Думай громче.

5'nizza – Эй, Где Ты? 5'nizza – Весна 5'nizza – Нева - То, что мы трахаемся, еще не значит, что нужно вести себя, как последнему пидорасу, - желваки на всегда эмоциональном лице играют, а глаза похожи на тлеющие угли. - То, что я сплю с тобой, вообще ничего не значит. И возможно, именно эти слова, или этот взгляд, или этот тон – или, все это вместе – бьет под дых. Бьет больнее любого мальчишеского кулака в драке, в том детстве, что будто бы осталось далеко за плечами. Все это ударяет так, что воздух из легких выбивает до конца, сжимая клапаны в теле. Так, что темнеет перед глазами. Так, что пульс в ушах заглушает слова, и человека, стоящего перед Даней, и слова разума. - А что, это, блять, вообще значит, а? – нахуй самоконтроль. Нахуй меня. Тебя. Нахуй все. - Что тебя не устраивает?! Вот они стоят друг напротив друга. Дышат часто, прерывисто – то ли любовники, то ли враги, со стороны не разобрать, даже изнутри понять невозможно. Позы напряженные, будто бы каждый из них готов впиться в глотки друг друга, разорвать человека напротив в клочья. - Не устраивает? – смешок. Едкий, способный прожечь насквозь и сетчатку, и слух, и разум. - Да все меня не устраивает. И эти тупые шутки, и псевдонамеки, и тебя, черт подери, Поперечный, терпеть уже сил нет. Не-на-ви-жу, - по слогам произносит Миша. - Не понимаю уже, зачем ввязался в это. - Не понимаешь? Так вали отсюда нахуй, - и откуда только берется эта сталь в голосе, этот совершенно серьезный вид? – Благо, моя квартира, - Уже не важно, как со стороны ты выглядишь, лишь бы не слабо. Лишь бы прищур от сдерживаемых слез казался прожигающим насквозь презрением. Внимательные карие глаза понимают все как можно более правильно и не правильно одновременно, да и кто разберет сейчас? Дверь хлопает предельно сдержанно, если так хоть кто-либо может сказать о хлопке двери. *** Взгляд в Неву, сейчас похожую на бушующее море свинца. Дождь превращает беснующуюся гладь воды в жидкий металл. Поперечный шатается по улицам больше двух часов, отпугивая перегаром ненужных сейчас прохожих. Случайные взгляды скользят по нему, стараясь не задерживаться на прожигающе-отчаянных глазах. Какая уже к черту разница, все слишком долго шло в полную жопу. Вздох. Кшиштовский прав, невероятно прав – к чему все это было? Ладно - он. Все они, их компания, пусть бы себе шутили, играли, давали аудитории то, что им нужно. Не выходя за рамки. Но Мише было сложно. Было сложно все в целом – угождать людям. А уж в подобном, когда в каждой идиотской сатире почти полностью выворачиваешь себя самого, лишь бы абстрактным людям было смешно. Ну сколько он мог бы выдержать? Не выходя за рамки. Или, выходя все дальше за них – так веселее. Сейчас бы заскулить, словно бездомному псу. Поперечный чуть перегибается через очередной питерский мостик. Благо, он остановился у Ильича, а значит, может вернуться хоть под утро – никто не обратит внимания. Только молчаливый, почти укоризненный взгляд – можно и потерпеть. Кшиштовский приехал выяснять отношения, вот насколько его все это доконало. Вот, насколько все это дерьмо его выбесило. Даня бросил курить уже несколько месяцев как – если только кто из знакомых не предложит травы – но сейчас, стреляя у прохожего сигарету, думает, что скучал по этому. Затяжка, сыреющая на проливном дожде сигарета, и тупое чувство, бьющееся вместе с пульсом по всему телу – виноват ли? До квартиры Поперечный добрался лишь под утро, лепеча что-то про “огромное и нихуя не оправданное навалившееся”. Быстро осознав тщетность попыток объяснить, блондин махнул рукой и завалился на отведенный диван спать. *** Нева – могущественное божество, если верить людям, жившим до тебя. Все, что угодно – могущественное божество, если верить тем, кто жил до тебя. Такие мысли посещают Кшиштовского, сжавшегося под незнакомым козырьком, одним из многих в этом городе-призраке-самого-себя. На самом деле, он приехал в Питер совсем не чтобы поораться с Даней. Пальцы до боли сжимают ключ-сувенир в кармане – безделушка, Миша заметил ее в каком-то из сотни магазинов, случайно. Данила в восторге от “безделушек”. Ну кто мог знать, что обсуждение очередного ролика, в котором понадобиться его помощь, вдруг пробудит волну этой злобы, подпитываемой усталостью от всей этой нелепой… От всего этого “образа”. От _всех_ этих образов. Сейчас бы удариться лбом об эту старинную, и наверняка очень ценную для наследия, стену, да так, чтобы черепушка треснула. Но вместо этого Миша лишь сжимает крепче ключ в кармане, да стискивает зубы, - правда, тело настолько замерзло, что он этого даже не замечает, - и упорно сверлит глазами светло-серую стену ливня. Он думает, а может, надеется, что из них двоих только он потерялся в этом ебанном мире на пару часов. Наконец, стоять под железобетонной крышей, звонко отражающей каждую чертову каплю надоедает, и ноги сами несут сквозь потоки воды по улицам, между людей, прикрывающих лица зонтами, словно гейши на старых фресках. И заорать бы сейчас, да кто в цивилизованном обществе такое себе позволит? И Кшиштовский поднимает воротник выше, хотя почти не чувствует холода. Они просто устали, все же, их работа – тоже работа. Выматывает _быть_ на публику. И Миша сворачивает в очередную подворотню. * * * - Как он? - Спит. Еле куртку с него стащил. Брыкался и перегаром сбивал, - голос даже в трубке отдает нотами смущения и беспокойства, ладно хоть и то и другое остается невысказанным. - Хорошо еще, что в постель не насрал, - неуверенный, глухой смешок. Как будто бы в личном общение эти отсылки могут чего-то стоить. “За это не платят”. Задумчивость, которая незаметно увлекла в молчание в трубке, еще больше встормошила собеседника: - Эм… Миш… Миш?.. Тебе-то есть где остановиться? – Кшиштовский почти наяву видит, как Ильич нервно трет кончик носа, проходясь пальцами по усам. - А то у нас тут места навалом, ты ж знаешь… - Все нормально, я номер снял, - Миша задумчиво смотрит на темно-синюю скатерть неба над головой, прикидывая, какая из убогих ночлежек его сейчас примет. - Я же знаю, что он пока не до конца в новой квартире обустроился. Вон, у тебя ночует, - благо, дождь закончился, ветер стал теплее, что удивительно для Петербуржской ночи, а небо над головой лениво засветило звездами. - А, ну, хорошо, - Прусикин постарался сделать как можно более взбодрившийся голос, но долгая пауза и последующая хрипотца сдали его с потрохами. - У вас все… Ну, нормально все? – Выделяя слово “вас”, и выжидающе молча в трубку, Илья даже не действовал на нервы. - Да, - прищурившись, от бьющего в глаза света фонаря, Миша улыбнулся. - Да. У нас все нормально.