***
— Привет, Флип, — непринужденно сказала я, выставляя напоказ раненную лапу, — сначала выслушай меня, ты-то же должен помнить, что мы все бессмертны, Нож, летевший к моему горлу, внезапно остановился и задрожал в нерешительности, решая, продолжить ли ему движение или смиренно отступить. Сейчас надо было действовать быстро. — Я не твой враг, — медленно проговаривая каждый слог, продолжила я, — я помню все, что происходило и знаю, что и ты помнишь это. Говоря эти слова, я тихо подходила к оскалившемуся медведю, держа кровоточащую ладонь, словно оберег. Он любил смотреть на кровь, это затормаживало его реакцию. Острие ножа уперлось мне в грудь, заставляя вздрогнуть от жутко знакомого холода стали, однако я зажмурилась и продолжила движение, оставляя на лезвии алые капли. — Флип, ты должен меня послушать, только ты можешь помочь мне, — медведь продолжал завороженно смотреть на окровавленные грудь и лапу, не заметив, как я мягко отстранила лезвие ножа, прикоснулась к основанию его шеи здоровой лапой, а после резко надавила, — присядь, я не задержу тебя надолго. Давление на нерв сработало мгновенно: опасный маньяк в недоумении осел на пол, приземлившись на пятую точку и чуть завалившись на бок. Его руки и ноги не шевелились. Желтые глаза округлились от непонимания, а оскалившийся рот открылся в знак высшего удивления. Я улыбнулась и притащила из коридора табуретку, уселась на нее прямо перед беспомощным убийцей. — Знаешь, Флип... — глубоко вздохнув, начала я, — ты ведь помнишь все смерти, происходившие здесь? Ты же помнишь, как звери горели, умирали, их расчленяло, разрывало, они ползали по земле, собирая вывалившиеся внутренности... Глаза медведя все больше щурились, хитро глядя на меня, безобидную девушку, в красках описывающих способы смерти. А мне уже стало это привычно, меня не впечатлить сценами кровавых убийств, я сама вечно становлюсь в них жертвой. Остальные пьют специальные таблетки, которые им навыписывал Сниффлз и ровным счетом ничего не помнят о своих смертях, находясь в блаженном неведении до нового убийства и новой пачки лекарств, промывающих мозги. Они привыкли умирать, они смирились с этим. Они забываются в амнезии, уже ставшей для них наркотиком. Они живут так, как будто ничего и не происходит, искренне удивляясь при каждой кровавой кончине. Они будто говорят:«Убейте меня, убейте меня! Ведь я все-равно ничего не вспомню!» Но я так не хочу. — Я так не хочу... — прошептала я, глядя прямо на оскал неровных клыков и задумчиво похрустывая пальцами, — я трясусь от страха, потому что не утонула в наркотиках, потому что я хочу выжить! Я пытаюсь избежать смерти и невероятно осторожна, шугаюсь каждого шороха, но... — я всхлипнула и сморгнула подступающую слезу. — Все бесполезно, мои смерти все равно стабильно происходят разок в день... или чуть больше. — Так ты, значит, копыта отбрасывать не желаешь? — Флип пристально просверлил меня желтым огнем своих глаз, наконец произнеся хоть слово. Он умел говорить, да только я одна это знала, остальных он убивал слишком быстро, а вот со мной любил «развлекаться». Вывешивая мои внутренности на рождественской елочке в качестве креативной гирлянды. Маньяк еще с секунду прожигал меня ядовитым взглядом, а затем дернул сохранившей подвижность головой и зашелся хохотом закоренелого психа, сотрясая воздух громким истеричным смехом: — Ха-ха! Ты не хочешь смерти, и поэтому пришла ко мне и вытянула меня из этого идиота? Решила умирать пореже и первым делом пошла ко мне? Серьезно? Ха-ха! Зеленый медведь не удержал хлипкого равновесия и завалился на спину, раскидывая руки и ноги, словно собрался делать снежных ангелов. Его никак не мог отпустить приступ истеричного хохота, лишь изредка прерывающимися кашляющим «Гениально!» Я нахмурилась, но мне