Stay

Ее тонкая фигура в одном белом коротком полотенце на секунду замирает в дверном проёме. Под ногами по-дождливому растекается лужа, ведь она только с душа, а с волос сползают серебристые капли. Лёлик всегда помогала мне. Каждый раз она откладывала все свои дела и мчалась на помощь, склонялась перед самым лицом так, что я мог почувствовать ее тёплое дыхание на своих щеках, коснуться кончиками пальцев ее серебристых волос. Она всегда приходила вовремя, пичкая закруглёнными таблетками и противоположно-острыми уколами, после которых все плыло перед глазами, но я ясно видел ее фигуру, озарённую белесым туманом, моё лекарство, моё белобрысое спасение. Она выстраивала на мне проекции швов, латая новые раны, выкраивала, резала, снова зашивая. Она берет с маленького деревянного столика запылённую книгу и открывает почти на самой середине, вытаскивая золотистую тряпочку-закладку и всматриваясь в пожелтевшие от времени страницы. Бездонный взгляд или же просто полный безнадёжности перешагивает от строчки к строчке, оставляя позади броские отголоски прошлых строф. Ее мокрые волосы безжизненно расстилаются по обнажённым плечам, совершенно как взгляд по страницам, а по щеке, лениво сползая с пушистых ресниц, оставляя за собой лёгкий полупрозрачный след, катится невзрачная капля; катилась бы она к черту, это просто с волос накапало. Она успокаивает себя, закрывая книгу, и откладывает на потом, склоняясь над выгнутым креслом, заглядывая в холод серо-голубых глаз. Запускает руки в его рыжие, короткие пшенично-солнечные волосы, с виду как лучи и молча усаживается на тёплые колени. Закрывает глаза, щурясь в никчёмных разводах прозрачно-жёлтого света полусломанной лампы, или же просто не хочет смотреть; приоткрывает пухлые губы, бесконечно удерживая на самой периферии эту чёртову недосказанность. На ее бледном лице играют расплывчатые охристые лучи-неразлучники ночника, догоравшего на потёртом столике; всеми светлыми цветами отражаясь в спутанных волосах. Она вспоминает прочитанные строки, приоткрывает веки и еле слышно шепчет до боли подходящие, разрезающие до внутренностей буквы, протяжным минором складывая их в неловкие искрящиеся предложения. Кто же будет сегодня?

«Как жаль, что тем, чем стало для меня твое существование, не стало мое существованье для тебя».

Сегодня Бродский. Валера проводит большим пальцем по её щеке, а она улыбается уголками губ, всматриваясь в город, накрытый одеялом ночи, где по мощёным проспектам ходили сонные зеваки, зевая на ходу. Лёлик переводит взгляд, прижимаясь ближе холодными рёбрами, и изящно обхватывает его шею руками, кладёт голову на плечо и зарывается носом в мятый ворот мятного цвета футболки; тушит пригретый на столике ночник. И эта ночь – все, что у нее есть. Она уходила на утро, с первыми лучами, накрывающими продрогшие крыши, медленно накрываясь от этой в сотый раз повторяющейся истории; неслышно закрывала за собой дверь, ссутуливаясь над замочной скважиной с нехотя поворачивающимся ключом или просто не хотела его поворачивать. Врёт себе, что в последний раз, зная, что обязательно вернется, когда снова будет нужна. Валерка знает, что если так, то готов умирать раз за разом, растягиваясь на полу в луже собственной крови, ей же и захлёбываясь, только бы снова видеть стройный силуэт изящно склонившийся сверху. Руки, моляще нащупывающие уходящий ритм еле слышного пульса. Тонкие пальцы, зашивающие очередную рану. Запястья, облитые до локтей кровью цвета красного вина. А ещё он прекрасно понимает, что это утро не будет исключением из правил, она снова соберет свои чёртовы вещи и уйдет. Лёлик стоит лицом к двери с рвано-мягкой кожаной обивкой, из дыр которой небрежно торчит жёлтый поролон. Прикладывает к ободранной золотистой ручке ладонь и будто совсем не хочет уходить; открывает, впуская в старую коммуналку въедающийся запах прокуренных лестничных клеток и мокрых бетонных полов. На часах 05:59. Валера замирает позади Лёли на выходе из комнаты в одной смятой пижаме, да и черт бы с ней. Конечно же с пижамой, а Лёлик… — Лёлик, оставайся. Она оборачивается, словно пойманная на месте ещё свежего преступления. За окном где-то между облаками зияет возможно не такой уж и безнадёжный просвет, потому что из него всё таки льются солнечные лучи, а Лёлик делает шаг назад. И, конечно же, остается.