Возьми мое сердце

Ария. Возьми мое сердце

Слепая ночь легла у ног И не пускает за порог. Брожу по дому, как во сне, Но мне покоя нет нигде.       Я не знаю, куда себя деть. Все точно так же, как тогда, много лет назад. Тот же дождь стучит в окно, та же мгла овладевает мной и снаружи. Я слоняюсь по дому, силясь найти себе применение, найти выход той боли, которая не отпускает меня вот уже много сотен дней, унять эти чертовы мысли. Отвлечься. Я горько усмехаюсь, прикладываясь к бутылке. Вот мое лекарство, единственное, которое мне помогает все это время. Помогает забыть тот ужас, помогает забыть этот мрак внутри меня. А в зеркалах качнется призрак, Призрак мечты.       Я часто вижу тебя. Вижу в зеркалах, когда ты появляешься, вижу в пыльной дорожке на свету, вижу в послеполуденных тенях пустого дома. Элизабетт, я не смог тебя забыть. Столько лет прошло, а я все никак не забуду. И, когда я вспоминаю, что не смог помочь тебе, не спас… Ничто не может заглушить ту боль. Ты тихо и скромно улыбалась, когда я видел тебя. Я знаю, ты не могла оставить меня… Забери меня, Элизабетт. Возьми мое сердце, Возьми мою душу. Я так одинок в этот час, Что хочу умереть.       Ты забрала мою жизнь, оставив только оболочку. Забрала мое сердце, оставив на его месте расплавленный комок, забрала желание дышать. Помнишь, ты говорила: «За углом начинается рай»? Так вот, за моим углом давно начался ад. И ничто не может больше мне помочь. Время близится к утру, но я все еще отвратительно трезв. Пыльно, тихо, мерзко, пусто в этом доме. У меня есть все. У меня нет ничего. Бутылка стремительно пустеет, но голова по-прежнему невыносимо ясная. Я не выдержал этой пытки пустотой… Бутылка летит в стену, разбиваясь и оставляя брызги белой жидкости. Я сдавленно рычу, стараясь успокоить себя. Не выходит. Мне некуда деться, Свой мир я разрушил.       У меня была лишь ты. Больше мне никто не был нужен. Мой мир рухнул в тот же день, когда я узнал, что ты умерла. Ты же знала об этом, да? Я никому не нужен. Никчемный из меня вышел Победитель, правда? Ты бы ругалась, если бы знала, что я сделал со своей жизнью. Тебя у меня забрали. И не осталось никакого желания бороться. Постоянный алкоголь, постоянный бред, постоянная боль. Ты умерла в дождливый день, И тени плыли по воде. Я смерть увидел в первый раз, Ее величие и грязь.       Я убивал, чтобы выжить, чтобы вернуться к тебе, Бетти. Я готов был на все, лишь бы еще раз видеть твою улыбку и твои чудесные, небесно-голубые глаза. Тогда мне было все равно, что нужно сделать, чтобы увидеть тебя… снова. Но я был молод и опрометчив, прости меня, родная. Боль не ослабела ни на день, ни на час. Я был молод и страшно зол. Ведь я выжил на Играх. Я не хотел больше подчиняться им. И они сделали меня примером. Примером того, как не надо делать. Я не знал. Боже, как же я ошибся… Я с трудом открываю очередную бутылку гадкого пойла, оно – мое единственное успокоительное. Иногда, допив нужное количество, мне кажется, что я вижу тебя… В твоих глазах застыла боль, Я разделю ее с тобой.       Я вернулся домой сразу, как только смог. Как только хищный Капитолий отпустил меня. Дождь стеной барабанил по стеклам твоего дома, забивал за воротник, пока я бежал к тебе. Я купил кольцо, желая сделать тебя навсегда своей. Но я не успел. В твоем доме не было жизни, все, все были мертвы. Тебя расстреляли в твоей же спальне. Глаза цвета неба невидяще смотрели сквозь меня, а рубиновая кровь окружала тебя со всех сторон, окрашивая белое легкое платье. Я не спас тебя… Руки сами собой стискивались в кулаки, ярость требовала выхода. Но что я мог сделать? Полный отчаянной боли крик вырвался из измученного тела, оседая горьким привкусом на потрескавшихся губах. Я держал твое тело в объятиях, не чувствуя холода, не осознавая, что тебя уже нет на этом свете. Я рассказывал тебе, через что мне пришлось пройти, чтобы обнять тебя. Но ты вряд ли могла меня слышать. Ты теперь в царстве вечного сна. И словно небо расколото. На земле я любил лишь тебя.       А я так никого и не полюбил, не подпустил ближе, чем на пушечный выстрел. Губы сами собой кривятся в едкой усмешке. Мне никогда никто не был нужен, кроме тебя, Элизабетт. Вторая бутылка заканчивается раньше, чем я успеваю захмелеть. Рыская по дому в поисках следующей, я неожиданно натыкаюсь на зеркало, и отшатываюсь, увидев старика с безумными глазами. Я давно перестал быть собой.       Мое добровольное отшельничество началось тогда же, когда ты покинула меня. Я больше не смог никого впустить в свою жизнь, спасая от себя любого, кто хотел приблизиться ко мне. Я бежал от людей, как от чумы, боясь, что очередного близкого Победителю человека так же просто убьют, как и тебя, Элизабетт. Все со временем привыкли к моей нелюдимости и черствости, не подозревая, как сильно я нуждался в помощи, как мучительно мне было сходить с ума в этих стенах, как больно говорить с самим собой, как страшно скатываться в это болото, как неприятно ощущать, что от меня никто не ждет ничего, кроме пьяного дебоша. Я давно престал быть кем-то. Тупая боль пробьет висок, И пальцы лягут на курок.       А может, ну его к черту? Нажать на курок и все. Я смогу оставить этот пустой ужасный мир. Все эти дети гибнут каждый год, я ничего не смог изменить. Я не смог помочь ни одному из них. Завтра новая Жатва, выберут еще двух бедных маленьких детей, которые никогда не видели смерть. Почему я еще должен быть жив?       Найдя, наконец, еще одну бутылку, я снова встречаюсь взглядом со своим отражением и нашариваю в кармане коробочку с кольцом, которое так и не одел на твою холодную руку. Я Хеймитч Эбернети. Все еще жив, потому что Элизабетт никогда бы мне не простила такой слабости. Я хмуро улыбаюсь. Я должен попытаться помочь этим детям. Сделать хоть что-то… Если бы не было так больно дышать, не было так больно думать о тех десятках жизней, которые загубил Капитолий, тех жизней, которые я не спас. За углом начинается рай, я помню. Все, что я могу – снова попытаться. И я попытаюсь.