ничего не оставалось, как молча ждать окончания издевательских смешков. Оно наступило довольно скоро, ведь Флип, в общем-то, особой продолжительностью веселья никогда не отличался. — Да, я хочу не умирать, я хочу быть, как ты, — дождавшись успокоения медведя, заявила я. Он вновь усмехнулся, но в истерику его не понесло и он остался серьезен. — Ладно, давай поговорим с тобой на счет этого, — просипел Флип со своей обычной мерзкой хрипотцой, — только тогда подними меня и сними этот дурацкий паралич. — Размечтался, — фыркнула я, зная, что будет, если дать этому психу свободу действий. Однако, все же схватила Флипа за лапы и оттащила к стене, поднимая тяжелое тело и прислоняя медведя к стене, в качестве опоры используя его подхвостье. — Если мы не поговорим, то так и останешься сидеть с пережатым нервом, пока денька через два он сам не отойдет, так что лучше тебе со мной сотрудничать. И тогда я, возможно, подумаю над тем, чтобы освободить тебя сегодня. — Первое замечание, — низко просипел Флип, совершенно не задетый моими угрозами, — не угрожай кому-то, если не знаешь, как это делается. Я тебе помогу, но только ради веселья. Я уж точно знаю, что такая сумасшедшая трусиха как ты не осилит и не примет всего, того что я сейчас расскажу. Я хотела что-либо возразить, но передумала, раз уж Флип сегодня такой разговорчивый. Вместо полемики я подтянула табуретку ближе к зеленому телу и плюхнулась на мягкое сиденье, уставившись в лицо медведя. Я пыталась не дрожать от близости того, кто так часто и жестоко меня убивал, но у меня плохо получалось, так что вскоре весь пол подо мной был засыпан белыми хлопьями перхоти, сыпавшейся с колеблющихся игл. Так, Флаки, возьми себя в руки. Ты сама это придумала, сама решилась, сейчас поздно отступать и убегать, сейчас надо взять в себя лапы и с дрожью, с паранойей, с кровью и потом сделать это. — Ну и как ты думаешь, каким образом я должен помочь тебе умирать пореже? — сипло фыркнул Флип, оскаливаясь в мерзкую улыбочку. — Из всех нас ты — единственный, кто почти не умирает. Есть, конечно, еще Сплендид, но у него что-то непонятное в башке творится, пока я сюда шла, он заявил мне о каком-то шоу и быстренько улетел в неизвестном направлении, — я прервалась, подавляя свой неприятный смех. Дело в том, что когда я начинала истерично хихикать, то тут же впадала в какую-то прострацию, теряя нить разговора и начиная путаться. Очень вредная привычка, но вы сами попробуйте умереть раз пятьдесят и ходить с каменной мордой. Я сглотнула надоедливое «хе-хе» и собралась было продолжить, но Флип, видимо, воспринял мою заминку как окончание моих слов и зарычал сам. — Насчет количества смертей ты права, я умирал, наверное, раз пять за весь год, — сипло начал медведь, — но ты и вправду хочешь узнать мой маленький секретик долгих жизней? А не лучше ли тебе прямо сейчас подскочить и убежать к мамочке, пока ко мне не вернулась чувствительность и я не вспорол тебе живот, вырвав кишки и намотав их тебе на шею? — У меня нет мамы, — тихо ответила я, поежившись от неприятных воспоминаний, — ее у меня на глазах изнасиловали тигры, а затем прострелили живот и выкинули умирать, словно ненужную игрушку. А меня решили не трогать, слишком маленькая тогда была, всего семь лет. Так мать и умерла у меня на глазах, я ведь с такой раной ничего не могла сделать. — А батю у тебя тоже тигры убили? — с секунду подумав, спросил Флип, сверкнув ядовито-желтыми роговицами глаз. Я молча кивнула, затем тряхнула головой и рассыпала повсюду снежинки перхоти. — Тогда поцелуй меня, — абсолютно серьезно прохрипел Флип, даже не выдав свой ехидный оскал. Мои глаза превратились в тарелочки, а рот отвис, словно у дохлой рыбы, от такой неслыханной наглости. — Я с тобой целоваться не собираюсь! — возмущенно