такая милая~       — Садись в кресло, сейчас тебя подправим, — коварно усмехаешься ты, поворачиваясь ко мне спиной, перебирая тонну карандашей разных цветов. Невольно я заглядываюсь на тебя: на твою тонкую талию, стройный стан, аккуратные ножки, блестящие волосы, завязанные в жиденький хвостик, опущенные ресницы в отражении зеркала…       — Предлагаешь мне самой взять стульчик, чтобы до тебя достать? — чуть удивлённо приподнимаешь бровь малорослая ты, снова поворачиваясь ко мне. Вздрагивая, я поспешно выполняю указание, ведь ты единственная, кого мне действительно хочется слушаться. Маленькая командирша. Наполеон в юбке, хи-хи.       — Что это с тобой опять? — мило складываешь губки ты, подходя ближе и кладя руки мне на плечи. — Так сильно устал, что выключаешься?       Я, продолжая завороженно смотреть в глубину твоих глаз и стараясь держать рот закрытым, медленно киваю.       — У-у-у, бедняга, — осторожно треплет меня по голове твоя лёгкая рука. — Что ж, постарайся не заснуть, пока сидишь с закрытыми глазами.       — Не хочу закрывать глаза, — тихо говорю чуть хриплым басом я. Не хочу опускать ресницы. Хочу видеть тебя.       — Боишься уснуть? Закрывай! Не будь капризным, — притопываешь ножкой ты, и я вновь подчиняюсь, секунду спустя чувствуя твоё дыхание на своих щеках.       Ты очень любишь свою работу. Не за высокую зарплату, не за то, что работаешь со своим возлюбленным, а именно за это: тонкие линии на чужих веках, осторожные мазки и перелив теней — ты настоящий художник, пишущий картины на чужих лицах.       — Ты поменяла духи? — втягивая носом воздух, шепчу я, почти теряя голову от аромата.       — Да, — слышится твой удивлённый голос над головой: мои веки до сих пор закрыты, как ты и велела. — А как ты узнал?       — Они невероятно вонючие, — отшучиваюсь я, улыбаясь, за что тут же получаю миниатюрным кулачком по своему крепкому плечу. — Ну ладно-ладно, извини.       — Ничего не вонючие, — ты, что, обиделась, милая? О, почему мне нельзя этого видеть?       — Ладно, вкусные, — вновь сдаюсь я. Как обычно.       Твои пальцы осторожно касаются одной моей щеки, ладонь ложится на другую: осторожно проводишь карандашом мне в уголке глаза, подчёркивая их так, как это нравится тебе. Я согласен. Хочешь, чтобы я выглядел так? Что ж, пускай.       — То есть моему парню они не нравятся? — я не вижу тебя, но знаю, что ты кусаешь губу. Нервничаешь.       — Я же пошутил, глупышка, — не могу перестать улыбаться. — Они правда приятные, успокойся и не думай об этом. Твой парень от тебя без ума.       — Правда-правда?       Моё сердце издаёт ужасный скрежет: на нём вновь расходится один из швов. Но я не дёргаю ни одной мышцой, сохраняя уже фальшивую улыбку на губах.       — Правда-правда, — отвечаю, наконец открывая глаза. Твоё счастливое лицо напротив — ты довольна работой. — Я красавец?       — Просто потрясающий мужчина! — хихикаешь ты, отстраняясь. Твои глаза сияют, и это делает меня счастливым. Да, детка, когда мы вдвоём, мои раны затягиваются.       — Эй, я не понял, — обидчивая интонация голоса, который мне сейчас хотелось бы услышать меньше всего. Стараюсь не выпустить какое-нибудь колкое замечание или ещё хуже — рык. Закончил выпендриваться перед камерой, индюк?       — Оппа! — не замечая моего злого взгляда, ты кидаешься вошедшему ХимЧану на шею, приподнимая ножку.       — Я думал, я самый потрясающий мужчина в твоей жизни, — выпячивает нижнюю губу парень, и я усмехаюсь про себя: да, индюк тоже думал.       — Ты закончил там красоваться? Чья там очередь? — как можно нейтральней спрашиваю я. Улыбку держать смысла нет, в его присутствии даже фальшивка не помогает.       — Твоя, там сейчас редактируют, что-то поправляют: с освещением какие-то проблемы, — а потом будем снимать финальные сцены, — обнимая счастливую тебя за талию, проговаривает ХимЧан, щурясь. Он не знает. Никто не знает.       — Класс, — цокаю языком я, выходя из гримёрки. Вы бы всё равно меня выгнали так, как умеете только вы: мягко и мило. И ведь я даже не имею сил отказать.       — Оппа, как думаешь, мои духи противные? — нежно тянешь ты, поворачиваясь к парню.       — Твои духи? — чуть удивляется ХимЧан и, замечая, что я уже у двери, решает долго не ждать: прислоняясь щекой к твоему виску, он вдыхает сладковатый воздух и осторожно прикасается губами к твоей щеке. Ты вздыхаешь и закрываешь глаза, улыбаясь, пока губы твоего парня проводят дорожку из поцелуев вниз по твоей шее.       Не в силах больше смотреть на вас, с тихим стуком я закрываю дверь, унимая огонь в грудной клетке. Меня бросает в жар, а сжавшиеся в кулаки руки тряcутся: перед глазами всё равно стоят две фигуры, тающие в объятьях друг друга. Ты, моя милая, моя самая прекрасная и удивительная, и он.       — ЁнГук, ваша очередь, — зовёт меня уставший стафф, и я, поникнув, плетусь к месту съёмок. Уголки губ искривляются в болезненной гримасе: слёзы — слабость для меня, спина сутулится, ноги шаркают. Вид сердитый и убитый. Съёмки продолжаются. И завершатся они для того, чтобы ты слушала мою песню, засыпая под неё одинокими ночами, пока наша группа на гастролях, и нежным взглядом следила за худой фигурой на экране компьютера, скучая по ХимЧану и совсем не вдумываясь в смысл того, что смотришь и слышишь.