Танцы вдвоём

Дверь закрылась, и отзвенела последняя телефонная трель. Дома было невообразимо пыльно, пахло застоявшимся воздухом, налицо были все признаки очередного отпуска. Впрочем, назвать постоянные пешие перемещения по незнакомому городу в сопровождении вечношумной Ренаты отдыхом было бы нелепо, несуразно, неправильно. Рифмы на язык не шли, зато в голове уже сложился целый словарь синонимов. Этот словарь был только про Неё. Он так и назывался «Все синонимы к Ренате». В нём были такие слова как «синематограф», «совиньон», «помада» и даже ругательное «дамочка», периодически словарь пополнялся и дописывался. Разумеется, только в голове. «После отпуска нужен ещё один отпуск», — эта мысль не давала ей покоя последние восемь часов — начиная с посадки на рейс в Париже и заканчивая все той же захлопнувшейся дверью. Рената осталась там, в Париже. «Мне надо побыть с дочерью, у неё сейчас трудный период в школе». Она не возражала. Общаться с Ульяной, которую она знала ещё шагающей под стол, было так же легко, как с племянниками, в чем-то даже проще — она понимала её иногда даже без слов, «по-женски», как сказала бы Рената. Земфира не соглашалась с формулировкой, но уточнять не пыталась, — сказывалась длительная работа над собой, со временем её перестали нервировать плохие формулировки. Она списывала это на влияние Ренаты и закрывала тему. «Это всё твоё дурное влияние!» — нередко резюмировала она ехидное замечание Литвиновой о кардинальных изменениях в своём характере. О пагубности этого влияния можно было слагать легенды. Она не стала. Шарф — на месте, куртка — на месте, небольшая радость от того, что успела вынести мусор, небольшая радость от того, что не разучилась варить кофе без кофеварки. Уборку надо назначить на завтра, иначе времени точно ни на что не хватит, после поездки идей в голове отчего-то нет, зато блокнот пестрит путевыми заметками, надо разобраться как минимум с ними, а потом уже с самой головой, после — с недвижимостью, а потом решать, как жить дальше. Вопрос о том, как жить дальше вставал перед ней после каждого оконченного тура. К тридцати восьми годам она успела сделать много, в том числе — разобраться со всеми возможными долгами, с некоторыми — временно, но и это уже хлеб. Вопрос о том, как жить дальше, касался только смысла жизни, и когда этот вопрос всплывал в очередной раз в её сознании, Земфира садилась, брала в руки любой подвернувшийся лист бумаги и писала, словно провинившаяся школьница, сто раз — одно слово. Любовь. Потому что именно это слово и было определяющим для неё. Какой же ещё может быть смысл жизни? Телефон разразился трелью. — Слушаю. — Ты представляешь, она натурально выпроводила меня из города! Сказала, что у меня обострение, как же она сказала-то, а, вот, «нехватки Земфиры рядом». Моя собственная дочь! Земфира усмехнулась. — Во сколько ты прилетаешь? На том конце провода Рената громко обругала чуть не сбившую её машину. — Я уже в этом чертовом аэропорту, но никак не дозвонюсь до водителя, ты меня заберешь? — Жди, скоро буду. Вот и весь смысл жизни — в женщине, которая старше неё на девять лет, дважды бывшая замужем, легкая и смешная, забавная и иногда даже карикатурная. Вечно влюбленная в жизнь. И в неё. Женщина, с которой танцы вдвоем обретают смысл, как и сама жизнь.