воскликнула я, оправившись от шока, — ишь чего удумал, озабоченный! Иди с Гигглз целуйся, она-то тебе точно не откажет, а на меня даже смотреть с такими мыслями не смей! — Значит, я абсолютно прав, — все же выдав мерзкую ухмылочку, сказал медведь, — ты не боишься говорить о смерти и крови, даже когда это все про тебя, но ты боишься какого-то маленького поцелуйчика. — У тебя крыша уже в другую сторону поехала? Смерть мне уже привычна, меня это не удивляет, вот я и говорю с таким пофигизмом. А целоваться, да еще с практически незнакомым зверем! Да мы с тобой даже вместе в парке не посидели, а ты уже «поцелуй меня»! — Хорошо, только теперь успокойся и послушай меня, ненормальная, — выждав, пока мое дыхание выровняется, засипел Флип, — мне женское общество не нужно, целовать тебя у меня самого нет особого желания. Да вот только ключ к твоему страху лежит именно в этой херне. Ты панически боишься мужиков после того, что они сделали с твоей семьей, вот поэтому ты никогда не сможешь чувствовать себя спокойно в их обществе. А тебе придется, ведь у нас мужиков раза в четыре больше, чем баб. Ведь то, что я хочу тебе сказать, базируется именно на числе зверей. — И ты предлагаешь мне поцеловаться с тобой, чтобы избавиться от страха? Зачем я тут, скажи мне на милость, с тобой распинаюсь, если все, что тебе от меня нужно, это ненормальный поцелуй? Сейчас же встаю и ухожу отсюда, а ты валяйся и мечтай о своих поцелуйчиках! — Знаешь, с таким отношением у нас ничего не получится, — устало буркнул Флип и пошевелил лапой. Я не успела опомниться от ужаса, как его зеленые пальцы уже сжали тонкую уязвимую шею и начали сдавливать. Я же вырубила его, какого черта он встал!? — Дура, если бьешь в нерв, то хотя бы знай, сколько длится эффект паралича, — фыркнул медведь и отбросил меня в сторону, да так сильно, что мое тщедушное тельце пролетело метра два и с неприятным хрустом грохнулось об стену с какими-то антикварными картинами, раздирая предметы роскоши своими иглами. Я охнула от боли и попыталась встать, потирая ноющую спину, однако меня тут же схватили за иглы и куда-то поволокли, больно дергая за своеобразные волосы. — Если хочешь вызвать недееспособность конечностей на долгое время, то бить надо сюда, — хрипло заявил Флип, бросая меня на его место и обдавая горячим дыханием. Я не успела очухаться, как мне нанесли сильные удары в подмышки, а так же в сочленение бедренных костей и таза. Резкая обжигающая боль прошла по конечностям, а когда я со слезами на глазах попыталась двинуть рукой или ногой, то с ужасом обнаружила их полную несостоятельность. — Это вызывает паралич не на пять минут, а на пятнадцать, — зловеще ухмыльнувшись, произнес сумасшедший медведь, — а этого времени мне с лихвой хватит... Я в ужасе уставилась на Флипа, припершего меня к стенке и обжигающего невероятно близкими выдохами. Я хотела зажмуриться, так как знала, что сейчас последует изощренное убийство, но его желчные зрачки загипнотизировали меня своей хладной неподвижностью. Ну вот и все, попалась. Сейчас меня таки изнасилуют и убьют, может, на этот раз даже по-настоящему. Поглумятся и бросят умирать, истекая кровью, осуществляя мой самый давний страх. — Да не трясись ты, я не озабоченный маньяк, мне тебя насиловать резона нет, — злобно прикрикнул на меня Флип, брызгая горячей слюной из оскалившегося рта, — я даже не убью тебя сегодня в знак солидарности. В конце-концов, тигры превратили в жмуриков и моих родителей, но... — тут морда Флипа расплылась в самодовольной улыбке, — я им сполна это возместил. Правда, в этом поганом городишке постоянно появляются новые тигриные солдаты, да даже и ты, например, но ты права, вы все равно бессмертные. Так что можно и подождать. Я перестала трястись и облегченно выдохнула, услышав последние строчки. Надо было раньше, гораздо раньше заявить Флипу о нашем бессмертии и судьбе моих родителей. Может, тогда меня бы не освежевали и не кинули в бочку с солью, как в позапрошлый раз. — Итак, я раскрою тебе свой секрет жизни, — медленно усевшись на табуретку и направив на меня свой изничтожающий взор, сказал психованный медведь, — только сначала ответь на один вопрос. Ты что-нибудь знаешь о том, почему мы умираем? — Из-за старости там, невнимательности, несчастных случаев... — робко начала мямлить я, и вправду не зная, что ответить на такой вопрос. Ведь каждый раз по-разному:то с кишками, намотанными на барабан детской карусели, то с вырезанным сердцем, то с вырванными легкими. Нет, честно, перечислять очень долго, вот я и сказала что-то невнятное. И Флипа мой ответ, похоже, жутко не устроил. — Нихрена! — возбужденно воскликнул медведь и выхватил из-за пазухи нож, превратив меня в бешено трясущийся осиновый лист. Однако, после глубокого вдоха убрал оружие на место, успокоившись, и вновь открыл оскалившийся рот: — Наша смерть предопределена. Понимаешь ли, ни одно существо не может жить вечно, это нарушает биологический закон демографической стабильности и пищевой цепи. Вот поэтому у каждого живого организма есть свой уникальный хищник:у жуков это дятел, у мышей — кот, у кроликов — волк, короче, понятно, да? — я медленно кивнула головой, стараясь не вывести медведя из себя резкими движениями. Флип немного улыбнулся и продолжил. — Так вот, в нашем мире все было нормально. Нашим идеальным хищником, регулятором популяции, были наши же изобретения:машины со слепыми водителями, хрупкие канализационные трубы, заполненные легковоспламеняющимся газом, кухонные плиты, проводка, даже утюг или чайник. Ну и мы сами, с радостью вырезающие друг друга во имя «ценностей»! — Флип презрительно сплюнул на пол и продолжил, — да вот только хищник имеет свой смысл единственно, если он сокращает количество живущих организмов. У нас этот природный принцип полетел ко всем чертям. Так вот, после сбора Сниффлзом этого гребанного регенератора все очень быстро закрутилось. Мы бессмертны, мы противны природе, мы разрушаем ее фундаментальные законы стабильности и цикличности. Мы выпали из круга, мы более не нужны этому миру. И мир поступает логически обосновано, пытаясь избавиться от нас. Вот почему здесь каждый час кто-то сдыхает, вот почему здешняя почва каждый день орошается кровью. Природа отчаянно нас изживает, но она бессильна, если мы победили смерть. Ну что ж, мы сами виноваты, мы сами загнали себя в проклятую колесницу. Это не прекратится, как тебе мог заявлять Сниффлз на очередном сеансе промывки мозгов; все, цепь замкнулась. Даже если он вырубит свой проклятый механизм, то этим он добьется лишь смерти каждого из нас, ибо природа не может допустить, чтобы подобное повторилось вновь. Это конец. Мы благополучно заперли себя в этом аду. — Но как этот ужас связан с моей выживаемостью? — сдавлено произнесла я, находясь в шоке от услышанного. Откуда у него такая информация, с чего он вдруг все это знает? Хотя... плевать. Самое радостное то, что он осознает нашу ловушку, хоть он и поехавший псих. Хоть кто-то реально понимает, в каком дерьме мы оказались. — Наш хищник не обозначен четко, — чуть задумчиво выдал Флип, пододвигаясь поближе ко мне и протыкая мои глаза штыками своих сузившихся зрачков, — мы просто умираем и все тут, всегда по-разному, всегда от разного. Вакансия свободна, работник не назначен, а значит... — Ты стал хищником, — пораженная своей страшной догадкой, выдавила я, не мигая всматриваясь в зеленую морду передо мной. Он убивал не из-за психической травмы, он забирал жизнь не потому, что считал нас врагами. Он делал это ради себя. Он знает, что война закончена, он использует свое безумие лишь как прикрытие, чтобы безнаказанно собирать свою кровавую жатву. — Умница, — довольно просипел Флип. — Да, я стал хищником. А какой смысл делать хищника для хищника? Природа благодарна мне за установление равновесия и милостиво обходит стороной, пока я поддерживаю такую репутацию. Я открыл секрет жизни в этом богом забытом месте. Я поднялся до уровня бога, неприкосновенного судьи, независимого решателя судеб. Я убиваю, чтобы жить. Я пью их кровь, обретая бессмертие. Флип внезапно замолчал, не мигая уставившись в стену позади меня. В воздухе ощущался соленый привкус, я чувствовала, как теплые капельки падают на светлый мех груди и тихо всхлипывала, осознавая, каким способом я должна обрести долгожданное избавление от смертей. Готова ли я пойти на это?.. «Я убиваю, чтобы жить»... Стать хищником. Стать убийцей... Стать им... — Пора, — внезапно рыкнул Флип, отрывая взгляд от стены и уставившись в мою морду. Мне показалось, что он насквозь прожег меня, увидев все безумные метания моей душонки. Его горящие безумием глаза подтолкнули меня к решению. Я улыбнулась, ни в чем не сомневаясь. Оно должно быть правильным. — Время хищничества, — тихо произнес медведь, вставая с табуретки и наклоняясь прямо к моей морде, — ты решила? — Да, — сглотнув ком в горле, ответила я, вдыхая горячее мужское дыхание. А затем зажмурилась и тихонько поцеловала Флипа в губы, даже так, не поцеловала, а чмокнула, совершенно не используя язык. Затем быстро отстранилась от его мерзкой ухмылочки и залилась краской, осознавая, что это был мой первый поцелуй. Странно, но стало даже как-то менее ужасно. И легко. Будто я сбросила тяжелые кандалы, в которых ходила еще с самого детства. — Правильно решила, — Флип оскалился и очертил пальцем контур моего рта, подняв лапу к носу и с интересом принюхиваясь к запаху моих губ. Затем облизался, смакуя их вкус, и резко впился в меня поцелуем. У меня от удивления глаза остекленели и иглы затряслись; было от чего, ведь я всегда думала, что он будет жестоким, укусит меня до крови или еще какую гадость сделает. А он просто лениво поводил языком по моим губам, чуть дразня мой кончик языка и быстро отстранился, резким рывком поднимая меня на лапы. Удивительно, но Флип так хорошо рассчитал время действия паралича, что к моим ногам вернулась чувствительность как раз тогда, когда меня дернули вверх. Я, конечно, зашаталась, как пьяная, но удержала равновесие, непонимающе уставившись в ехидную морду медведя. — Ну и что ты тут устроил? — возмущенно выдохнула я, закусывая нижнюю губу и пытаясь убедить себя, что это абсолютно неприлично — так нагло целоваться с мужчиной, с которым ты даже почти и не общаешься. Однако быстро бьющееся сердце никак не давало возобладать разуму. Флип лишь усмехнулся, глядя на мою дрожь, затем заявил: — Ты не сглатывала хихиканье, пока это говорила. Я прекрасно замечал, что ты через каждое слово сглатываешь свои истеричные смешки, это просто невозможно было не приметить, — довольно проговорил медведь, наблюдая за тем, как у меня отвисает челюсть. — Ехал грека через реку, видит грека в реке рак... — вне себя от радости бурчала я детскую скороговорочку, вслушиваясь в свои слова. Я даже и не подумала вставить свое ненормальное «хе-хе», пока читала всю скороговорку! — Флип, спасибо тебе, — благодарно сказала я, но мне не ответили. Прапор резко схватил меня за лапу и быстро поволок наружу, целеустремленно уставившись на захлопнувшуюся дверь. Он не стал церемонится и просто выбил зеленый кусок дерева, выволакивая меня на улицу. — Мы уже опаздываем, необходимо срочно начать действовать, я уже чувствую приближение смерти. Мы задержим ее сбором трупов, чтобы она отвлеклась от нас, — быстро бормотал медведь, волоча меня за собой. Я понятия не имела, куда мы направляемся, ибо не успевала за быстрым шагом военного, тем самым полностью оказавшись за его широкой спиной и теряя возможность видеть улицу. Я грустно опустила голову, потупив взгляд, и начала считать трещинки на асфальте. — Первый — мой, смерть уже дышит мне в затылок, — сказал Флип и резко остановился, заставляя меня врезаться в него на двадцать третьей трещине. Тот не обратил внимания на такую пушинку, как я, и наконец отпустил мою лапу, освободившейся конечностью доставая из-за пазухи длинное лезвие, блеснувшее металлом в косых лучах утреннего солнца. Я зажмурилась, когда услышала до боли знакомый звук разрезаемой плоти. Еще я слышала отчетливое хлюпанье разрубаемого мяса и шелестящий треск ломаемой кости. Брызнула кровь, но, съежившись за спиной Прапора, я избежала участи быть заляпанной липкой жидкостью. — И как ты собираешься убивать, если жмуришься при самой обычной гибели? Ты же вроде кичилась своей устойчивостью к виду смерти, нет? — нетерпеливо спросил Флип, отвешивая мне легкую пощечину. От такого обращения я раскрыла глаза и увидела, что измазанный в крови медведь развернулся ко мне лицом. В его левой лапе был зажат нож, залитый красным, а в правой красовалась отрубленная башка Каддлза. Кролик еще с мгновение двигал глазами и раскрывал рот, прежде чем его зрачки остекленели и закатились, принося ему смерть. Я флегматично смотрела, как он бросил мертвую голову на асфальт и с явным наслаждением наступил на нее. Раздался неприятный треск и хлюпанье, будто кто-то раздавил полупустую бутылку воды, а на месте желтой головы осталось только каша из вытекших глаз, мозга и крови. Флип чуть отошел, открыв моему взору тело кролика, слабо дергающее конечностями и заливающее все вокруг пульсациями быстро вытекающей крови. А еще моим глазам предстала смертельно бледная Гигглз, стеклянными глазами смотревшая на останки своего парня. — Эта — твоя, — голодно зыркнув в сторону бурундука, бросил Флип, протягивая мне окровавленный нож. Моя лапа, дрожа, потянулась к орудию убийства, но едва я готова была сомкнуть пальцы на скользкой от крови рукоятке, как медведь резко вздернул нож и метнул его вперед. Гигглз споткнулась и закричала от боли, когда сталь вошла ей в колено, а затем упала, не в силах совладать с чудовищной болью. Зря она побежала. Флип не любил гоняться за жертвами. — Вперед, — просипел Прапор и довольно ощутимо толкнул меня в сторону орущего бурундука, чудом не поранившись об острые иглы. Я глубоко вдохнула и медленно пошла к Гигглз, стараясь смотреть мимо истекающей кровью подруги, пытаясь не обращать внимания на истошные крики боли. — Флаки, беги отсюда! — натужно взвыла розовая девушка, когда я подошла вплотную к ней и в нерешительности остановилась, завороженно смотря на трясущийся в окровавленной лапе нож, — Флиппи опять сошел с ума! Я задержу его, а ты беги, сообщи обо всем Сплендиду, он должен помо... — Нет, — шумно вдохнув, оборвала я истеричную речь подруги. Ее глаза округлились, когда Флип подошел ко мне сзади и почти любовно положил мне лапу на плечо, лениво поигрываясь с бордовыми иглами. — Чего же ты ждешь? — нетерпеливо прохрипел Флип, настойчиво подталкивая меня как можно ближе к подруге. Гигглз сильно плакала и, находясь на животе, медленно ползла прочь от меня с медведем, тщетно пытаясь одной из лап вытащить глубоко вошедшую сталь. Моя лапа медленно протянулась к истекающей кровью подружке и с удивительной легкостью вырвала оружие из мяса, плотно окутавшего сталь, подобно ножнам. — Убей, чтобы жить... — отрешенно прошептала я, взирая на красное лезвие со стекающими вниз ручейками крови. Машина без чувств, механизм для эмоций. Предназначенный лишь для убийства. Тело Каддлза в двух метрах от меня дернулось в последний раз, наконец осознав свою кончину и принимая покой. Это вроде бы четыре тысячи двести третий раз, если меня не подводит память. — Стань хищником, — удовлетворенно рыкнул Флип, наблюдая, как я заношу нож над беспомощной подругой, —пролей чужую жизнь, чтобы сохранить свою. Медведь отпустил мое плечо и перестал теребить иглы, встав сбоку от меня и нетерпеливо уставившись на медленно отползающую бурундучиху, жаждущую жизни. Наклонился прямо ко мне и горячо выдохнул воздух с противным металлическим привкусом. — Решайся... Холодный ветер трепал мои иглы, сыпя перхотью. Где-то незримо далеко пропел соловей, создавая дуэт своей трели и ее стонов боли. Я зажмурилась. Гигглз истошно завизжала от ужаса, когда алое лезвие вошло между ребер, нанося смертельную рану в сердце. Пульсирующая плоть засасывала оружие внутрь, заставляя скользкую от пролитой крови рукоять вырываться из дрожащих пальцев. Я сильнее сжала нож, наконец разлепив глаза, и тупо уставилась вперед. — Вот же ты дура... — тяжело прохрипел Флип, когда из уголка его сжатых губ появилась струйка темной жидкости. Медведь, шумно выдохнув, опустил взгляд вниз и уставился на мои лапы, заливающиеся его кровью, тягуче, словно нефть, вытекающей из смертельной раны. Прапор с трудом хмыкнул и глубже насадился на лезвие, обхватывая меня за худую талию и притягивая к себе. Я завороженно смотрела в желтые глаза, не в силах моргнуть, прерывисто вдыхала пропитанный кровью и тяжелым мужским дыханием воздух, ощущала, как же холодно стоять голыми лапами на асфальте ранним утром. Слышала, как истошно вопит Гигглз, оглашая улицу бессмысленным призывом о помощи, направленным к уже улетевшему Сплендиду. Медведь дернулся и кашлянул на меня, окрашивая светлую грудь алыми каплями. Боковым зрением я заметила, как его лапа потянулась за пазуху и что-то схватила. Я зажмурилась, но не смогла сдержать писк боли, когда мою спину чуть левее позвоночника проткнуло острие второго ножа. Флип продолжил усиливать нажим и лезвие протиснулось меж ребер, протыкая мне сердце в районе левого желудочка. Мне было жутко страшно умирать вновь. Соловей вновь огласил звонкой трелью тяжелый от крови воздух. В последние минуты своей очередной жизни я вспомнила свою мать, лежащую с рваной раной живота. А затем вспомнила сегодняшнее утро. И Прапора... Язык почувствовал вкус, похожий на ржавчину, немного отдающий солоноватостью. Сердце невыносимо болело при каждом стуке, царапаясь об острую сталь. Кровь, стекающая по тяжко вздымающейся груди медведя, дарила приятное тепло, заставляя меня прижаться ближе к моему убийце в отчаянном желании умирающего организма хоть как-то согреться. Я тихо кашлянула кровью, оставив свои алые капельки на животе и куртке Прапора, и так залитые его собственной темной кровью. Я чувствовала пульсацию его сердца, отдающую в рукоять ножа. Медведь быстро сориентировался и попытался ответить на мой поцелуй, но шершавый язык лишь немного притронулся к моим губам, не в силах на большее. Все силы уже вытекли из жутких ран в наших проткнутых сердцах. Я с последним вдохом обвила тонкими ручонками Прапора за шею и повисла на нем, словно была марионеткой с обрезанными ниточками. Чуть подвинулась влево, избегая касания с ножом в его груди, прижалась к теплому телу поближе, обнимая. Дуэт, орошенный кровью. Наши сердца стукнули в последний раз, отправляя нас в знакомое забытье.***
Маленькая коробочка тихо заурчала, одновременно со звуком начиная мелкую дрожь. Длинная узкая панель изображений, находящаяся чуть ниже крупной надписи «Регенератор ВВ-01», тоже заколебалась, загораясь зелеными цифрами и текстом: Флаки: две тысячи девятьсот тридцать пятая смерть, время: 07:09 16.04.2015. Флиппи: шестая смерть, время: 07:09 16.04.2015. Откуда-то издалека прилетела грустная серенада соловья. Эти слова загорелись синхронно.